Абдул читал письмо отца, и буквы расплывались перед его глазами, а пальцы сперва занемели, потом начали противно дрожать… Не может этого быть! Не может быть, он что-то не так понял, не разобрал, просто слишком много всего произошло за минувшие дни, и от усталости он уже плохо соображает…
Мужчина попытался перечитать строку, но страницу словно заволокло туманом. Зато в ушах зазвучал отцовский голос:
«Дорогой сын,
Я нашёл крысу, которая завелась в нашем с тобой доме – ведь наш холдинг всё равно что дом, который мы с тобой строили сами, по кирпичику… Права была твоя мама, сынок. Ох, как она была права! Нельзя брать на работу родственников, и тем более – давать им хотя бы крохотную властишку. Я не послушал нашу мамочку и сейчас пожинаю плоды своего ослепления. И то, что меня ослепляла любовь к родным, вряд ли может служить мне оправданием. Ведь я подверг риску не только себя, но и всех вас, которые бесконечно дороги мне… не говоря уже о нашем деле и о тех людях, которые разделяли с нами все его победы и неудачи.
Завтра вызови небезызвестного нам обоим Мурада Султановича Мехтиева. Сообщи ему, что мы с тобой в курсе его махинаций с фирмами-однодневками. Отдельно отметь, что «Маунтин-Строй», которую он оформил на девичью фамилию своей матери, не потянет федеральный конкурс без регулярных финансовых вливаний, ради которых Мурад запускал лапу в счета нашего холдинга. Пусть отзывает своё участие в конкурсе, пишет заявление «по собственному желанию», прекращает слежку за нами и убирается туда, откуда приехал. Арслана тоже уволь из саратовской «дочки». Я до конца дней своих не хочу ни видеть, ни слышать их обоих. И пусть даже не заикаются о нашем родстве. Если Мурад послушается, то даю слово чести – я не буду преследовать их семью и взыскивать с них то, что они у нас наворовали.
Как только на сайте конкурса обновится информация по участникам и ты убедишься, что «Маунтин-Строй» сошёл с дистанции, подписывай приказ об увольнении Мехтиева М.С. и приезжай за мной к Заворотынским. Настало время мне вернуться домой, сынок.
Обнимаю и надеюсь на скорую встречу.
Папа»
Абдул невидящим взглядом обвёл свой домашний кабинет. Как хорошо, что сейчас он здесь… Зарема знала, когда отдать ему послание. Мужчина сам удивился и отчасти ужаснулся тому, что творилось в его душе. Будь он сейчас на работе, то немедля вызвал бы Мурада и растерзал на месте. А сейчас он просто сидел, пытаясь совладать с яростью, обидой и недоумением. За что? Почему Мурад поступил так с ними? Ведь дядя Муслим заменил ему родного отца, когда тот скончался от передоза… Опекал семью невестки, купил им в Дербенте новое жильё, курировал обучение мальчиков – и школьное, и дополнительное, потому что нанимал им репетиторов, чтобы они могли спокойно поступить в любой вуз по их собственному выбору… Каждого обеспечил работой и квартирой, собирался готовить их свадьбы после бракосочетания своего родного сына… Да лет пятнадцать назад Абдул не на шутку ревновал отца к двоюродным братьям, считая, что им уделяется слишком много внимания! Однажды даже чуть не подрался с Мурадом… Хорошо, что папа вовремя это заметил и потом долго увещевал Абдула, объясняя ему как беспочвенность его ревности, так и важность заботы о родственниках… Тогда это успокоило юношу, но сейчас былая боль вернулась новой жгучей волной. Ради этого недоноска отец меньше времени проводил со своим родным ребёнком! И родной ребёнок чуть не лишился отца совсем – из-за него же!
Гнев ослепил Абдула окончательно. Он вскочил из-за стола и заметался по кабинету, круша всё, что попадалось под руку – папки с документами, чашку с недопитым кофе, ноутбук, дорогой письменный прибор унцукульской работы, подаренный отцу на пятьдесят пять лет… Мужчина чувствовал, как ярость распирает его, требует, чтобы он выплеснул её не на бессловесные предметы, а на того, кто стал её причиной. Надо ехать к Мураду! Ворваться в его дом, добраться наконец до него – и дать себе волю… И тогда этот грёбаный «Маунтин-Строй» точно сойдёт с дистанции – за неимением своего главного управляющего, потому что Абдул не оставит от него ничего, что можно будет хотя бы похоронить…
Он рванулся к двери – и наткнулся на Зарему.
