Рифмовать - это легко и весело. Это сразу сделает тебя душой компании. А вот будут ли твои рифмы интересны кому-нибудь кроме "своих" - большой вопрос. А уж увидеть экспромты напечатанными - нечего было и мечтать! По крайней мере до 1990 года.
Рубежный год, когда печатать можно стало ВСЁ. Пусть на папиросной бумаге, без оформления и мини-тиражами, но - всё. Сладкий сон книголюба, сбывшийся наяву!
Вот тогда и оказалось, что "поэт Валентин Гафт" - не легенда. Кое-что из приписываемых ему стихотворений сочинил действительно он, звезда "Современника" и любимец Эльдара Рязанова. Выход в свет тоненькой книжки стал для самого автора сюрпризом, но сюрпризом приятным.
Даже предисловие написал, пояснив, что своих героев любит и ценит, а смеялся над ними только в узком кругу. Но ведь над неизвестными - бесталанными и смеяться бы не стоило!
Переосмысливая заново / Картины Элика Рязанова,
Скажу: талант его растёт./ Как и живот. Им нет предела.
Но вырывается вперёд / Его талантливое тело!
Державин Ширвиндта заметил, / Благословил, но в гроб не лёг.
Им равных не было в дуэте, / Их превзойти никто не мог.
Нет их смешнее и добрее, / Всё, что ни сделают - олл райт.
Вот дружба русского с евреем. / Не то что ваши "блек энд вайт"!
Теперь он не косит, а смотрит прямо / На родину свою издалека.
Не думаю, что стал умнее там он, / Но мы ценить умели дурака.
Ему бы в сборную по баскетболу: / Какой-то чёрт сидит в нём, бес.
Всего-то два вершка от пола - / Но звёзды достаёт с небес!
О, необыкновенный Гердт! / Он сохранил с поры военной
Одну из самых лучших черт: / Коленно-он-непреклоненный!
Ну что ты, Миша, так орёшь, / Давно ограбленный еврей?
Ты д*Артаньяна не тревожь: / Он - дворянин, а ты - плебей.
Далеко не все эпиграммы благожелательны, и поводов для обид коллеги находили сколько угодно! Казалось бы - отплатите той же монетой? Боязно...
На Гафта? Эпиграмму? Ну уж нет!
Ведь от него же никуда не скроешься.
А Гафт, хоть он актёр, а не поэт,
Так припечатает, что не отмоешься…
Это Александр Иванов, штатный юморист "Литературной газеты".
А иная миниатюра - ничуть не эпиграмма, потому что не смешно.
Когда смеёмся мы - он плачет, / Под маской мы не видим слёз.
Нет, он совсем нас не дурачит, / Он с нами говорит всерьёз.
И стало страшным то смешное, / Чем развлекал нас в тупике
Великий Шут времён застоя / С седою прядью в колпаке.
Застой и слёзы? Да, в книжке отдана дань иллюзиям перестройки, надеждам и отрицанию. Кто помнит знаковый фильм "Покаяние", тому ничего объяснять не надо:
"Душили слёзы и брало отчаянье, / Но становилось на душе светлей.
Спасибо, Грузия, за Покаяние, / За то, что дожили до этих дней!"
И всякие там "долг" и "Родина" - это что и зачем?
"Выполнив гражданский долг, / Пал на землю храбрый полк.
Перед Родиной долгов / У нас больше, чем полков".
Но потеря цели и смысла - это страшно. Иногда спасает юмор:
Будущее.
Оно всегда к себе манящее, / Находится не за горами.
Давай, испортим настоящее - / И будущее будет с нами!
Трагедия.
Платок потерян и браслет,
Нет Дездемоны, Нины нет,
Сошел с ума Арбенин, и Отелло
Кинжалом острым грудь себе рассек.
Несовершенен человек,
Хоть Ум есть, и Душа, и Тело,
И есть Язык, и Слово есть,
И, к сожалению, возможно
Попрать Достоинство и Честь
И Правду перепутать с Ложью.
И размышления о свободе, ради которой не пожалели страны, наполняются безысходностью:
Свободны во тьме тараканы,
Свободен мышонок в ночи.
Свободны в буфете стаканы,
Свободно полено в печи.
Но свет я зажег — тараканы
Хрустят под моим каблуком.
А кот мой смертельные раны
Наносит мышонку клыком.
В стакан наливается водка,
Бревно согревает мой дом.
Потом надрывается глотка:
"Зачем мы на свете живем?!"
Старый мудрый артист не находил ответа. Но он был человеком состоявшимся - а его дочь, его красавица Оля состояться так и не смогла. Повесилась, не понимая, зачем и для чего жить.
Ах, если бы она была жива! / Я всё бы отдал за неё, всё бросил.
Слова, слова, слова, слова, слова... / Мы все их после смерти произносим!
Закрой глаза, грудь полную вдохни, / И мысленно ей улыбнись.
Нет, это не шаманство.
Пусть на щеке слеза, / ты крыльями взмахни -
И улетишь в то самое пространство.
Рифмованные мысли становились поэзией самой настоящей. Не такой, которая пугает своим абсолютным совершенством, а такой, какую прочтёшь - и мысленно воскликнешь: "Ведь и я так могу!" И попытаешься. И получится.
Но взяв в руки отпечатанную книжку своих стихов, Валентин Гафт сказал:
- Если бы я знал, что это напечатают... я бы никогда и ничего не написал!