Интервью журналу «Православное книжное обозрение»

— Какой может быть духовный смысл в художественной литературе, при том, что существует немалый корпус святоотеческих творений и церковных песнопений? Или, может быть, в художественной литературе не стоит искать духовного смысла?

— Если так рассуждать, можно встать на путь совершенного отрицания духовного смысла и в живописи, и в киноискусстве, которые целиком и полностью вышли из иконописи и фресок, что довольно убедительно показано в книге Н.Н. Третьякова «Образ в искусстве», выпушенной издательством Оптиной пустыни с предисловием наместника Сретенского монастыря, архимандрита Тихона (Шевкунова). Житийная литература, кстати, тоже стремилась к изобразительности, а не к одному только голому перечислению фактов. Достаточно вспомнить житие «Марии Египетской» — одно из немногих древних житий, написанное литературным языком, с соблюдением всех законов жанра, с вдохновением; или более современное житие преподобного Гавриила (Зырянова), написанное епископом Варнавой (Беляевым). Этот владыка, кстати, первый в истории Церкви стал писать романы, утверждая, что литературная форма единственно доступная для восприятия младенчествующего умом современного читателя. Как известно, вне светской культуры у нас теперь вообще не существует образования, а значит, и соответствующей формы мышления и восприятия мира. Нельзя современного человека насильно заключить в рамки одних только святоотеческих писаний, тем более что большинству из них они пока просто неудобоваримая пища. Сюда же, к мировосприятию, надо отнести и акт сочувствия, сопереживания, которое при чтении испытывает человек, соотнося прочитанное либо с собственном жизненным опытом, либо приобретая бесценный урок ещё незнаемого опыта, который порою может удержать от погибельного шага. Кроме того, художественная литература напрямую работает с не терпящей никакого насилия над собой богоподобной душой читателя. А поскольку человек живёт в конкретном времени, наибольший интерес, естественно, проявляет в первую очередь к постижению именно его, не удовлетворяется одними только преданьями «старины глубокой». К сожалению, большинство наших житий страдает убийственным протоколизмом и невыносимой канцелярщиной, и поэтому для современного человека просто нечитабельно.

Но поскольку Вы упомянули святых отцов, от святых отцов и ответ будет. Святитель Григорий Плама, например, даёт исчерпывающий ответ относительно духовной полезности творчества. Во-первых, он утверждает, что дар творчества выделяет человека из мироздания, определяя ему в нём особое место, поскольку сущность каждой человеческой личности так же непостижима и невыразима, как и сущность Бога. Отсюда и абсолютная ценность человеческой личности. Но отсюда же и её трагическая обречённость на одиночество. Выход же из этой обречённости реализуем только в творчестве, устремлённом к познанию и самовыражению. Всякий человек, по мнению того же святителя, призван, прежде всего, творить линию своей собственной судьбы. И в этом плане творческое познание, конечно, не может удовлетвориться множественностью относительных истин, ему нужен абсолют.

Уникальна мысль Григория Паламы и о том, что человеческое творчество есть творение из ничего. Истинное творчество, по его мнению, есть созидание нового качества, не существовавшего до этого в природе, оно есть космический акт, который продолжает божественное творение мира. Именно поэтому насильственное уничтожение человеческой личности подобно космической катастрофе. Творчество же для самого человека — есть вовсе не радость, а добровольный акт самоистощения, жертвы, своеобразного восхождения на Голгофу. Истинное творение всегда от Бога, даже если автор этого не сознаёт, а мы находим его творчество соблазнительным и нечестивым. Довольно часто в настоящем искусстве кажущееся нам низким и нечестивым служило для выражения высокого и духовного. Достаточно хотя бы указать на Соню Мармеладову в романе Достоевского «Преступление и наказание». Поэтому надо быть крайне осторожными в оценках художественных произведений, исходя из того, что многое от нас сокрыто в таинстве божественного домостроительства, не забывать, что не человек для «субботы», а «суббота» для человека.

Святитель Григорий Палама утверждает так же, что в творчестве человек стремится найти своё утраченное бессмертие, утраченное богоподобие, которое проявляется в первую очередь в удивительном даре перевоплощения в процессе создания произведения.

На вопрос же цели и смысла творчества, его оправдания, несмотря на трагическую судьбу культуры, остаётся, как пишет Палама, вера в Небесный Иерусалим. И если мы не можем, утверждает святитель, по-человечески и рационалистически понять смысл обречённой на гибель культуры и творчества, нам всё же остаётся во имя вечной Красоты принять его как послушание.

На основании всего вышеизложенного смею утверждать, что настоящая художественная литература может быть только религиозной, а стало быть, способна запечатлевать в слове и в образах тот неоценимый религиозный опыт, который несёт в себе глубочайший духовный смысл.