Самая, что ни на есть, настоящая зима наступила. Можно сказать нагрянула. Сразу взяла всех нас в ежовые рукавицы, наверно, чтоб жизнь мёдом не казалась. Минус десять днём – это уже не шутки. А самое плохое в том заключается, что снега нет. Получается, что растения остались на морозе голыми. Хотя укрыли мы всё, что можно, но кто знает, достаточно ли этого будет. Кстати, в этот раз, под влиянием тяги к экспериментам, посадил я озимую картошку. Случайно в интернете прочитал, что так можно. Конечно, не целую плантацию, а всего-то шесть штук. Супруга меня сумасшедшим назвала и сказала, мол, ерундой ты занимаешься, но я не в обиде. Вот кааак вырастет в следующем сезоне чудесный урожай, то тогда отвечу, что я – победитель, а победителей не судят. Ну а если нет, то, что ж поделать, тогда придётся признать супругину правоту.
В один из своих выходных дежурил на соревнованиях по спортивному ориентированию среди полицейских. Раньше я только слышал о таком виде спорта, а тут своими глазами увидел. И даже узнал, что это был кросс-спринт, то есть тип ориентирования с дистанцией от двух до четырёх километров. Проводились эти соревнования недалеко за городом в лесном массиве на весьма сложной местности с холмами, канавами и оврагами. Жаль только, что не пришлось вживую увидеть, как всё проходит. Ведь не станешь же бегать следом за всеми участниками. К счастью, моя помощь никому не потребовалась.
И тем не менее, скучать не пришлось. Разговорились мы с инспектором ГИБДД, и задал я ему давно волновавший меня вопрос: почему в городе так редко видно экипажи ДПС? Раньше на ДТП с пострадавшими они всегда первыми приезжали, до нас, а теперь, как правило, после. Его ответ меня ошеломил. Оказывается, приезжал в своё время какой-то <тип> из МВД с генеральскими звёздами. Разумеется, не просто так, а с проверкой. И изволил он разгневаться, мол, что это такое, гаишники стоят чуть ли не на каждом перекрёстке! Расплодили, раздули штаты, а теперь от безделья страдают, даром хлеб едят! Ну и недолго думая, распорядился о сокращении. Местное руководство с грозным дядькой спорить не стало и, взяв под козырёк, подчинилось. При этом он не захотел понять, что не было никаких раздутых штатов, а экипажи выставили из-за его приезда. А теперь «вертать всё в зад» никто уже не станет. Вот так, мимолётное самодурство одного человека породило долгоиграющие проблемы для многих.
Несмотря на мороз, не захотелось мне тяжёлую зимнюю одежду напяливать. Пошёл в демисезонном пальто и кепке, рассчитывая на улице долго не задерживаться. Ну и как водится, просчитался. Автобус мой взял и не приехал. Пришлось на перекладных добираться. В итоге на «скорую» я прибыл как натуральный отморозок. И надо ж такому случиться, медицинский корпус вместо блаженного тепла, встретил меня откровенным холодом. Оказалось, что ночью где-то авария произошла, а оперативно устранить её не получилось. В комнате отдыха и «телевизионке» поставили масляные обогреватели, но толку от них было мало.
Наши предшественники во главе с Анцыферовым были на месте и, как все, сидели в куртках.
– Здорова, господа! Как дела, как обстановка?
– Обстановка откровенно <распутская>! – бодро доложил Анцыферов.
– А что так?
– Да <замотали> все! Все сутки считай без заездов катались, ночью поспать почти не дали. И ведь как назло, все вызовы – де*ьмо на де*ьме! Боли в грудях, задыхи, ОНМК, без сознания! Приехали на боль в спине к мужику, а у него, оказывается, проникающее ножевое!
– Ну а что не так? Нож в спине – это, говорят, больно! А психиатрические вызовы были?
– Конечно! Один лучше другого! Три вызова и все с полицией. К Терентьеву ездили, ты его должен знать, он бывший боксёр.
– Знаю, конечно. Без полиции к нему нечего и соваться.
– Вот-вот, трое ментов и мы в придачу, еле справились. Пока крутили, он башкой обо что-то стукнулся, и гематома на лбу вылезла. Пришлось сначала ехать исключать ЧМТ. В общем не смена, а дурдом сплошной. Лишь бы только опять не вызвали.
