Практика , лучший педегог !

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Второе практическое занятие методиста Л.В.Соколовской по выработке

релаксационного дыхания

:
 заполнение типовых дневников. Зачем нужна в них даже девичья фамилия?..
 в какой книге можно найти список болезней излечиваемых методом ВЛГД?
 таблица критериев вентиляции легких. Определение типа вашего дыхания.
 есть ли у метода противопоказания...
 что важнее: вера в метод ВЛГД или мощь его физиологической основы?
 не нужно напряжения в тренировках – метод должен приносить радость.
 вы никому ничего не должны.

 учимся расслабляться. Поза сидя.
 главное условие – закрытый рот.
 есть ли у вас пауза между вдохом и выдохом?
 ГДЕ(!) вы ощущаете свое дыхание?
 диффузионное дыхание и летний общественный туалет.
 зачем в больницах дают кислород?
 что лучше: американский капногрф или отечественный определитель глубины
дыхания? Правильное измерение контрольной паузы. Записывайте чем вы
ощущаете свое дыхание.
На этот раз, на свое второе занятие по методу волевой ликвидации глубокого дыхания
слушатели Соколовской также собрались вечером. Хотя и наступила пятница. Но ведь
пятница-то все же рабочий день. И кое-кого "дачникам" приходилось ждать из города с
электрички. Ездила, например, в свой театр в пятницу Лидия Федоровна Кольчугина.
Моталась в Новосибирск по служебным делам и супруга сторожа. Но к семи тридцати
вечера все, кому положено, собрались в правленческой комнатушке.
–...Вы мне уже сдавали кое-какие сведения о себе на листочках, – оживилась при виде
дружно собравшейся группы методист. – А сегодня я вот даже дефицитные типовые
дневнички для вас раздобыла.
Она протянула Воронцову стопочку тонких белых дневников, предлагая раздать их
присутствующим.
– Зачеркните сверху слово кооператив. Кооперативом бутейковский центр никогда, по
сути своей, не являлся. Правильно называть: "Учебно-оздоровительный центр
"Дыхание". Запишите чуть ниже фамилию, имя и отчество вашего методиста.
Соколовская Людмила Валерьевна, – ответила она на немой вопрос якобы позабывшей
ее инициалы Марии Владимировны Суворовой. – Посмотрите сейчас сразу дневничок.
Он небольшой. Полистайте. Все, что вам ясно из его граф, заполните после, дома
самостоятельно.
– А девичью фамилию и впрямь надо указывать? – приподняла свои и без того
изогнутые брови снабженка.
– Понимаете... – Соколовская невольно задержала взгляд на дорогом браслете,
поблескивавшем на левой рук е Тамары Сергеевны. – Бутейко просит писать и девичью
фамилию. Он говорит, что это требуется для того, чтобы лучше определить судьбу и
характер человека.
Константину Павловичу это неплохо удается делать именно по фамилии. Поэтому она и
должна быть подлинной. Ну что там у нас еще? – Людмила Валерьевна сама раскрыла
дневничок. – Инвалидность есть, нет – укажите. Опять же не забудьте отметить ваш
основной диагноз. Не смущайтесь, что вы мне его уже на листочках писали.
Очень важно указать – принимали вы или нет гормоны. Если не принимали – так и
пишите: не гормональнозависимый.
Если попадали в реанимацию – также обязательно укажите.
Я была в реанимации! – громко объявила даже как будто повеселевшая Мария
Владимировна. – Целых семь суток. Первый инфаркт, знаете ли...
– Теперь перейдем к списку болезней глубокого дыхания, – методист подняла вверх две
странички обычного формата.
– Сверху у опять-таки напишите свои фамилию, имя и отчество, а также дату начала
занятий.
Это – список болезней, имеющих одинаковую причину – дефицит углекислого газа в
организме, возникающих из-за глубокого дыхания. Константин Павлович показал

своими исследованиями, что это не разные болезни, а различные симптомы одной и той
же болезни, которую он назвал «Болезнь глубокого дыхания».
По научному- «гемогипокарбия» – дефицит углекислого газа в крови.
– Те болезни, которые очень сильно вас беспокоят – подчеркивайте дважды. Или даже
обводите кружочком, – продолжала свои пояснения методист.
– А что же метод и остеохондроз тоже лечит? – удивленно воскликнула пожилая полная,
волочившая при ходьбе правую ногу, женщина.
– Лечит, Анна Тимофеевна! Лечит! – подтвердила Соколовская, видя, что Зотова не
решается подчеркнуть что-то в списке болезней. – После занятия можете еще вот в этой
книге, – методист взяла со своего стола книжку страниц на триста в твердом коричневом
переплете, – посмотреть основные болезни, подвластные методу. Их тут наберется около
восьмидесяти.
Вообще, надо сказать, что книга эта воспринимается, как медицинский детектив. –
"Открытие доктора Бутейко", – прочитала вслух золотистую надпись на обложке
сидевшая поближе к методисту супруга сторожа.
– А есть ли эта книга в магазинах? – заинтересовалась начитанная театралка. – В
магазинах-то вряд ли... – раздумчиво вымолвила методист. – Но вот здесь, среди нас
присутствует автор, – она кивком головы указала на зарумянившегося Воронцова. – У
него, наверное, еще несколько экземпляров найдется...
Пару минут редкая книга ходила по рукам слушателей.
– Вчера мы говорили о том, что для того, чтобы по настоящему овладеть методом
Бутейко нужно, прежде всего, знать, а какой же тип дыхания имеется у вас? У вас
лично, а не у кого-то другого, – прервала несколько затянувшуюся паузу Соколовская.
Определяется это по таблице критериев вентиляции легких,
– Людмила Валерьевна коснулась указкой заранее повешенной на стене таблицы, – по
вашей контрольной паузе.
Еще раз давайте вспомним, что такое контрольная пауза. Это – перерыв, остановка в
дыхании после обычного, спокойного, ненасильственного выдоха. Измеряется до
первого, самого легкого желания вдохнуть, до первых неприятных ощущений.
Что такое, вообще, пауза? Это перерыв, остановка в каком-то процессе.
Например, в музыке пауза – это, когда инструмент – не играет, оркестр – молчит. Правда
ведь, Лидия Федоровна? – методист лукаво усмехнулась. – В нашем случае,
останавливается дыхание. Перерыв в дыхании.
Более научно, это промежуток времени между двумя соседними дыхательными циклами:
Вдох и выдох – это один дыхательный цикл.
Таким образом, контрольная пауза – это промежуток времени от конца выдоха до начала
следующего вдоха:
Если эта пауза у вас меньше шестидесяти секунд – значит, дыхание у вас глубокое! И
методом Бутейко, методом волевой ликвидации глубокого дыхания, мы вместе с вами
будем сознательно изменять ваше глубокое дыхание на нормальное.
А нормальным будет дыхание при контрольной паузе... – методист нашла указкой
нужную графу в таблице,
– В шестьдесят секунд, – закончил за нее дальнозоркий муж Марии Владимировны.
– А каковы противопоказания к методу? – подняв кверху свою загорелую полную руку,
поинтересовалась Лидия Федоровна Кольчугина.
– Противопоказания... – Соколовская на секунду задумалась. – Видите ли, официозная
медицина распространяет такие потоки лжи о методе Бутейко, что у многих людей под
ее влиянием сформировалось негативное отношение к методу волевой ликвидации

