В тот год, насыщенный событиями, буквально съев всё, что было в кладовке и столкнувшись с полным отсутствием денег, он согласился поехать со своим знакомым –Толиком, челноком, отвезти какой-то ширпотреб — две огромны сумки — «мечта оккупанта», в город Северобайкальск. «Увидеть Байкал и умереть» — перефразировал тогда известную фразу Игорь. Именно тогда, он первый раз увидел настоящую зиму, с огромными сугробами, тайгой и простыми, в общении, людьми. Несколько моментов, всплыли в памяти у Игоря, сами по себе. Первый, когда, увидев замёрзший Байкал, он, от восторга, на бесконечном замёрзшем озере вытоптал огромные буквы — «Надя — Люблю». Второй потряс его человеческим, а вернее, нечеловеческим отношением к людям, — при пересадке в Москве, на обратной дороге, Игорь, с Толиком обратили внимание на играющего, на баяне бомжа, сидящего в одной, рваной, майке, под падающим и тающем на открытом теле снеге. Прохожие, Курского вокзала, редко кидали ему копейки и бумажные рубли, но это его не останавливало. Признаться, мотив, мелодия и слова очень часто не совпадали, не то, что с оригиналом, исполняющим хиты, которые он пытался воспроизвести, но и сами между собой. Сотни людей проходило мимо… Сотни безразличных людей. Выйдя из вокзала на очередной перекур, через несколько часов, Игорь обратил внимание, что музыки больше нет, а человек, игравший, ещё недавно, для прохожих, завалился набок, в руках у него треплется от ветра, зажатый рубль, а снег, падающий на тело, не тает. Игорь, находясь, в каком-то не понятном, для него состоянии бросился к проходящему, с безразличием наряду ППС и схватив за рукав первого попавшегося сотрудника, закричал — «Вы куда? Тут человек умер!» Толик оттянул его, от служителей закона, которые вслед бросили только одну фразу, — «Кто он тебе? Никто! Вот и убирайся отсюда», — после чего продолжили, как ни в чем не бывало, патрулирование здания вокзала. «Ненавижу», — пульсировало тогда в голове, — самое страшное в жизни — это равнодушие.
И вот оно сейчас, но уже по отношению к нему и его семье — равнодушие и безразличие… Всем многочисленным родственникам, и даже родителям, было всё равно! Это не укладывалось в голове. Может быть, они не понимали и не осознавали, что выбранная манера поведения — это предательство в первую очередь самих себя, своих корней, рода, ради спокойной и размеренной жизни, в своём маленьком мирке? Именно эти люди сколь угодно долго могут рассуждать о морали, нравственности, вставлять своё экспертное мнение, по любому вопросу, как правило, даже там, где это мнение меньше всего интересно и необходимо. Встать во весь рост им под силу только за праздничным столом, с бокалом вина. Именно эти люди спрячутся в раковину безразличия, при малейшем дуновении ветра угрожающим им нарушением собственного спокойствия — истинные эгоисты, при этом именно они будут возмущены в первую очередь, тем, что о них не заботятся и ими не интересуются.
Вспомнил, как, задолго до этого события, он несколько раз уходил из дома «навсегда», как возвращался сам, или возвращали его, как просили одуматься и просить прощения. Вот почему! — Игорь вздрогнул оттого, что вспомнил, — «про-ще-нья!» Мама сказала, что пустит его домой, только тогда, когда он, стоя на коленях, приползёт из двора, на второй этаж, в квартиру родителей и попросит прощенья, при условии, что они, родители, должны стоять и видеть это унижение в окно. Сам факт мольбы был не важен — важен факт унижения и признания своей власти, правильности и мудрости. Возможно ли построение отношений на унижении? Безусловно! Но это не отношения, которые хочется поддерживать. Именно поэтому он лежит сейчас в темноте и слушает стук колёс.