– Ничего, может сжалится твоя любимая Люба.
– Ага, дождешься от неё…
Объявили конференцию. Из доклада старшего врача в памяти отложился трагический случай. Поздно вечером вернувшись с работы, мужчина обнаружил, что его жена, восьмилетний сын и тёща находятся без сознания. Приехавшая на вызов реанимационная бригада сразу поняла, что виной всему был угарный газ. Тем более, что к тому моменту и у самого главы семьи обнаружились характерные симптомы. Итог был печальным: его жена и сын скончались ещё до приезда. В тёще жизнь еле теплилась, но вскоре случилась асистолия и реанимация оказалась безуспешной. Дело происходило в квартире дома старой постройки и причиной мог послужить засоренный дымоход. Хотя я не специалист в этой сфере и это умозаключение следует рассматривать не как безапелляционный вывод, а всего лишь как предположение.
Окончив доклад, старший врач сообщила:
– Поступила телефонная жалоба на фельдшера Воронину, которая выезжала на боль в груди к девочке одиннадцати лет и наотрез отказалась снять ЭКГ. Сказала, что это просто межрёберная колика и в таком возрасте сердце болеть не может. Предложила сделать д***нак, но мать отказалась. В ответ на обещание написать жалобу, заявила, мол, мне плевать, пишите хоть президенту! После этого был повторный вызов, поехала врач Комарова, сделала ЭКГ, но, как и ожидалось, ничего такого там не было.
Начмед Надежда Юрьевна, слушая это сообщение, наливалась яростью и становилась похожей на грозовую тучу, несущую разрушительную стихию.
– Ну и как вы считаете, всё хорошо получилось? – едва сдерживая себя, спросила она у зала. – Хэппи энд?
- Не, ну а чё такого-то? – в недоумении спросила Воронина. – Ведь ей же после меня сделали ЭКГ и там всё нормально. Эта мамашка – дура какая-то, вообще из ничего скандал устроила!
– Татьяна, это что за разговоры? – грозно спросила Надежда Юрьевна и хлопнула ладонью по столу. – Вы рассуждаете не как фельдшер, а как… Ладно, не буду при всех. Во-первых, кардиопатология в детском возрасте не редкость. Это не казуистика, не что-то необычное. Вы бы хоть с опытными коллегами пообщались, ну или на худой конец в интернете почитали! Во-вторых, при жалобах не только на боль, но даже на незначительный дискомфорт в груди, ЭКГ обязательна! Причём всем, независимо от возраста! И это вообще не обсуждается! Этот вопрос я вынесу на комиссию по стимулирующим. После конференции напишете объяснительную на имя главного врача и принесёте мне. Теперь обращаюсь к вам, Галина Владимировна. Похоже, что память у вас девичья и мои распоряжения вы забываете. Поэтому повторяю: фельдшерам никаких сложных детских вызовов не давать! Пусть ездят на температуры, больные животы, нетяжёлые травмы. А всё остальное должны брать педиатры. Очень надеюсь, что к этой теме мы больше не вернёмся.
Татьяна Воронина самостоятельно работает меньше года. Казалось бы, ей можно сделать скидку на неопытность и строго не судить, тем более что с ребёнком всё в порядке. Но это на поверхностный взгляд. Ведь на данном вызове совершенно не требовались ни глубокие знания, ни опыт, ни особое профессиональное мастерство. Всего-то нужно было выполнить чисто техническую работу: снять ЭКГ. Если б на ней обнаружилось нечто непонятное, то никто не запретил бы вызвать на себя педиатрическую бригаду.
Данный случай наталкивает на вывод, что Татьяне остро не хватает базовых знаний. Нет у неё прочного фундамента, на котором мог бы быть построен профессионализм. И всё-таки это дело поправимое, ни о какой безнадёге речь не идёт. Вот только здесь всё зависит исключительно от самой Татьяны, а именно от её воли к профессиональному самосовершенствованию.
Далее слово взял главный врач:
– Коллеги, с завтрашнего дня у нас будет проводиться внеплановая прокурорская проверка. Придут не только представители прокуратуры, но и Росздравнадзора.
– Так они же в прошлом году были! – сказал с места врач Чесноков. – Сколько можно-то?