глубокого дыхания. Ничем, конечно, конкретным не обоснованное. Но, тем не менее, с
этим фактом приходится считаться.
Поэтому, первым и основным противопоказанием я назову заранее сформированное
отвращение к методу. Если это отвращение твердое и устойчивое – не стоит таким
людям заниматься противным для них делом.
Более научно, в инструкции для методистов Бутейко это так звучит, – Людмила
Валерьевна раскрыла тоненькую книжечку на нужной странице, – "Показаниями к
применению метода является: наличие гипервентиляции (глубокого дыхания, дефицита
СО2 в легочных альвеолах) и, как следствие, наличие симптомов болезни глубокого
дыхания.
Противопоказаниями (относительными) к применению метода ВЛГД являются, –
методист внимательно посмотрела на Лидию Федоровну, – первое, умственная
усталость, психические отклонения, не позволяющие больному освоить метод; второе,
заболевания, угрожающие профузным кровотечением; третье, инфекционные
заболевания в остром периоде (в частности, обострение хронического тонзилита, зубной
боли и др.); четвертое, состояние больного в стадии ремиссии (межприступный период
болезни) при отсутствии субъективной симптоматики.
Примечание: Если больной взят на обучение в кризисном, тяжелом состоянии, –
Соколовская сделала паузу и подняла вверх указательный палец правой руки, – тогда
эффект ярче и излечение проходит быстрее, эффективнее."
Как видите, нас это мало касается.
– А что такое это... профузное кровотечение? – поинтересовался любознательный
Андрей Петрович.
– Это различные внутренние кровотечения. Но с таким диагнозом человек в стационаре
лежит, на даче не работает... – Людмила Валерьевна осторожно положила книжечку на
стол.
Других же противопоказаний нет. Во всяком случае, так утверждает Константин
Павлович. Я бы, правда, не была столь уж категорична в подобном утверждении, –
физхимик по образованию опять на секунду приумолкла. – Видимо, следует все же
отнести к противопоказаниям такие чисто психические, скажем, причины, как,
например, полное отсутствие, вообще, всякой силы воли у пациента.
Метод-то, как ни крути, волевой ликвидации глубокого дыхания. Но и все сваливать на
отсутствие воли также нельзя. Воля-то, прямо скажем, требуется не ахти какая. И то
лишь на самых первых порах. В дальнейшем же вырабатывается привычка к
тренировкам и новое – неглубокое – дыхание становится попросту приятным!! Так что
аргумент: у меня, мол, нет воли для занятий этим методом – быстро отпадает сам
собой.
Чаще всего за такой отговоркой скрывается не отсутствие воли, а самое обычное
нежелание помочь своему организму хоть чем-то, кроме примитивных таблеток, уколов
или же скальпеля.
– Понятно... – процедила куда-то в сторону Лидия Федоровна.
– Нужно ли прямо вот сейчас всем вам, здесь присутствующим, яростно верить в метод
ВЛГД? – задала Людмила Валерьевна "коварный" вопрос.
На опрятном лице супруга Суворовой отразилось глубокое размышление: а в самом,
мол, деле...
– Абсолютно необязательно, – сама себе ответила методист.
Воронцов почувствовал, что и в этом месте преподаватель несколько отступает от
постулатов Бутейко. Тот призывал обращаться к методу, в основном, тех, кто уже
разуверился во всех остальных средствах традиционной медицины. И, следовательно,
тех, кому волей-неволей оставалось сразу и безоговорочно поверить в чудодейственный
метод или вообще расстаться с надеждой на выздоровление.

