Подруге жены нужно было уехать по каким-то срочным делам на два дня, и она попросила нас присмотреть за ее ребенком шести месяцев от роду…
Малыш лежал в коляске и с неподдельным интересом рассматривал свою голую ножку. Нога была и впрямь интересная – чем-то похожая на мою любимую телячью колбасу, которую в нескольких местах туго перевязывают веревочками...
– Когда, говоришь, вернется его мама? — спросил я у жены.
Та подошла, встала у меня за спиной и тоже заглянула в коляску. Некоторое время она умильно вздыхала (черт его знает, как ей это удавалось, но вздохи были именно умильными и никакими другими), потом озвучила умиление вслух:
– Правда, он классный?
– Ну, не знаю... – протянул я, продолжая разглядывать младенца. – Какой-то весь напухший, вспученный...
– Не говори глупостей. Просто здоровенький, хорошо откормленный ребенок. Ух ты, мое толстенькое солнышко... – завела вдруг Надюша тоненьким детским голоском. – А у кого такая пухленькая вкусненькая попка? А у кого такие красивые перевязочки? А у кого такое славненькое пузико? Ух ты, мой сладенький хомячок-боровичок!
– Меня, небось, толстеньким солнышком не называешь, – обиделся я. – Зудишь все время, чтоб на диету сел... Пузиком все время попрекаешь...
Жена окинула меня презрительным взглядом:
– То, что у него, – кивнула на ребенка, – славненькое пузико, у тебя, мой дорогой, отвратительное пивное брюхо. А ты уже забыл, когда в последний раз зарядку делал, не говоря о том, чтобы пресс покачать или в тренажерный зал сходить. Если хочешь знать...
Нужно было срочно уводить ее от этой щекотливой темы, поэтому я снова поинтересовался (уже в третий раз, между прочим):
– Так когда его мама приедет?
– Завтра вечером. Поезд приходит в половине шестого. Ой, смотри, смотри... – Она довольно ощутимо толкнула меня в бок острым локтем. – Заснул. Правда же, когда он спит, похож на маленького ангелочка?
Я послушно глянул на младенца.
Теперь, когда он уснул, сходство с телячьей колбасой еще больше усилилось, но, по вполне понятным причинам, я произносить вслух этого не стал. А задал весьма умный, с моей точки зрения, вопрос:
– Слушай, а вдруг он ночью спать не будет, если сейчас выдрыхнется?
И снова презрительно-снисходительный взгляд, каким обычно смотрят круглые отличники на тупых двоечников, и назидательный тон училки:
– Дети спят и днем, и ночью. Такая у них жизнь. Спят и едят, едят и спят.
– Счастливая у них жизнь, – заметил я совершенно искренне и завистливо вздохнул. Лично мне хотелось и того и другого. Прислушался к своему организму – чего ему хочется больше. Организм немедленно и весьма недвусмысленно ответил громким урчанием в желудке.
– Надь, а мы ужинать будем? – поинтересовался у жены.
– А я малого уже накормила, – радостно отрапортовала она.
– А меня?
– Ты же видишь, я с ребенком! Неужели не можешь сам чего-нибудь себе приготовить?
Ее голос звенел от благородного негодования.
Я хотел было сказать, что крепко спящий ребенок не нуждается в няньке, но вовремя прикусил язык – Надюха на взводе, еще скандал устроит. Кивнул и поплелся на кухню.
– Стасик, сделай и мне парочку бутербродов! Один с сыром, второй – с колбаской, – крикнула вдогонку жена.
Я замер, мстительно предвкушая, что сейчас наш «подкидыш» проснется от Надиного крика и покажет ей кузькину мать. Но у того было либо очень хорошо с нервами, либо очень плохо со слухом: он продолжал безмятежно дрыхнуть.
– Кстати, как его зовут? – запоздало поинтересовался я шепотом.
– Тихо! – зашипела на меня жена. – Еще разбудишь своим криком!
Я?! Мой почти беззвучный шепот она называет криком?! Интересно, все женщины в присутствии грудных детей тупеют или эта беда коснулась только моей дражайшей половины?
– Витенька его зовут, – сообщила жена и сделала недвусмысленный жест рукой, мол, иди и займись, наконец, ужином.
Я резал колбасу, когда из спальни послышалось истошное «ой!» Моя рука дрогнула, нож, как живой, отскочил от каменной твердости палки сырокопченой колбасы и вонзился в мой мягкий и податливый большой палец. «Ой!» – снова донеслось из спальни. Наскоро обмотав порезанный палец какой-то тряпкой (чтобы не залить кровью светлый ковер), помчался к жене:
– Надюша, что случилось?! Она обернулась, сияя глазами.
– Витюша так забавно зевает...
– Ты вопила на весь дом из-за того, что ребенок зевнул?! – Я был так взбешен, что добавил в сердцах ненормативное словцо. – А я из-за этого палец порезал! Отправился в ванную, где в шкафчике хранится наша аптечка. Рана глубокая, нужно ее хоть перекисью залить и перевязать чем-нибудь более стерильным, нежели кухонная тряпка. Машинально бросил взгляд в зеркало и увидел там не только свою сердитую и голодную физиономию, но и бесстрастное, как у Чингачгука Большого Змея, лицо жены.
Я думал, она прибежала следом, чтобы посочувствовать, утешить, помочь сделать перевязку, в конце концов, но...
– У тебя совесть есть? Как ты можешь при ребенке произносить такие слова?
– Какие это – такие? – растерянно уточнил я.
– Повторить? Или ты сам вспомнишь?
Вспомнил сам и растерялся еще больше:
– Так он же ничего не понимает! А ты это слово и раньше знала...
