Жил в Багдаде бедный сапожник Али-баба. Кое-как сводил концы с концами, почти нищенствовал. И руки-то у него росли откуда надо, да похоть всё портила. Как увидит женщину - есть не может, пить не может, всё о ней думает. Какая уж тут работа. А ведь женщин в городе было не меньше, чем мужчин... Так что тяжело приходилось Али-бабе.
Раз гулял он по окраинам Багдада, в безлюдных местах, в надежде поостыть, и увидел странный холм. Подумалось ему, что это какой-то тайник. Подошёл поближе, рассмотрел со всех сторон, входа не отыскал, но пришло ему в голову покараулить, вдруг кто-нибудь появится.
Затаился Али-баба и принялся ждать. Наступили сумерки, и в полутьме увидел он лёгкую тень, крадущуюся к холму. Женщина, сразу понял Али-баба и помрачнел, но сдержался и продолжал наблюдение.
Тень сказала: «Сим-сим, откройся». Послышался скрип отворяющейся двери, и тень исчезла внутри. Через несколько минут она вышла и скрылась вдали.
Когда женщина входила, Али-баба отчётливо различил металлический звон, а когда выходила, звона не было. Да она разбойница, и это её тайник, догадался он. Но стоило ему так подумать, как появилась другая тень, и проделала то же самое. Потом - третья, четвертая... Али-баба сбился со счета.
В голове у него помутилось от обилия женской натуры, и он понимал только одно: в холме должна быть куча сокровищ и надо непременно их взять - и так его страшное проклятие станет благословением.
Разбойницы шли чередой, но наконец, в глухой час, когда уже и собаки спросонья не лают, а только порыкивают, всё стихло. Понял Али-баба, что время его настало, ринулся к тайной двери, произнёс секретные слова: «Сим-сим, откройся!» - и очутился внутри холма.
Изнутри холм сиял таинственным бледным светом, в колыхании которого Али-баба разглядел сундуки с монетами, золотой и серебряной утварью, украшениями, драгоценными каменьями.
Нашлись там и кувшины с вином. Выпил Али-баба на радостях, и с непривычки сморил его сон.
Просыпается, а он уже не один. Вокруг стоят разбойницы, одна другой краше и сверепее. Переговариваются между собой. Заметили, что он проснулся; выдвигается одна, рыжая, зеленоглазая, судя по всему - атаманша, и говорит:
Ты, бродяга, сам не представляешь, что наделал. Ты осквернил святилище нашей богини Сим-сим, проникнув туда, куда мужчины проникать не должны. Убить бы тебя сразу, но этого будет недостаточно. Поэтому мы устроим обряд очищения. Ещё ни разу не приходилось его проводить, но надеюсь, всё получится... Вот, выпей.
Али-баба хотел было отказаться, да куда там - открыли ему рот и влили горькое зелье насильно. Бедняга приготовился к смерти. Атаманша, заметив это, усмехнулась.
Не бойся, ты не умрёшь, это зелье для иного... Вот, кстати, уже и действует.
Али-баба проследил за её взглядом и упёрся в свой пах, который был как-то неестественно вспучен. К нему потянулись руки, раздели, и из-под тряпья шайтаном выскочил огромный кол. Али-баба подивился его размерам, да и не он один, разбойницы тоже такого не ожидали.
Видно, тяга к женской плоти у тебя невероятная, - говорит атаманша. - Это средство тем мощнее действует, чем больше желаний у мужчины. Ну, извини, теперь ответишь за всё.
Тут разбойницы навалились на Али-бабу, опрокинули на спину, и стали наперебой седлать его. И что странно - он хоть и тут же излил семя, стоило первой вертлявой девице вскочить на него, - но не ослабел, а всё так же торчал кверху.
Вот только чем дольше продолжалось наказание, тем мучительнее оно становилось для Али-бабы: насилуемый разбойницами сапожник время от времени содрогался в спазмах, но всё меньше семени из него выходило, а сухие судороги отдавались болью.
Зелье не давало колу упасть, но бесконечным семенем его не снабжало.
За всё возрастающей болью Али-баба совсем потерял счёт времени и женщин, но вот, наконец, на него села сама рыжая атаманша. Она раскалённым металлическим кольцом сжимала его, каждый миг вызывая всё новые страдания. Делала она это издевательски медленно. Мало того, опустившись до конца, крикнула что-то своим подручным, и те принесли гладкую дубинку размером не меньше кола Али-бабы. Что было дальше, он не запомнил: в голове у него взорвался мутный шар муки, и он в последний миг, прежде чем умереть или потерять сознание, испытал облегчение - теперь ему станет легче, всё кончится.
Очнулся Али-баба посреди незнакомого пустыря, долго приходил в себя и искал дорогу домой. Одежда его была в порядке, ничего не болело, и можно было подумать, что всё это ему только приснилось, если бы не пара золотых монет, обнаруженных им в кармане халата.
С тех пор он стал гораздо замкнутее, женщины перестали его интересовать. Но ещё больше страшили Али-бабу базарные сказочники с их баснями о разбойниках и кладах. Стоило услышать ему слова «Сим-сим, откройся», и он мрачнел, скучнел, пил горькую, а ночью ему снились страшные сны, от которых Али-баба просыпался с холодной испариной и болезненно распухшей дубинкой между ног, тяжестью своей напоминавшей о том, что он так хотел забыть.
КОНЕЦ