– Ваша слепая вера методу не нужна, – продолжала развивать свою мысль методист. –
Поскольку метод Бутейко – это не плод фантазии какого-то одержимого ученого, не
какие-то его мало чем подтверждаемые догадки и прозрения. Метод имеет очень
мощную физиологическую основу!! Говорю вам это как физхимик и научный работник.
При этих ее словах академгородковская троица вяло переглянулась: опять, мол,
славословие "первопроходцу".
– От вас требуется сейчас лишь неукоснительно выполнять мои совсем небольшие
требования. Если у вас во время выполнения моих рекомендаций будет вдруг возникать
неприятное ощущение – значит, вы совершаете над собой насилие.
Степанида Васильевна Свиридова на мгновение замерла с поднятой ручкой в руке.
– Не надо никакого насилия, – подошла к ней еще ближе методист. – Поработали вы,
скажем, здесь на своих грядках – прервитесь на пять-десять- пятнадцать минут.
Присядьте на стул. Понаблюдайте за своим дыханием.
– Сколько надо минут посидеть? – оторвав голову от своей тетрадки переспросила
чернявенькая снабженка.
– Да не считайте вы никаких минут, – сразу отозвалась Людмила Валерьевна. –
Посидите себе здесь привольно на такой шикарной природе, пока это вам будет приятно.
Как только наблюдать за дыханием неприятно – значит, пошло напряжение.
А напряжения нам не надо. Метод Бутейко должен приносить радость, – с чувством,
чуть ли не по слогам произнесла Соколовская.
Следует помнить, что у большинства наших людей очень повышено чувство долга.
Вечно мы все кому-то что-то должны. Производству, мужу, детям, обществу.
Забудьте об этом на время вашего сидения-наблюдения за дыханием. Сидите и говорите
про себя: "Я никому ничего не должна. Никому и абсолютно ничего".
Это должно быть приятное занятие. Отнюдь не каторга, – методист слегка усмехнулась.
Нашим ключевым словом будет слово – расслабление. Как только вам удастся
расслабиться – значит, главное достигнуто. Больше вам пока ничего не надо.
Итак, – Соколовская чуть-чуть отодвинулась от стола и выставила свой стул так, чтобы
его могли видеть все остальные.
Учимся расслабляться. Прежде всего – сели прямо, – Людмила Валерьевна осторожно
опустилась на угол стула. Выпрямили спину, – она прогнулась назад. –
Единственное напряжение, которое пока для вас допустимо – это напряжение в спине, –
поспешила добавить методист, заметив с каким трудом распрямляется Мария
Владимировна Суворова.
Как говорит доктор Бутейко – на первых порах надо выбирать нечто среднее между
правильной осанкой и той степенью прямоты спины, которую поначалу способны вам
позволить ваш застарелый хондроз и привычка горбиться.
Если вы сразу примите идеальную осанку – это дастся вам слишком большим
напряжением. А напряжение – наш враг.
– Сидите так, – Людмила Валерьевна чуть встряхнула плечами, – будто вы все свои
органы надели на позвоночник, как на вешалку. Как игрушки на новогодней елке. А
ствол елки – ваш позвоночник.
Руки свободно лежат на коленях. Первое, что вы должны ощутить – это то, что вы
очень удобно устроились! Если поза абсолютно неудобна – какое может быть тогда
расслабление? Попой своей повертели на стуле, чтобы и она у вас не была в напряжении.
Супруга сторожа неожиданно густо покраснела, услышав подобную рекомендацию.
Подтянули живот. Вот здесь, в верхней части живота (эпигастральная область, над
желудком), и руками его прямо туда, внутрь, постарайтесь вдавить, – Соколовская
положила обе ладошки на свой втянутый живот и с усилием надавила ими на него
внутрь в направлении снизу вверх, к солнечному сплетению.

Втягивание живота – это напряжение, – пояснила свои действия методист. – Теперь
отпустили его, – Людмила Валерьевна вновь положила руки на колени. – Более резко
отпустили! И сразу расслабились! Дома потренируетесь в этом направлении. И сразу
почувствуете, что расслабление – это очень приятно: нет никакого напряжения. Как
говорится в народе – распустили брюхо. Голова прямо, – методист слегка вскинула
голову. – Зрачки – чуть вверх.
Подняли зрачки вверх до первых неприятных ощущений.
Воронцов перелистнул очередную страницу в своей тетрадке. В этом месте он вновь
почувствовал некоторое расхождение Соколовской с методистами традиционно
Бутейковского плана. Сам Константин Павлович предлагал зрачки не "чуть-чуть
устремлять вверх", а заводить их под самый потолок до предела. До отчетливого
ощущения некоторой боли в глазах. И показывал на планерках, как можно поднять
зрачки... Зрачки у Бутейко поднимались так, что, похоже, перекатывались на другую
сторону глазного яблока. Их становилось вообще не видно. Одни белки, да и только.
Бутейко пояснял, что подъем глаз кверху рефлекторно уменьшает глубину дыхания.
Но, если осанку он позволял поначалу среднюю – между идеальной и привычно–
сутулой, то насчет подъема зрачков был куда более категоричен. Соколовская же,
похоже, решила придерживаться и в отношении прямой спины, и в отношении подъема
зрачков золотой середины.
– Главное условие, – прервала методист размышления Виктора Георгиевича над
записанным, – это – закрытый рот.
Лидия Федоровна Кольчугина тут же сомкнула свои капризно слегка приоткрытые
губки.
– Рот открываем только тогда, когда нужно сказать что-нибудь очень умное. А это ведь
происходит не столь уж часто... – гнула свое Соколовская. Это не шутка. Однажды в
дутской группе я делала опрос, как дети поняли метод. И у меня была хорошенькая
девочка четырех лет, – Людмила Валерьевна ласково улыбнулась. Я ее спрашиваю: "А
когда мы открываем рот?" И, как все взрослые от детей, жду вполне определенный
ответ: "рот мы открываем от глубокого дыхания". Но дети – очень спонтанные существа,
они не испорчены штампами. Вот она мне и отвечает: "А рот мы открываем только
тогда, когда хотим сказать что-то очень умное". Ха, ха,.. – методист, а за нею и вся
группа искренне рассмеялись. Итак, на первых порах это все, что нам нужно: удобная
поза, правильная осанка, расслабление мышц и диафрагмы, зрачки вверх, рот закрыт.
Надо раз шесть в день посидеть так по пять-десять миинут, – Людмила Валерьевна
поправила рукой неловко загнувшийся край своей серой юбки. Первые три-пять дней
будем бороться с вашей спиной. Выпрямлять ее. Потом станет легче.
А сейчас все сидим пряменько, – Соколовская слегка разогнула начавшего сутулиться
супруга Суворовой. – Прислушиваемся к своему дыханию. Дыхание у нас естественное,
то есть ровное и спокойное. Какое есть, такое и есть. Больше вам сейчас со своим
дыханием ничего делать не нужно. Только наблюдать за ним. Следить, где у вас идет
вдох, а где уже начинается выдох. Сидите спокойно. Расслабьте диафрагму. И мысли
свои тоже все расслабьте. Отбросьте их.
– Расслабишь тут! – несмотря на все запреты, тяжело вздохнула сторожиха. – Вон
лошадь под нашим окном мается и никто ее куда следует не загонит.
– А вы, Степанида Васильевна, отвлекитесь сейчас от всех лошадей на свете, – мягко
посоветовала ей методист. – Голова должна сидеть прямо, – она поправила сторожихе
осанку. – Зрачки чуть-чуть вверх. Наблюдайте – есть ли у вас пауза между вдохом и
выдохом. Или нет абсолютно никакой паузы. Чувствуете ли вы, где у вас начало вдоха, а
где конец выдоха. Даже для видавшего виды Воронцова такое занятие было в новинку.
Вообще-то, все методисты знают, что, да – пауза между вдохом и выдохом – это та
желанная цель, к которой следует стремиться. И чем больше будет эта пауза – тем