– Не в прошлом, а позапрошлом. Здесь ничего не поделаешь, прокуратура имеет право проводить проверки в любое время. Поэтому, внимательно осмотрите машины, чтобы там не было антисанитарии и не валялось ничего лишнего. Андрей Ильич, берите этот вопрос под свой контроль.
– Возьму, конечно, – ответил главный фельдшер. – Но как всё это осуществить? Ведь все разъедутся по вызовам, по подстанциям.
– Это не проблема. Бригадам будет дана возможность заезжать сюда. Конечно, не все сразу, а постепенно в течение дня. А, да, заодно обязательно проверьте, соответствует ли стандарту оснащение машин! Обратите особое внимание, у всех ли есть комплекты шин и воротники Шанца. Чтоб не получилось, как в прошлый раз! В девять часов зайдите ко мне, мы с вами ещё пару вопросов обсудим. Коллеги, если вопросов нет, то всем спасибо!
После конференции вышел я на крыльцо для принятия дозы никотина и ко мне подошёл главный фельдшер с глазами, полными вселенской скорби.
– Не знаю, что и делать, Юрий Иваныч. Шеф с Надеждой Юрьевной тяжкую проблему на меня повесили.
– Ты проверку имеешь в виду?
– Нет, другое совсем. Олега Малышева выгнала сожительница и теперь он здесь, на Центре, живёт уж третью неделю.
– Так он бомж, что ли?
– Формально нет. Он у своей сестры прописан, а у неё трое детей и квартирка крошечная. Но если бы не пил, то пустила бы она его.
– О, так он ещё и запил, значит?
– Ну как сказать? Он теперь сутки через сутки работает и каждый выходной поддаёт. Не так, чтобы в лёжку, но всё равно заметно. А ещё и не моется, не стирается. Сам же знаешь, душа у нас нет. Провонял весь, рядом невозможно находиться. И представляешь, на вызовы в таком виде приезжает! Что люди подумают?
– Это всё понятно, но ты-то здесь при чём?
– А при том, что мне велено провести с ним работу.
– Нет, а что ты можешь сделать? Прийти и выгнать силой? Можно подумать, ты вышибалой работаешь! Главный с начмедом где-то …додельные до невозможности, а тут как детишки беспомощные! Они, я так думаю, за счёт тебя хотят остаться во всём белом. Мол, вот, смотрите, какие мы гуманные, вошли в положение, человека не тронули. А злодей главный фельдшер взял и выгнал.
– Юрий Иваныч, а ты не можешь с ним поговорить?
– Нет, Андрей Ильич, я, к счастью, не руководитель, и он не у меня дома поселился. Зачем мне это надо? Да и ты не принимай близко к сердцу. На тебе никакой вины нет и не будет. Лучше скажи, Андрей Ильич, с чего вдруг проверялки-то к нам решили нагрянуть?
– Да какой там «вдруг»! Дорофеева уволилась и решила всем козью морду сделать. Жалобу в прокуратуру накатала.
– А кто она такая?
– Врач из четвёртой смены. До нас в Москве работала на «скорой».
– Хм, как интересно! Обычно наоборот, от нас в Москву едут за серьёзными заработками. Так она сюда, значит, переехала?
– Да она местная, просто в Москве работала. Но недолго там продержалась, год всего.
– Ну значит так хорошо себя проявила, что во всей столице больше места для неё не нашлось.
– А ничего удивительного. У нас она два месяца проработала, но всех достала до самых печёнок. Лезла во все щели и поводы для жалоб искала. Как только устроилась, сразу накатала жалобу в Департамент, что у нас якобы нарушается порядок работы с медотходами.
– И какое же она имеет отношение к медотходам?
– Вот спроси её. Но тогда всё хорошо обошлось, никаких нарушений не нашли. Из приёмной главного не вылезала, постоянно с какими-то претензиями приходила и требовала письменных ответов. Потом, уж не знаю, каким макаром, уговорили её по собственному уволиться. Так она взяла прощальный привет сделала. Чего только не понаписала, всё в кучу собрала. И метрологический контроль не соблюдается, и машины оснащены не так, и с лекарствами непорядок, и табели рабочего времени неправильно ведутся. В общем, много всего, целый букет.
– Ну ничего, обойдётся. Напишут, что факты не подтвердились, да и всё.
– Нееет, Юрий Иваныч. Если бы только одна прокуратура проверяла, то и проблем бы не было, отписались и забыли. А с Росздравнадзором так не получится. Они по любому должны г***на нарыть.