Она стояла, скрестив на груди руки, и спокойно, даже с некоторым любопытством смотрела, как он беснуется. Его порывистое движение не напугало её, не заставило отпрянуть. Девушка преграждала ему выход, и Абдул хотел обойти её, но Зарема шагнула в ту же сторону, по-прежнему загораживая ему дверь.
- Вы с ума сошли?! – прорычал мужчина. – Пропустите!
- Нет, - ровным тоном ответила она, глядя в его побагровевшее от ярости лицо. – В таком состоянии я вас из дома не выпущу. Дверь заперта, ключ у меня. Надеюсь, вы не собираетесь отнимать его силой?
- Что-о?! – прохрипел он. – Да ты хоть знаешь, что в этом письме?!
- Разумеется, - кивнула она. – Муслим Замирович ввёл меня в курс дела. И предупредил о вашей вероятной реакции. Но и он, и я считаем, что то, что вы сейчас намерены совершить – не выход из сложившейся ситуации.
Лёгкая прохладца в её голосе, иронически приподнятая бровь, спокойная уверенность позы – всё это подействовало на Абдула как холодный душ. А Зарема, видя, что его бешенство схлынуло, подошла и взяла мужчину за руку.
- Я прекрасно понимаю вас, Абдул Муслимович. Думаю, будь я на вашем месте, меня обуревали бы те же чувства. Но я дала слово и вашей, и моей семье, что присмотрю за вами и не позволю натворить непоправимого.
- Да? – буркнул он, всё ещё стараясь отдышаться. – И что же я, по-твоему, собираюсь натворить?
Она с сочувственной полуулыбкой наклонила голову, всё так же пристально глядя на него.
- Это же очевидно. – В её голосе появились терпеливые нотки, словно она говорила с ребёнком, которого поймала над пакетом со сладостями и который заявляет, что совсем даже не намеревался их есть. – Вы собираетесь поехать к вашему двоюродному брату и… гм… оказать на него физическое воздействие. Проще говоря, избить.
- И что? – огрызнулся Абдул, мгновенно ощетинившись вновь. – Хочешь сказать, что он этого не заслуживает?
Зарема вздохнула.
- Нет, я не это хочу сказать. Ваш отец предупредил меня, что вы бываете очень… импульсивны. Впрочем, как все уроженцы Кавказа. Поэтому я надеюсь, что вы будете в состоянии услышать меня сейчас. По-настоящему услышать, понимаете? Так вот, я согласна – человек, поступивший так с родной семьёй, от которой ничего, кроме добра, не видел, заслуживает самого сурового наказания. Но такое наказание следует обдумать и совершить с холодной и ясной головой. Если вы сейчас немного успокоитесь, то согласитесь со мной…
Абдул кое-как подавил новую вспышку гнева и заставил себя отступить от Заремы на шаг. Невольно подумал, что она, оказывается, ещё отважнее, чем он думал. Любая другая на её месте уже бежала бы со всех ног, боясь попасть под горячую руку. А эта… стойкий оловянный солдатик!
И самое интересное, что она права. Если сейчас Абдул примчится к Мураду и изобьёт его в кровавые сопли, то братец сразу вызовет полицию, снимет побои и вкатит такой иск о причинении тяжких телесных повреждений, что Абдул запросто получит если не тюремный, то условный срок… А то ещё начнёт торговаться, мразота, с него же станется – я тебя, братик, не сдаю полиции, а вы проглатываете всё, что я в вашем холдинге наворотил, и даже не рыпаетесь против меня! Ну уж нет, такого подарка Абдул Мураду не сделает!
Зарема, глядя, как меняется его лицо, продолжала:
- И ещё я прошу вас подумать о вашем отце. Ему сейчас стократ тяжелее, чем вам. Он ещё не до конца оправился от травм, он вынужден скрываться хоть и у дружелюбных, но чужих, по сути, людей, каждую секунду помня, что подвергает их опасности. А ведь в семье Заворотынских есть и старые люди, и маленькие дети… Представьте, как Муслиму Замировичу трудно! Он соскучился по вам, по жене и дочерям, не может ни обнять их, ни успокоить, не может даже дать им знать, что с ним всё в порядке… И он всем сердцем верит в вас, в своего единственного сына, своё продолжение, свою опору в трудную минуту! Так не обманывайте же его доверие, не совершайте поспешных, необдуманных поступков. Дайте отцу возможность спокойно вернуться в семью, не привлекая лишнего внимания.