Куда они сейчас едут? Как они будут жить там без друзей, знакомых, одни в незнакомом городе? Надюшку жалко — предупреждал я её, что влюбляться в меня нехорошая идея… Хотя может быть и хорошо, то, я её вытащил из семьи, думал Игорь, — там тоже далеко не идиллия. Папа Нади откровенно пьёт, хороший мужик, рукастый, добрый, но периодически уходит из дома, избитый супругой, жить в гараж, к единственному, кто его понимает — мотоциклу. Тёща, полностью оправдывая народное мнение, в бешенстве, порой непредсказуемом, гневе могла запросто разбить о голову мужа трёхлитровый баллон с огурцами или тащить за волосы через всё квартиру, дочку, за опоздание на десять минут. И мат… В семье Нади мат не употребляли — на нём разговаривали, меняя интонации одних и тех же слов, хвалили, ругали, требовали и успокаивали, и даже выражали чувства нежности. Уважение в этой семье можно было добиться только силой, что и случилось однажды совершенно спонтанно, в огороде. Гараж, в котором стоял мотоцикл дяди Миши, отца Нади, примыкал к огороду — детище и сбывшуюся мечту, её мамы. Игорь отправился в гараж с целью встретиться и обговорить некоторые вопросы по работе над докладом, который он писал для неё, для сдачи государственного экзамена, в школе. Выслушивая в свой адрес мнение про его образование, воспитание и личные качества, Игорь только диву давался знанием и разнообразием ненормативной лексики и её филигранным применением, но когда её мама коснулась Нади, и стала приближаться к ней, с явным желанием ударить, Игорь, сам не понял, как, но схватил тяпку и со всей силы замахнулся на будущую тёщу… «Зарубил бы, ей-богу, зарубил, — думал Игорь, — спасибо Наде — вовремя перехватила руку». Может всё и правильно, что они уехали? Что ждало бы её, оставшись она в своей семье? Ладно, тут более-менее всё понятно, но Лёшка, он-то в чём виноват? Почему он оказался ненужным ни одним бабушкам и дедушкам, ни другим? Неужели у него не будет дедушкиных «сказок на ночь», чтения «Жюля Верна» вслух и бабушкиных блинов? Безразличие… Чем больше рассуждал Игорь, тем больше убеждался в мысли, что никогда и кого не простит, а ненависть не такое уж и плохое чувство, и в его апогее, как на гребне волны, он всё сможет и со всем справится, вместе с любимой девочкой.
Сентябрьский южный дождь тем временем сменялся замёрзшими сосульками на железнодорожных станциях, изморосью на полях, а через двое суток путешествия, под стук колёс и мелькающие огоньки, они уже въезжали в настоящую сибирскую зиму. К удивлению, он заметил, что сигареты курятся, в тамбуре поезда намного быстрее в районе Тюмени, чем на станции Лиски, так как температура упала не на градусы, а в разы. Но как же было чисто… чисто, нетронуто, девственно и светло от переливающегося в ночи снега. Стук колёс успокаивал, говоря о том, что назад дороги нет и расстояние между «сейчас» и прошлой жизнью, с каждой минутой увеличивается — поезд не остановить, жребий брошен. Под всем, что они знали, умели и любили и чем дорожили, подводилась косая черта — «итого», абсолютно чётко деля жизнь на известное «до» и неведомое, пугающее «после».
Друзья, если вам понравилась прочитанная глава, не забудьте поставить лайк! (Вам ведь понравилось прочитанное, а я об этом узнаю и мне будет приятно.)
Приобретать книгу совершенно необязательно – обещаю, я выложу её всю на своём канале бесплатно!
Но если я вас не переубедил и вам не терпится узнать всю историю или вы хотите приобрести книгу в коллекцию, поддержать автора – бумажная и электронная версия доступны по ссылке: повесть «ШраМы».
Кроме того, встретиться с главными героями повести и заглянуть в их прошлое вы можете в уже опубликованной повести «Сценарий Шторм» по ссылке: повесть «Сценарий Шторм».