лучше. Знают и про важность умения отличать начало вдоха, конец выдоха и прочее.
Знать-то знают. Но далеко не все на занятиях это вот так четко формулируют.
Соколовская формулировала с предельной сжатостью и четкостью. Было заметно, что
она хорошо знает – каким румбом вести свой маленький корабль.
– Прислушались, прислушались повнимательнее к своему дыханию, – Людмила
Валерьевна неслышными шагами прошлась между стульев, на которых сидели ее
ученики. Глубина дыхания – штука для нас с вами очень важная. Представьте себе свое
тело в виде глубокого колодца.
И определите, где вы ощущаете дыхание. На какой глубине. В носовых ходах, в груди, в
животе. Где именно. На какой глубине? Ну-ка! – Людмила Валерьевна плавно провела
горизонтально расположенной ладонью сверху, от носа, вниз – к нижу живота. Не
напрягайтесь! – методист похлопала ладошкой по затвердевшему животу снабженки. –
Просто последите за своим дыханием.
– Положите руки на низ живота. И определите – шевелится ли ваш живот при дыхании.
Группа послушно выполнила ее указание.
– Теперь положите руки чуть выше – на эпигастр. И также определите – есть ли в этой
области какое-либо шевеление при дыхании. После – положите руки на грудь...
– А я ощущаю дыхание носом! Но не могу ощутить докуда, как глубоко оно идет, –
разгладив легкие морщины на когда-то весьма красивом лице во всеуслышание заявила
Мария Владимировна Суворова.
– И то хорошо, что хоть носом чувствуете, – подбодрила ее методист. И обращаясь уже
ко всем своим слушателям добавила, – Как только вы ощутите свое дыхание – будет
намного легче. И помните
– наша главная задача – расслабиться!
Как только научимся ощущать свое дыхание и расслабляться
– мы уже сделаем огромный шаг вперед. Некоторые скептики, поначалу, приходя на
мои занятия, говорили: "Мы вот в стольких больницах перележали и никакого
облегчения, так неужели нам эта "ерунда" поможет?!" Людмила Валерьевна специально
затянула паузу, словно выискивая подобных скептиков и в этой группе.
– Можете не сомневаться. Обязательно поможет! Будут приходить к вам всякие
сомнительные мысли – ничего с ними не надо делать. Эти сомнения как пришли, так и
уйдут. Вот этот их уход и будет впоследствии, когда вы уже научитесь расслабляться,
самым настоящим отдыхом для вашей нервной системы. Сидите и наблюдайте за своим
дыханием до первого напряжения. Как только наблюдать за дыханием станет уже
неприятно, трудновато – сразу вставайте и начинайте заниматься своими повседневными
делами. Это означает, что все – ваша тренировка окончилась – пошло напряжение, а,
значит, и углубление дыхания. Привлекательная еще, даже в своем предпенсионном
возрасте, театралка пыталась кое-что записывать вслед за методистом.
– В методе Бутейко, – не спеша произнесла Соколовская, – очень важны, как сами
практические занятия методом, так и усвоение теоретических основ Великого Открытия.
Волевая ликвидация глубокого дыхания – это и теория, и практика, неразрывно
связанные между собой. Нельзя, ведь, научиться плавать, лежа на берегу. Но, если не
знать хотя бы азбучных истин самых распространенных стилей плавания, то и в воде не
так-то быстро научишься тому, чему следует. Соколовская заглянула в тетрадку
Кольчугиной, словно проверяя, многое ли та успела за ней записать.
– Ведь, наш, советский человек не будет заниматься никаким методом, если ему
тщательно и подробно не объяснить – для чего это требуется.
– Уж это точно!.. – откликнулся пожилой супруг Марии Владимировны.
– Нужно абсолютно ясно осознать – почему нам необходимо уменьшать глубину
дыхания, – методист взглянула на часы.
– Приступ астмы, например, снимается методом за четыре минуты. А мы с вами уже
восемь минут сидим – наблюдаем за дыханием. Так что можно сейчас встать и