Заворожённый её тихим мягким голосом, Абдул сам не заметил, как погладил её по щеке тыльной стороной ладони. Потом, подчиняясь какому-то новому, непонятному ему самому порыву, обнял девушку за талию и привлёк к себе. Постоял так несколько секунд, просто держа её, не пытаясь ни прижать покрепче, ни поцеловать. Он чувствовал, как она напряглась, но не оттолкнула его и не сделала попытки высвободиться. Поэтому Абдул сам отпустил её и неловко развёл руками.
- Спасибо, Заремка… Спасибо, что остановила меня.
- Всегда пожалуйста, Абдул Муслимович, - отозвалась она чуть изменившимся голосом, не глядя на него. – Обращайтесь. Но, с вашего позволения, мне было бы комфортнее сохранить прежний стиль общения.
- А? – растерялся мужчина.
- Мы с вами ещё не переходили на «ты», - пояснила она и обвела глазами беспорядок в кабинете, укоризненно покачивая головой. Он проследил за её взглядом.
- Вот же я… дурак же, да? Такой бардак устроил…
«Да, дурак, дважды и трижды дурак! И бардак устроил, и почти грубил, и руки распустил… почти!» Зарема очень старалась разозлиться на него, но почему-то не получалось. Возможно, потому что она до сих пор ощущала его объятие…
Абдул нагнулся, начал собирать с пола бумаги. Зарема присела рядом, помогая ему, но тщательно избегая прикасаться к нему даже краешком рукава. Мужчина, между тем, торопливо говорил:
- Завтра с утра вызову этого… гм… этого человека в кабинет и всё решу. Хватит играть в кошки-мышки. И папа прав – пора ему вернуться домой. Тем более ты… вы говорили, что он уже не лежит в постели, а спокойно передвигается по дому. Долечиваться ему лучше здесь.
Он говорил и чувствовал, что сердце колотится где-то в горле, то и дело прерывая дыхание. Что с ним случилось? Он же ничего не сделал, просто приобнял её, не имея в виду ничего, кроме благодарности… И оказался совершенно не готов к тому, что её тело внезапно окажется таким манящим, таким родным… Абдул искоса глянул на Зарему. Её тонкий профиль скрыла от него копна каштановых волос, и он стал смотреть на её пальцы, ловко собирающие бумажные листы в аккуратную стопку. Почему-то отчётливо представились эти же пальцы, проводящие по лацкану его пиджака… запутавшиеся в его волосах… трогающие его губы…
Мужчина поспешно встал, ослабил узел галстука и несколько раз глубоко вдохнул и выдохнул.
- Пойду поищу маму, - пробормотал он. – Надеюсь, я не потревожил её всем этим… Хотя мы и прояснили ситуацию, но до возвращения отца я ничего не буду ей говорить. И вы не говорите, Зарема, хорошо?
Он не стал дожидаться её ответа и чуть ли не выбежал за дверь. Иначе он вряд ли мог бы поручиться за себя…
Оставшись одна, девушка наконец подняла голову и приложила ладони к пылающим щекам. До сих пор ни один мужчина не обнимал её так. Да что обнимал – даже не приближался… Заворотынские и дядя Стёпа – не в счёт. И Женя с Сашей – тоже. Они всё равно что родственники, с ними Зареме всегда тепло и спокойно… И нет ощущения, что она падает куда-то в бездонную пропасть, опаляемая неведомым горячим вихрем…
Она обхватила себя руками за плечи, силясь унять дрожь. Вот, значит, как это бывает, когда тебя обнимает тот, кто нравится… как мужчина. Наверное, именно об этом говорила Карина, когда убеждала – тело само откликнется на своего человека.
Зарема горько вздохнула – если бы он ещё был действительно её… Но Гюльнара Сабировна столько рассказывала о его невесте Малике, о том, как они с Абдулом близки с самого детства, и как обе семьи ждут не дождутся свадьбы детей… Значит, Зареме о нём и думать нечего. Он чужой, и этим всё сказано. А ей ещё встретится тот, который будет действительно целиком и полностью принадлежать ей. И может быть, он будет даже лучше Абдула.
Если такое вообще возможно…