Да, чудесные дела у нас творятся. Фельдшер Малышев давно у нас работает. Ему чуть за пятьдесят, невысокий, худой и нескладный. Внешность его мало чем отличается от общеизвестных типов, «стреляющих» у прохожих мелочь на опохмелку. В своё время у Олега были очень серьёзные проблемы из-за страстного увлечения алкоголем. Но поскольку специалист он грамотный, да ещё и обладающий сильной работоспособностью, руководство не стало рубить с плеча. Ему просто поставили ультиматум: либо кодируешься, либо увольняешься «по статье». Выбрал он первый вариант и держался очень долго, не имея никаких нареканий. И вот, случился срыв, обернувшийся серьёзными неприятностями. Шутка ли, остаться фактически бомжем, да ещё и с нависшей угрозой увольнения. Однако очень хочется надеяться, что разум Олега возьмёт верх над губительной страстью.
А что касается незнакомой мне коллеги-жалобщицы, то тут скорей всего имеет место страсть к сутяжничеству, поиску мнимой справедливости. Хотя это всего лишь моё субъективное мнение и вполне возможно ошибочное.
Первый вызов был срочным: дежурство на пожаре в частном доме.
Когда мы прибыли на место, полыхало вовсю. Из трёх окон вырывалось мощное пламя, а из небольшого, четвёртого, валил чёрный дым. Но праздно глазеть на огненную стихию нам не позволили пожарные, которые практически сразу привели пострадавшего. Лицо его было обожжено, волосы опалены, одежда на груди обгорела. Удивительно, как только смог он дойти до нас своими ногами.
Параллельно с осмотром, выяснил я обстоятельства случившегося.
– Что произошло?
– Аккумулятор взорвался…
– Какой, автомобильный, что ли?
– Не, я для велосипеда собрал, литиевый.
– И что, вот прямо ни с того ни с сего взорвался?
– Ну да… Сначала дымище пошёл, я хотел отключить, а ничего не видно. Потом помню, что сильно бахнуло и всё… Не знаю, как я на улице оказался, кто пожарных вызвал…
– Что сейчас беспокоит?
– Жжёт сильно… Мутит…
– Голова болит?
– Да… И ещё звон какой-то стоит…
У пострадавшего были обожжены лицо, шея и грудь. Тяжесть ожогов варьировалась от 1 до 3 степени. А кроме того, имела место и контузия вследствие взрыва.
Сознание утратилось внезапно. Посмотрел вокруг бессмысленным взглядом и отключился. Этого, в общем-то и следовало ожидать. Было понятно сразу, что организм не мог оставить без реакции столь серьёзные повреждения. На момент нашего прибытия пострадавший находился в эректильной стадии шока. При этом мобилизуются все внутренние силы, чтобы компенсировать возникшие нарушения. Однако эти силы не безграничны и быстро иссякают, в результате чего организм, прекратив борьбу, сдаётся. У пострадавшего эректильная стадия длилась достаточно долго, что означало последующее тяжёлое течение шока.
После оказания помощи давление чуть повысилось, но сознание так и не вернулось. Хорошо хоть успели паспортные данные записать. Далее я вызвал другую бригаду для перевозки пострадавшего в стационар. Почему мы сами его не повезли? Да потому что дежурящая бригада не вправе никуда уезжать, пока не отпустит руководитель пожаротушения.
В данном случае пострадавший сам к себе призвал беду. Ведь литий-ионные аккумуляторы не терпят панибратского отношения и требуют особой осторожности. Нет, сам я с ними дел не имел, но никогда не забуду случаи, о которых сообщали на конференциях. В одном из них взорвался электросамокат, в результате чего выбило окно, и квартира полностью выгорела. К счастью, тогда без жертв и пострадавших обошлось. А в другом двое подростков решили посмотреть, что будет, если аккумулятор пробить гвоздём. От повреждения он вспыхнул, подскочил и прилетел аккурат в глаз одному из экспериментаторов. Итог этой забавы печален: орган зрения погиб. Но самое удручающее заключается в том, что люди как шли, так и продолжают идти на риск, не обращая внимания на массу трагических примеров.
Следующий вызов был на психоз и порезанные вены у женщины тридцати шести лет.
В прихожей нас встретили двое мужчин.