порасслабляться, стоя или в ходьбе. Это все – такие маленькие стадии одного большого
и серьезного дела. И мы с вами будем их постепенно изучать.
– Вот Виктор хорошо методом занимается. Бегает здесь на дачах по утрам, – вставая со
своего стула, польстила Воронцову Суворова.
– Да и вообще, чтобы всем этим заниматься, нужна сила воли... – несмотря на все ранее
сказанное по этому поводу методистом, изрек Андрей Петрович Суворов.
– Чем больше будете находиться в методе, тем больше у вас будет сила воли, –
подыгрывая ему, ответила Соколовская. – Конечно, будут у вас и провалы в занятиях.
Ничего. Я буду часто повторять наиболее сложные моменты. Постепенно схватите.
Давайте-ка с вами вспомним – в чем состоит Открытие Бутейко? – Андрей Петрович
страдальчески наморщил старческий лоб.
– А в том, – не дожидаясь результатов его потуг принялась помогать Людмила
Валерьевна, – что еще в пятьдесят втором году Бутейко сделал Открытие, согласно
которому глубокое дыхание несет огромный вред нашему организму! – морщины на
покатом лбу супруга Суворовой мигом разгладились.
Затем, годы научной работы позволили создать стройную научную теорию почему
глубокое дыхание вредно, – с расстановкой продолжила методист.
– А как вот мне определить, что мое дыхание глубокое? – тоже подзабыв все сказанное
перед этим, поинтересовалась Мария Владимировна.
– Я научу... – беззлобно (забыли, так забыли) отреагировала Соколовская. Хотя могла бы
и напомнить своим слушателям, что про контрольную паузу в шестьдесят секунд,
характеризующую нормальное, неглубокое дыхание, она уже им говорила.
Доктор Бутейко разработал систему, как маленькими шажками прийти к неглубокому
дыханию...
– А как это не делать вдохов? – снова перебила методиста Мария Владимировна.
Воронцов отметил про себя, что вопрос был задан не совсем корректно. Суворова что-то
услышала, но недопоняла. Совершенно не делать вдохов нельзя. Можно только
постепенно уменьшать глубину вдоха.
Но и об этом еще пока не говорила своим слушателям Соколовская! И этим-то ее
первые занятия и отличались от тех, что уже посещал Виктор Георгиевич у многих
других методистов. Людмила Валерьевна, ведь, очень четко сказала своим слушателям:
"Пока ничего со своим дыханием не делать! Никак его не ограничивать. Только
следить за ним!" И вот – пожалуйста – этот экспромтный, опережающий события
вопрос...
–То, о чем вы сейчас спрашиваете, подразумевает собой выработку так называемого
"диффузионного дыхания", – не укоряя Суворову за спешку, но и не вдаваясь пока в
деталировку подробностей, ответила Соколовская.
– Чтобы получше понять, что же представляет собой это диффузионное дыхание,
представьте себе на секунду, что вы вдруг оказались перед раскрытой дверью
химической лаборатории. Крайне резкий и неприятный запах, – Людмила Валерьевна
поднесла к носу сиреневый платочек. Или, допустим, мясокомбинат. Я как-то проводила
лекцию на колбасном заводе. Это просто ужас какой-то. Когда проходишь через
предбанник в цех, можно в обморок упасть: запах застарелой крови, гниющего мяса и
тонком плане – смертный страх убитых животных. Как после этого на колбасу можно
смотреть? Не говоря о том уже, чтобы ее есть.
Ну ясно ведь, что в такой момент вы постараетесь не вдыхать в себя все эти "прелести".
Но их молекулы, запаха этого не шипрового, все же ведь дойдут до вас! Долго вы там не
простоите. Так или нет?
– Так, – неуверенно протянула родственница Воронцова.
– Ну вот, в этот момент у вас и будет почти что диффузионное дыхание.
Андрей Петрович даже крякнул от удовольствия – так ему понравился четкий ответ

методиста на некорректный, опережающий вопрос его нетерпеливой супруги.
– Можно это дыхание проиллюстрировать и на примере нашей диафрагмы, –
Соколовская положила свою ладошку на солнечное сплетение Суворовой.
Ваша диафрагма на выдохе находится в расслабленном состоянии. И представляет собой
подобие мышечного колокола или парашютика такого, что ли. А как только у вас пошел
вдох, то есть пошло напряжение, диафрагма при этом на вершине колокола сразу
прогинается вниз. Тянет за собой легкие. То есть, она в этот момент напряжена,
деформирована. Это у всех глубокодышащих. Но если человек научился расслабляться,
то у него, как и при диффузионном дыхании, диафрагма будет все время в
расслабленном состоянии! Никакого напряжения и натягивания не будет. И
дыхательных движений, вдоха и выдоха, не будет. Воздух будет сам собой проникать в
легкие, самопроизвольно, посредством диффузии. А то, ведь, некоторые товарищи
умудряются делать аж до тридцати вдохов в минуту!! Этого не нужно, – методист
отошла от Суворовой.
Еще в начале нашего века английские ученые-физиологи Джон Холдэн и Джон Пристли
в результате экспериментальных исследований доказали, что при любом типе дыхания
кровь на девяносто шесть-девяносто восемь процентов своей нормы насыщана
кислородом. Так зачем же вам дышать глубоко и часто, чтобы получить то, что вы все
равно получите и на малом дыхании? – Соколовская решительно направилась к своему
столу. – Ну, а почему же тогда человеку в плохом состоянии врачи дают кислород? – не
унималась дотошная Мария Владимировна.
– Только по одной-единственной причине, – резко повернулась на каблучках мигом
посуровевшая методист, – От дремучего своего невежества! – ее зеленоватые глаза
теперь, не мигая, смотрели на любознательную пациентку, – точно с таким же успехом
можно человека и на электрический стул посадить. Получить такую же "помощь", как и
от кислородной подушки...
Ведь, раз суют кислород, значит, глотай его изо всех сил. Дыши, как можно глубже!
А глубокое дыхание убивает человека не хуже остро отточенного ножа!!! Методист
надолго замолчала.
– Мне, ведь, тоже подсунули кислород во время родов.
Почти насильно в течение пяти минут заставили дышать им. И у меня тут же
судорогой свело ногу! А от других судорог и сокращений сразу начало выталкивать на
свет божий ребенка.
Однако, врачи расценили все это, как свой большой успех.
Вот, мол, какая у нее мощная матка... – в голосе Соколовской смешивалось сильное
раздражение со жгучей неприязнью к человеческой тупости. Знаете, как в
психбольницах часто лечат электрическими шоками. Магнитными шоками. Создают
инсулиновую кому, надеясь, что организм от шока соберет все свои защитные силы,
сгруппируется и оздоровится.
Так вот и кислородный шок. Министр здравоохранения, известный хирург, в свое время
в кислородных камерах ослеплял младенцев. Не выдерживали детки такого
оздоровления – слепли.
Кислорода у нас должно быть в норме в крови два процента. Не больше. Глубоко
дышать бессмысленно. По крайней мере, в вашу кровь глубокое дыхание кислорода не
прибавит.
Методист проследила за тем, все ли успевает за нею записывать Лидия Федоровна
Кольчугина. За Воронцовым она не следила. Он просто обязан был успевать. И никто
подстраиваться под него не собирался.
– Но глубокое дыхание не только бессмысленно и не добавит кислород в вашу кровь
выше нормы. Оно еще и страшно вредно само по себе! – в голосе Людмилы Валерьевны
зазвучал металл.
Вот мы с вами его, кислорода, много в себя втянули, – Соколовская приоткрыла рот и