– Прекрати паясничать! – рявкнула жена. – И вообще, иди отсюда, я сейчас Витюшу буду здесь купать.
Я слышал, как ворковала, щебетала и чирикала в ванной жена, купая, не своего, заметьте, а совершенно чужого младенца, сына не самой близкой подруги, ребенка, которого до этого дня видела пять, от силы семь раз. Я ушел на кухню, обработал рану (к счастью, она оказалась не такой страшной, как я думал вначале), приготовил жене бутерброды, без хлеба и аппетита сжевал кусок колбасы. Начал анализировать, почему аппетит вдруг пропал, ведь еще десять минут назад я был голодный, как стая волков, и в итоге решил, что есть перехотелось из-за того, что мы с Надюшей поссорились. Или нет?
– Отправляйся в гостиную, – ледяным тоном заявила Надя, вернувшись в спальню и торжественно неся на руках завернутого в полотенце ребенка. – Я буду Витеньку укладывать баиньки.
– А я что, мешаю?
– Мешаешь, – отрезала жена.
– Чем?!
– Тем, что выражаешься при малыше. Кстати, спать тоже будешь в гостиной.
– Почему?!
– Потому что храпишь.
Это был поклеп, навет, клевета и гнусная инсинуация. Никогда в жизни я не храпел, во всяком случае, за четыре года совместной жизни Надя еще ни разу на мой храп не жаловалась. Почему же теперь... Ага, все ясно. Я оказался прав: мы действительно поссорились. И все из-за этого «толстенького солнышка», похожего на телячью колбасу.
Господи, скорее бы наступил завтрашний вечер! Как там говорил Мальчиш-Кибальчиш: «Нам бы только ночь простоять да день продержаться!»? Кстати, если здраво поразмыслить, то все складывается не так уж плохо: ночью стоять на посту возле младенца будет жена (сама напросилась), а я проведу ночь в горизонтальном положении. Пусть на узком и не очень удобном диване, но, с другой стороны, никто не будет одеяло с меня стягивать, а ногу, наоборот – закидывать.
Так что высплюсь, как царь. А день продержаться будет несложно. Поскольку Надин шеф три часа назад внезапно объявил по телефону «черную» субботу («Надежда Павловна, поступила информация, что в понедельник придет проверка из налоговой, поэтому я прошу бухгалтерию выйти завтра в полном составе на работу – надо подготовиться к приходу налоговиков»), а я в этот день должен отогнать машину на техосмотр (дотянул до самого последнего срока, еще немного – и прав могут лишить), поэтому жена позвонила своей маме и договорилась, что на несколько часов завезет ребенка к ней. Теща, вырастившая четверых детей, легко согласилась на эту авантюру.
Как и предполагал, всю ночь я проспал как убитый, поэтому на кухню вышел бодрый и оптимистически настроенный. Надя уже была там – варила кофе. Коляска с «подкидышем» стояла рядом.
– Доброе утро, любимая, – сказал я.
– После такой ночи утро не может быть добрым, – буркнула она хмуро.
– Ты плохо спала?
– Я вообще не спала. Витюша всю ночь капризничал, и я носила его на руках.
У меня с языка уже готово было сорваться злорадное: «А я тебя предупреждал...», как вдруг малыш громко чихнул. Надя переменилась в лице:
– Теперь понятно, почему Витенька капризничал. Он заболел!
– Ерунда. Может, просто козявки в носу чешутся, – попытался успокоить жену, но тут ребенок чихнул еще раз, да так мощно, что даже коляска затряслась.
– Заболел! – с трагическим надрывом повторила Надюша и тут же добавила деловито: – Значит, так: я никуда не иду. На работе обойдутся и без меня...
Я кивнул и пошел бриться. А когда в полпятого вернулся домой, жена встретила меня в прихожей в сапогах и пальто:
– Давай ключи, – протянула руку, – съезжу на вокзал за Мариной...
– А этот? Мелкий? Кто с ним будет?
– Витюша только что уснул. Два часа точно проспит. А мы приедем через час.
На цыпочках прошел в комнату и начал искать пульт от телевизора, потому что вот-вот должен был начаться футбол. Перевернул всю квартиру вверх дном – безрезультатно. И тут внутренний голос неожиданно подсказал: «Посмотри в коляске». Я приподнял одеяльце на ребенке и... Оказалось, что мой внутренний голос мудр и коварен (младенец проснулся и заорал благим матом).
В панике я вытащил мальца из коляски и решил ему спеть. Ни одной колыбельной никогда не знал, потому затянул «Владимирский централ». Ребенок завопил еще громче. Не дорос, видно, до шансона. Я начал декламировать «Уронили мишку на пол», но подавился уже второй строчкой. Тогда включил телевизор, чтобы найти какой-нибудь мультик.
Переключая каналы, наткнулся на матч. И так вовремя наткнулся! «Го-о-о-ол!!!» – заорал я. Схватил малыша и несколько раз подбросил его кверху. Тот мигом перестал реветь и стал хохотать от восторга.
– Настоящий мужик! – похвалил я парня. – И имя у тебя правильное: Виктор – победитель! Давайка, обеспечь победу нашей любимой команде!
Дальше все было отлично. Мы вместе смотрели футбол, кричали, хлопали в ладоши, выпили три банки пива (то есть я выпил). И вообще между нами зародилась крепкая мужская дружба...
Матч подходил к концу, когда в квартиру влетела Надюша со своей подругой: «Поезд опоздал, потом мы попали в пробку, а мобильник как назло разрядился. Ну, как тут у вас?»
– У нас все в полном порядке, – с гордостью сообщил я. А когда Марина увезла Витюху домой, обнял жену:
– Надюша, я тут подумал... Может, нам тоже завести киндера? Лично я уже готов!