– Я вас к дочери вызвал, – не дожидаясь вопросов, сказал один из них, немолодой, седовласый и солидный. Вообще непонятно, что с ней такое.
– А что именно происходит? – спросил я.
– Она третий день сама не своя, целыми днями лежит, не ест ничего, плачет. Я спрашивал, ты заболела, что ли? Болит что-нибудь? Нет, говорит, ничего. Ну тогда может на работе какие неприятности? Нет, говорит, но всё равно плохо, предчувствие у меня страшное.
– Ну а сегодня-то что было?
– Взбесилась она! Лежала-лежала и вдруг вскочила, начала по квартире метаться, орёт: «Не нужна мне такая жизнь!». Прибежала на кухню, схватила нож и сразу себе по руке резанула. Мы с сыном её силой в кровать уложили и скотчем связали.
– Не понял, так она сейчас связанная лежит? – опешил я.
– Да, а если бы не связали, то неизвестно чего бы натворила.
Больная, с симпатичным лицом и растрёпанными чёрными волосами, лежала на кровати и тихонько подвывала. Не теряя времени, мои парни срезали скотч, которым были связаны руки и ноги. Сразу после этого она хотела было вскочить, но её удержали.
– Екатерина Борисовна, что с вами случилось? – спросил я.
– Плохо мне, не могу больше! – с надрывом сказала она.
– А это «плохо» в чём выражается?
– Во всём. У меня предчувствие, оно меня не обманет. Ооой, как плохо-то…
– Что именно вы предчувствуете?
– Мы все на улице окажемся и будем с голоду умирать. Тоска всю грудь сдавила…
– Екатерина Борисовна, а порезаться вы зачем решили?
– Я умереть хочу! Умереть и больше не мучиться! Всё равно я жить не буду! Зря сразу в сердце не воткнула…
– Может быть что-то случилось? Например, неприятное событие?
– Да какие события? У меня всё плохо, вы не понимаете, что ли? Не нужна мне такая жизнь!
– Екатерина Борисовна, на вас нашла чёрная туча и принесла иллюзию беды. В реальности же ничего плохого не случалось. Поверьте, такое тяжкое состояние – временное. Вот только без лечения туча не уйдёт и просветление не наступит. Поэтому собирайтесь в больницу.
– От чего меня лечить-то? Мою судьбу вы всё равно не измените.
– Судьба тут ни при чём. А после лечения всё придёт в норму и жизнь опять будет красочной.
В конечном итоге Екатерина Борисовна дала добровольное согласие на госпитализацию. Выставил я ей тревожно-депрессивное расстройство. В данном случае депрессия была ажитированной, которая вместо заторможенности сопровождалась речевым и двигательным возбуждением. Что же касается нанесённого самоповреждения, то оно никакой опасности не представляло. Короткая ранка линейной формы, больше походила на царапину. По поводу прогноза выскажусь осторожно: лечение может потребоваться долгое.
Следующий вызов получили необычный, первый в моей практике: молодого человека двадцати одного года лет укусил паук. Странно, подумал я. Ядовитых пауков в наших краях отродясь не водилось, а тем более в мороз им взяться неоткуда.
Открыл нам сам больной, молодой мужчина атлетического телосложения, одетый в футболку и шорты.
– Здрасте, меня паук укусил! – прямо с порога сообщил он.
– А откуда он у вас взялся? – спросил я.
– Как откуда, купил. Птицеед, большой такой, мохнатый. Он в террариуме жил.
– Так его больше нет, что ли?
– Убежал. Короче, я стал террариум чистить, открыл и он сразу мне на руку залез. Хотел его другой рукой снять, и он меня укусил вот сюда, – показал он на правое предплечье.
Да, след от укуса был отчётливым: на покрасневшей коже виднелись две маленькие колотые ранки.
– Что вас сейчас беспокоит?
– Жжёт слегка, уже проходит. А сначала так сильно, ваще жесть! Я загуглил, оказывается, для людей это неопасно.
– Получается, что паук в бегах?
– Да, я не знаю, где его искать. Может сам приползёт. Блин, родители придут, убьют.
– Ну ничего, подумаешь, один-то раз!