выпятила грудь, изображая глубокий вдох. – Втянуть-то втянули. Но взяли себе столько,
чтобы насытить кровь на положенные два процента.
Остальное выдыхается обратно, – она опустила грудь. – Но попутно при таком сильном
выдохе потоком воздуха прихватывается и выдыхается из легких жизненно важный
для нас с вами углекислый газ!! Степанида Васильевна Свиридова сделала жалостливые
глаза: ай, мол, как нехорошо.
– А СО2, оказывается, является главным регулятором обмена веществ! То есть, вся
наша с вами жизнеспособность основана, как показали опыты доктора Бутейко, на СО2!!
А если в легких не будет хватать углекислого газа, то он, СО2, посредством процесса
диффузии будет усиленно переходить из крови в легкие. Когда углекислоты станет
недостаточно уже в крови – тогда, опять-таки с помощью диффузии, СО2 будет
чрезмерно удаляться из клеток в кровь. И произойдет самое страшное – содержание
углекислого газа в клетках тогда может понизиться, станет ниже жизненно необходимых
шести с половиной процентов. Так возникает вымывание углекислого газа из организма:
из клеток – в кровь, из крови – в легкие, из легких – в атмосферу.
И нарушается весь сложнейший процесс обмена веществ! Все пойдет наперекосяк.
Поэтому, вы должны усвоить, – Соколовская постучала кулачком по столу, – кислорода
в наш организм мы при глубоком дыхании не добавляем! А вот жизненно
необходимый углекислый газ, целебнейший СО2, излишне вымываем!!!
Бутейко говорит, что женщинам, как существам легковоспламеняемым, надо иметь
особо высокую контрольную паузу. Как только вы хотите мужу сделать замечание или
что-то неприятное ответить: войдите в контрольную паузу. Пока женщина досчитает до
шестидесяти – у нее успеет пройти мимолетное раздражение на мужа, – добавила
методист, заметив, что Суворова уже в третий раз зачем-то пихает в бок своего седого
супруга.
– ...Вот тут Мария Владимировна задавала мне уже вопрос – как ей узнать – глубокое у
нее дыхание или нет? – Людмила Валерьевна на всякий случай протиснулась между
пожилыми супругами. – Проще говоря, вопрос сводится к тому можно ли измерить
глубину нашего дыхания. И если можно, то какими способами?! Чернявенькая
снабженка перестала перешептываться с двумя сидевшими у нее по бокам
институтскими научными работниками.
– Если бы у нас с вами был такой прибор, капнограф называется, – издалека начала
методист, – тогда мы могли бы с его помощью измерить процентное содержание СО2 в
легких весьма точно... Купили бы прибор в магазине – и все дела. – Ну, так в чем же
вопрос? – нетерпеливо обратился к методисту Андрей Петрович Суворов.
– Да в том-то и дело, что живем мы с вами в несколько необычное время... – все
растягивала окончание щекотливого ответа Соколовская. "Прямо-таки, скажем, в эпоху
заката перестройки", – подхватил про себя ее мысли Воронцов.
Японцы, вот, освоили выпуск этого прибора – капнографа в портативном, так сказать,
виде, – выдавливала из себя методист.
– Но стоит он, правда, две с половиной тысячи долларов... – Андрей Петрович чуть не
замертво повалился на спинку стула.
Купить такой прибор ему было, явно, не по силам.
Воронцов мог бы еще от себя добавить, что Бутейко как-то упоминал на планерке о
компактном американском капнографе за тысячу долларов. Но тысяча долларов тоже не
оживила бы Андрея Петровича. А насквозь рыночная Америка давно уже (за период,
прошедший с момента первого упоминания Бутейко о приборе), наверняка, повысила
цену. Да и прибор-то, насколько помнилось Воронцову, был не американского
производства. Просто американские бизнесмены перекупили его у финских
бизнесменов. Оценили в долларах и приступили к продаже. Если бы за доллар
полагались те же девяносто копеек, как было, положим, хотя бы официально заявлено
при Брежневе – тогда Андрей Петрович в обморок не упал бы. Но при нынешнем курсе