Сделали мы ему антигистаминный препарат в мышцу и отчалили со спокойной душой. Не знаю, какое удовольствие могут доставлять ядовитые экзоты. Ведь пауки, скорпионы, змеи и прочие им подобные милые зверюшки не приручаются, хозяев не признают, радость от встречи не выражают. Нельзя их ни на руки взять, ни погладить. Хотя, как говорится, о вкусах не спорят.
Сразу после освобождения вызвали нас к находившейся без сознания женщине шестидесяти двух лет. Всегда после получения подобных вызовов, с моего языка слетают грязные ругательства. Да, у меня, кроме психиатрии, есть специальность «Скорая медицинская помощь». Но тем не менее, наша бригада является специализированной, психиатрической. В БИТ или реанимацию нас никто не превращал. Вообще, я давно смирился с соматическими вызовами и не имею ничего против. Однако подобные ужастики вызывают у меня возмущение.
Прибыли мы достаточно быстро. В прихожей нас встретила панически настроенная женщина.
– Она сознание потеряла, наверное, анафилактический шок! – громко выпалила она.
– Откуда такие познания? – спросил я.
– Я раньше медсестрой работала. Ей назначили <Название антибиотика> и она меня попросила поколоть.
– То есть сознание она потеряла после укола?
– Да, а я и помочь ничем не смогла, у меня нет ничего.
Больная с землисто-бледным лицом, сидела на диване, привалившись к спинке. Сознания не было и в помине. Давление не определялось, пульс слабенький, нитевидный.
В первую очередь обеспечили венозный доступ, хотя и нелегко это было. Далее в ход пошли ад***лин, пр***лон и дек***зон, которые хоть и не сразу, но принесли ощутимый положительный эффект. Давление повысилось, сознание вернулось, вот только самочувствие больной оставляло желать лучшего.
– Софья Николаевна, что вас сейчас беспокоит? – спросил я её.
– В груди всё сдавило… Больно… Дышать тяжело…
– Антибиотик вам кто назначил?
– Участковый врач… Бронхит у меня…
Сделали ЭКГ и всё там оказалось плохо: Q-позитивный, то бишь крупноочаговый острый инфаркт миокарда. Но удивляться было нечему, ведь он является частым спутником анафилактического шока.
Помощь оказать-то оказали, вот только состояние больной особо не улучшилось. На повторной ЭКГ никаких изменений к лучшему не было. Поехал я в салоне, потому что волновался, не позволяя себе расслабиться ни на минуту. И только после того, как больную передали из рук в руки, напряжение меня отпустило.
Удивляюсь я смелости и легкомысленности, с которыми некоторые медики берутся делать на дому инъекции. Нет, анафилактический шок нечасто случается. Но случившись, непременно застанет врасплох, поскольку противошоковой укладки нет. Чем помощь-то оказывать? Вот по этой причине уколы нужно делать не частным образом, а в процедурном кабинете лечебного учреждения. Конечно же, здесь не имеются в виду случаи, когда больной не может передвигаться. Лично я, будучи не при исполнении, всегда отказываю в подобных просьбах. Единственное исключение составляет моя супруга, которую я колю время от времени. Но при этом, у меня под рукой всегда есть препараты, необходимые для оказания экстренной помощи.
Вот и обед разрешили наконец-то. И вновь мне захотелось всякой вкусной вредятины, а потому купил по пути чипсы и поллитровую бутылку колы.
Как всегда, обедать сел не сразу, а сначала карточки сдал и в диспетчерской с девушками потрепался. Когда пришёл на кухню, оказался свидетелем неприятности с медбратом Виталием. Зуб у него вдруг разрушился. Но это было бы полбеды, кабы не боль, кровотечение и оставшийся корень. Конечно же, ему требовалась срочная помощь. Доложили обо всём старшему врачу, и он разрешил обратиться к стоматологу. В государственную поликлинику нечего было и соваться, поскольку там можно полдня просидеть. Поэтому отправился Виталий в частную стоматологию, находившуюся совсем рядом, в соседнем доме. А вместо него нам временно дали фельдшера Вячеслава Сорокина. Он парень серьёзный, надёжный, опытный, раньше неоднократно приходил на замену в нашу бригаду.
Свободное время пролетело со свистом. Только вышли на крыльцо подымить, как тут же вызов нарисовался: избита женщина пятидесяти девяти лет. Вызвала сама, а значит не всё так плохо.
Подъехали к частному дому, разделённому на две половины. В какую именно идти мы не знали, поскольку никаких уточнений не было. Поэтому вошли наобум, в левую калитку, и угадали.
На лице пострадавшей были яркие следы недавнего избиения. Глаз подбит, на щеке царапины. Разбитые губы опухли до такой степени, словно бы специально их накачала в стремлении стать похожей на «звезду». Для полного счастья, она была ещё и очень поддата. Вместе с тем, её жилище имело весьма приличный вид и никак не походило на алкохату.
– Что случилось? – спросил я.
– Да чего, избили меня две с***лочи! Раньше я их подругами считала, а теперь прокляла! Чтоб в аду им гореть, <самкам собак>! Я милицию вызвала, а что-то не едут.
– И за что же вас так?
– Мы с ними посидели, чуть-чуть выпили. Потом смотрю, а у меня золотая серёжка пропала.
– Откуда пропала-то? Прямо из уха, что ли?
– Нет, я их сняла и на стол положила. Потом смотрю, только одна лежит. Стали на полу искать, не нашли. Ну я им и высказала, говорю, давайте или серёжку, или деньги! А они на меня сразу набросились, Танька стала мне волосы драть, а Любка – по лицу бить. Не знаю, как только не убили.
– Что вас сейчас беспокоит?
– Башка сильно болит. А самое главное, мне мост вышибли, вон, видите? – она приподняла верхнюю губу. – Теперь оба клыка шатаются. Не знаете, их надо будет вырывать?
– Не знаем, мы не стоматологи. В больницу поедете?
– Нет, я если что сама схожу.
– А зачем же вы нас вызвали?
– Как это зачем? Вы должны мне побои снять!
– Нет, не должны. В полиции вам дадут направление на судебно-медицинское освидетельствование. И вот там всё, что нужно «снимут».
– А вы мне никакой бумажки не дадите?
– Нет, но полиция может запросить у нас копию карты вызова.
– Вы только там не пишите, что я выпивши!
– Так нельзя. Скрывать мы не имеем права.
– Ой, ну давайте я вам пять тысяч заплачу?
– Не надо нам ни пять, ни сто пять. Всё, до свидания!
Этот вызов наглядно показал, что пьяные разборки свойственны не только вконец опустившимся алкоголикам, но и прочим людям с крайне низкой культурой. А самое ужасное заключается в том, что под влиянием гнева и алкоголя, рассудок сменяется дикими безудержными инстинктами, способными привести к непоправимому.
Следующим вызовом была перевозка девушки двадцати пяти лет из ПНД в психиатрический стационар.
Пожилая врач Лидия Васильевна, передав направление, пояснила:
– Девочка с анорексией. К нам пришла в августе по направлению терапевта. До этого была обследована, всю соматику исключили. Её госпитализировали в четвёртое отделение. Немного полежала, недели две, наверное. Потом с прогулки вернулась выпивши и её за нарушение режима выписали. И вот только теперь объявилась, точней мать привела. Говорит, что последнюю неделю вообще есть перестала и жидкости мало пьёт. Стала нервной, раздражительной, дома конфликтует. Заявила, что скоро умрёт и очень этого хочет.
– А вы её опять, что ли, в четвёртое направили?
– Нет конечно! Какое ей четвёртое? Теперь всегда только на общем будет. Знаете, Юрий Иваныч, мне думается, что она всё-таки эндогенная больная. Побеседуйте с ней, думаю, что вы это почувствуете. Ну ладно, они в коридоре сидят.
Здесь я должен сделать небольшую ремарочку. Четвёртое отделение является санаторным, с мягким режимом, свободными прогулками без надзора и возможностью уходить домой на выходные. Туда госпитализируют пациентов с невротическими расстройствами без суи***дального настроя. Но если больной допускает грубое нарушение режима, в частности, употребление алкоголя, то после этого двери отделения закрываются для него навсегда. Все последующие госпитализации будут в одно из общих отделений, где и намёка нет на санаторные условия.
Выйдя в коридор, я окинул взглядом находившихся там людей, но никого похожего не увидел.
– Анна Москвина! – огласил я.
– Да-да, вот она! – ответила женщина, показав на сидевшую рядом девочку.
Больная действительно походила на девочку лет двенадцати-тринадцати. Поэтому и немудрено, что я не сумел опознать в ней нашу двадцатипятилетнюю пациентку. Однако нельзя было сказать, что анорексия её изуродовала. Да, худоба, конечно же, присутствовала, но противоестественной и отталкивающей не выглядела.