доллара, совершенно необоснованно бешено завышенном, думать о покупке весьма
полезного для контроля за своим здоровьем приборчика не приходилось... Ни
пенсионеру Суворову, ни работающей еще театралке Кольчугиной. Но Виктору
Георгиевичу не столько было жаль недоступную финско-американскую штуковину. Ему
было до боли жаль своих родных, отечественных, изобретателей. Еще три года назад –
на московской всесоюзной Бутейковской конференции эти ребята из Иркутска
демонстрировали со сцены свой отечественный, их собственного изобретения,
великолепный прибор.
Где-то у себя в тетрадках Воронцов тогда все о нем подробно записал. Но вот сейчас
точно не помнил – давал ли приборчик точные показания глубины дыхания по типу
капнографа. Может, даже кое-что и давал. Но главное – он давал зрительную,
светящуюся, довольно объемную стрелку, которая, вообще, изменялась на ваших
глазах в зависимости от этой самой коварной глубины вдоха! Стоило подышать глубже,
и стрелка резко лезла своей пиковой розовой вершинкой кверху!
Если же вы тренировались правильно и, действительно, уменьшали глубину дыхания
во время тренировки – стрелка на ваших глазах шла книзу!!
Вот этот иркутский приборчик (он весил килограмма два-три) переплюнул бы любых
американцев. И ребята сами заявили со сцены, что при серийном производстве
приборчик бы стоил всего пятьсот рублей. Тогда, в октябре восемьдесят восьмого, это
равнялось двум хорошим месячным зарплатам. Дорого, но ради здоровья многие бы
осилили. Однако, главный конструктор добавил, что поскольку в серию прибор
запускать официальная медицина не собирается, то индивидуальное его изготовление
обойдется в пять тысяч рублей... В то время за такие деньги можно было купить не
самую худшую легковую машину. Тот же "Москвич", пожалуй, правда, не самой модной
марки, но все же...
Но покупать за такие деньжищи определитель глубины дыхания простой рядовой
больной, конечно, не стал бы. И самое ужасное заключалось в том, что неподъемные пять
тысяч рублей также не являлись производственной ценой редкого приборчика! Здесь не
столько в несерийном его выпуске было дело, сколько все в том же завышенном курсе
доллара. Именно он, этот курс, и заставлял восточно-сибирских изобретателей называть
такую непосильную для больных советских граждан цену. Ведь, буквально, все в
"обновляемой" стране (в том числе и производители различных частей к данному
приборчику) вынуждено было начинать подстраиваться под столь зазывно
разрекламированные, так называемые "мировые" цены. Да вот только западному-то миру
они (эти же самые приборчики) при таком "честном" раскладе обходились дешевле наших
пятисот рублей. А россияне визгом визжали от столь вдруг неожиданно
"выравноправившегося" курса доллара по отношению к ничем не повинному рублю. И, в
результате, тысячи и тысячи больных людей лишались очень наглядного помощника в
своих ежедневных тренировках по методу Бутейко. Ведь, сколько народа побросало
целительный метод только по одной простейшей причине – вбили себе в голову, что
никак не могут ладом определить эту самую глубину дыхания. Определять по
контрольной паузе им казалось чересчур приблизительно. А поточнее, поточнее – цены
кусались...
– Бутейко в шестидесятом году имел в распоряжении своей лаборатории большой
стационарный капнограф, приобретенный за пятьдесят тысяч долларов, – вернула
Воронцова к действительности методист. – Он одновременно измерял процентное
содержание СО2 в альвеолах легких, в крови и в клетках. Но у себя дома-то Бутейковские

больные не имели возможности им пользоваться. Поэтому была проведена
полуторогодовая научно-исследовательская работа. Искали легко измеримый параметр,
наиболее точно коррелирующий (соответствующий) с процентным содержанием СО2.
Пробовали пульс, давление и другие характеристики организма. И, наконец, вышли на
этот легко измеримый фактор. Кольчугина так и застыла в ожидании продолжения
рассказа методиста с шариковой ручкой в приподнятой правой руке.
– Бутейко ввел для этих целей в обиход понятие контрольной паузы, – не стала томить
Лидию Федоровну Соколовская. – Контрольная пауза была введена им, как градусник для
измерения глубины дыхания! Пауза – это остановка, прекращение чего-то, как всем
известно, – пояснила Людмила Валерьевна.
Сели-ка снова все прямо, а то, я смотрю, кое-кто уже сгорбился!.. – скомандовала она
"чересчур расслабившейся" группе.
Рот закрыт! Закрыт ротик, – при этих словах методиста чернявенькая снабженка
демонстративно отвернулась от своего что-то пытавшегося ей сказать соседа. Подтянули...
– Людмила Валерьевна скрестила на солнечном сплетении ладошки, – подтянули и
расслабили свой живот, – она убрала ладони. – Для каждого из вас есть свой уровень
дыхания, – методист посмотрела на старательно повторявшую ее движения дочь Марии
Владимировны. Ларису Андреевну Суворову. В конце выдоха зажмите нос пальчиками, –
методист легко зажала свой хорошо очерченный носик. – И смотрите, – она перевела
взгляд на секундную стрелку своих ручных часов. – Сколько вы сможете не дышать до
первой, самой легкой неприятности. Это и будет вашей контрольной паузой! Так ее и
будем измерять. – Что-что нужно сделать? – перебила ее не понявшая с первого раза
чернявенькая снабженка Тамара Сергеевна Воротникова.
– В конце выдоха, – не сердясь спокойно повторила методист, – легко, просто, чтобы
воздух не проходил, зажмите пальцами кончик носа. И как только появится первое
желание вдохнуть, как только у вас внутри где-то, что-то щелкнуло или дернулось,
изменилось, отпустите нос, снимите паузу. Потому что это-то изменение указывает, что
началось сокращение дыхательной мускулатуры для следующего вдоха.
– Понятно, – благодарно улыбнулась ей Тамара Сергеевна. – Итак, все приготовились!
Контрольную паузу измеряем в состоянии расслабления, – Людмила Валерьевна
щелкнула специально извлеченным из кармашка хронометром. – Один, два, три, четыре...
Мария Владимировна отпустила свой загоревший кончик носа уже при счете шесть