В машине я с Аней побеседовал:
– Ань, скажите, что с вашим аппетитом?
– Я ничего не хочу, ну не лезет в меня!
– Аппетит у вас пропал не только сейчас, правильно?
– Да, давно уже.
– А с чего он пропал? Вы похудеть решили?
– Ничего я не решала. Просто я тогда училась и работала, есть было некогда, времени вообще не хватало. А потом привыкла и есть больше не хотелось.
– Ну а сейчас у вас тоже нет времени на еду?
– Да при чём тут время, я же сказала, что просто не хочу.
– Ань, а вы сами согласились на госпитализацию или мама настояла?
– Сама, мне инвалидность нужна, чтоб таблетки давали бесплатно.
– То есть, вы считаете себя больной?
– Да, наверно. Я же чувствую, что у меня всё от мозгов идёт.
– Ещё вы что-то говорили о смерти?
– Ну да, мне же сейчас двадцать пять, и я умру скоро.
– Уточните, по какой причине?
– Просто умру и всё. Какая причина?
– То есть жить вы не хотите?
– Не, ну как… Просто умру и всё.
– Аня, а у вас есть какие-то планы на будущее? Что вы больше всего хотите?
– Хм, замуж выйти и детей родить.
– А как же будет сочетаться семья с инвалидностью по психическому заболеванию?
– Ничё, нормально. Инвалидность-то будет рабочая. И я, и муж будем зарабатывать. Но мы в деревню переселимся. Я там хочу обсерваторию построить, чтоб народ приходил и к астрономии приобщался. Ведь астрономия и философия – единое целое.
– А вы и философией увлекаетесь?
– Да, конечно.
– И кто же из философов вам ближе?
– Ну философия – это любовь к мудрости. Все философы учат мудрости, чтоб можно было смысл жизни узнать.
– Скажите, а вы кто по образованию?
– Маркетолог. Я работала, рекламой занималась.
– Аня, а вы никогда не сталкивались с чем-то необычным? Например, всё вокруг переменилось или что-то стало слышаться, видеться.
– Нет, ничего такого.
В данном случае я не мог не согласиться с коллегой, предположившей у Анны эндогенный процесс. В ходе общения она продемонстрировала яркие шизоидные черты в виде монотонности и амбивалентности. Анна была убеждена в своей скорой неминуемой смерти и одновременно строила планы на будущее. Причём эти планы являлись крайне инфантильными и незрелыми до нелепости. Запас её знаний довольно скудный. Сообщив о своём увлечении философией, не смогла назвать ни одного философа и ни одной концепции. Вместо глубоких, ну или относительно глубоких познаний, она выдала лишь резонёрские рассуждения о мудрости.
В итоге я склонился к диагнозу «Шизотипическое расстройство», которое до перехода на Международную классификацию болезней называлось вялотекущей шизофренией. От «обычной» шизофрении это заболевание отличается отсутствием острой, ярко выраженной психотики. И тем не менее, выставлять этот диагноз я не стал, поскольку это делается лишь после детального обследования и длительного наблюдения.
На Центр нас позвали задолго до конца смены. Сначала всё дописал, передал сообщение в полицию, а потом просто побездельничал до без пятнадцати восемь. Эх, всем бы хороша была эта смена, если б только не анафилактический шок с инфарктом. Но хотя чего я сетую? Ведь всё же обошлось благополучно!
А в последующие выходные сделал я дело, можно сказать, глобального масштаба. Сперва собрал присланный по моему заказу стеллаж с фитолампами. Высокий такой, основательный. Потом посадил листовой салат, укроп, рукколу и базилик. В последний, третий выходной, посеял мицелий шампиньонов и вешенок на специальный субстрат. Супруга, правда, ругала меня на чём свет стоит, мол, столько места занял, да ещё и с*ач устроил. Зачем, говорит, тебе это надо? Мы что, не в состоянии зелени и грибов купить? Но объяснил я ей, что не ради еды стараюсь, а просто не хочу ни с огородом, ни с лесом расставаться. Да, понимаю конечно, что это не полноценная замена. Но пусть хотя бы такие суррогаты лета облегчат ожидание следующего сезона!
Все имена и фамилии изменены