секунд. Половина группы пыжилась, явно насилуя свои возможности до десяти-
двенадцати секунд. И только двое мужчин – научных работников, сидевшие рядом с

Воротниковой крепились аж до двадцати четырех секунд... Тут уже зверский перебор был
виден налицо. – Не передерживайте паузу! – остановила "благой" порыв научных
работников методист. – Ни у кого из вас сейчас нет, конечно, контрольной паузы в
двадцать четыре секунды. Да вы это и сами, вероятно, уже поняли, – добродушно
взглянула она на сидевших рядом с Воротниковой "передовиков". Вот Мария
Владимировна замеряла верно. Шесть секунд – это еще похоже на правду...
– Так дальше уже напрягаться надо было, чтобы дыхание сдержать, – польщенная
похвалой Суворова даже чуть–чуть покраснела.
– Ну, наши мужчины этим, похоже, и занимались... – Людмила Валерьевна вновь
посмотрела на часы. Пора было кончать их второе занятие.
В качестве домашнего задания каждый из вас должен будет померить себе дома
контрольную паузу. Вы должны научиться ее, как следует, ощущать. Четко знать, где же

лично у вас конец контрольной паузы! Измеряйте дома свою контрольную паузу под счет
про себя. Можете взглянуть при этом в качестве проверки на секундную стрелку, если
часы окажутся у вас под рукой. Но только один раз! А то при виде движущейся стрелки,
вы невольно будете затягивать контрольную паузу. Выжимать побольше. Соколовская
немного помолчала, собираясь с мыслями. Кое-кто из ее слушателей закрыл свою
тетрадку.
– Вам надо так освоить измерение своей контрольной паузы, чтобы она, действительно,
как и было задумано Бутейко, могла бы вам служить хорошо калиброванным
градусником. Градусником измерения глубины вашего дыхания! При Ка-Пе в шестьдесят
секунд дыхание нормальное. Ниже – глубокое. Выше – поверхностное. Вот и вся нехитрая
шкала этого градусника... Следует учесть, – заметив, что с заднего ряда кое-кто уже
подался, было, к выходу, спохватилась методист, – что ваша контрольная пауза в течение
дня будет меняться. Поели – понизилась. Перегрелись – тоже. Так что не пугайтесь и не
нервничайте. Это естественный процесс. Дома вам, как и вчера нужно за сутки провести
пять-шесть тренировочек, про которые я вам уже все, по-моему, подробно объяснила. Как
сидеть. Как дышать...
Ваши замеры, пожалуйста, внесите в те дневнички, что я вам раздала раньше. И
продублируйте их в своих тетрадках, так как дневнички я у вас в конце занятий соберу. А
тетрадки понадобятся вам для дальнейших наблюдений за дыханием. Теперь вопросы ко
мне. Седой супруг Суворовой поднял кверху сухую слегка подрагивающую руку с
растопыренными пальцами.
– Пожалуйста, Андрей Петрович, – поощрила взглядом пенсионера Соколовская.
– Вы, вот, нас учите, чтобы дыхание всегда было спокойным, – Андрей Петрович зачем-то
на секунду прикрыл рот старческой ладошкой. – А я вот сегодня сюда на занятия из
города добирался. Пришлось туда съездить с утра по делам домашним, – он почесал у
себя за ухом.
– Так вот опаздывал. Нервничал при этом. Разве тут удержишь спокойное дыхание?..
– Давайте договоримся так, – понимающе кивнула ему методист, приглашая ветерана
войны опуститься на свое место.
– Спокойное дыхание пока будем контролировать только на тренировках. Здесь вас никто
раздышивать не собирается. А потом уже будем учиться, как держать себя в методе и в
кризисных ситуациях, раз сразу не получается. Андрей Петрович мешком опустился на
свой стул. Похоже, что его устроило такое решение щекотливого вопроса.
– Записывайте, чем вы ощущаете свое дыхание, – уже под грохот сдвигаемых стульев
заканчивала второе занятие методист.
– Астматики, бывает, слышат, как у них распираются (Соколовская выставила вперед
полукольцом свои руки) легкие. Для того, чтобы легче было понять, чем вы все же
ощущаете свое дыхание можно иногда положить руку на живот, диафрагму, на грудь. Но
постоянно их там держать совсем не нужно. И насиловать свое дыхание, как-то особенно
его прижимать, я вам, к тому же на первых порах, не советую. Людмила Валерьевна тоже
начала укладывать свою сумочку.
– Дыхание, ведь, вещь очень тонкая. Слишком уж пристальное наблюдение за ним не
только не уменьшит его глубину, а наоборот – раздышит вас! Надо, вроде, как бы
подсматривать за своим дыханием в замочную скважину, – она поднесла к глазам
ладошку козырьком. – Этак, знаете ли, неназойливо наблюдать. Втайне от хозяина...
И помните – занимаемся до первой трудности до первых неприятных ощущений! –

Соколовская повесила сумочку на плечо и лишь проводив до дверей последнего своего
пациента, оглянулась на Воронцова. Домой они пошли вместе. Как-никак, а Людмила
Валерьевна приходилась литератору немножко родственницей...