Ей открыл сосед из крайней комнаты. Поняв, кто она и к кому, он молча провёл её по длинному коридору и указал на дверь. Гостья немного постояла, поправила шарфик, постучала и вошла в комнату.
– Добрый вечер. А я к вам, Татьяна.
– Что-то в школе? Присаживайтесь, пожалуйста. Вот сюда.
– Нет, нет, что вы, в школе всё хорошо, – женщина сняла серый плащ, положила его себе на колени и осмотрелась.
В небольшой, чисто прибранной комнате едва умещались простенький шкаф, узкая кровать, комод и стол у окна.
– Так вот как вы живёте. Трудно одной?
– Справляемся, – Татьяна опустила глаза, – мама помогает. Я пока лечилась – дома была. Владюша на глазах. А как Паши не стало, пошла на завод, в проходной руки особо не нужны. Справляемся.
– А что с руками, если не секрет?
– Я с Пашей-то что ни лето матросила. Куда он – туда и я. Танкер огромный, наливной. Чалились мы как-то под осень, день ветреный, болтанка. Я на пирсе принимала. Трос на кнехты надо восьмёркой уложить, а он тяжелючий. Промедлила, – Татьяна часто захлопала глазами, но слёзы сдержала, – так пальцы и перехватило.
– Это же… Слов нет.
– Вот так. Первую навигацию один… У меня всё зажило, а его нет.
Гостья поправила причёску и ещё раз обвела взглядом жилище. «Интересно, где спит мальчик?» – подумала она, однако промолчала.
– Вы же понимаете, я недавно руковожу классом, многого не знаю пока, но вашу историю мне вкратце рассказали.
– Лина… Александровна… Я правильно запомнила имя?
– Да, именно. Некоторые путают с Риной.
– Лина Александровна, вы же не просто так пришли? Не вызвали меня в школу, а сами. Что-то он всё равно натворил?
– Что же вы так-то? Владик – тихий, скромный мальчик. Иногда мне кажется, даже чересчур.
– Просто не знаю, что с ним творится в последнее время.
– Ещё бы, на него столько навалилось, не каждому взрослому снести. Всё наладится, поверьте. И вы ещё молоды, сколько вам? Тридцать три, тридцать пять? Я так и думала. Красивая. Нет, нет, правда. Всё наладится.
– Я не думаю об этом.
– И не надо. Давайте лучше о Владике подумаем.
– Я вас не совсем понимаю.
– На вашу зарплату непросто прожить. Я заметила, у него на школьных брюках заплатка. Во дворе они бегают абы в чём, и ладно, а это всё-таки школа. Пятый класс. А вы представляете, как он стыдится своей одежды?
– Отчего же, ещё как представляю. Как смогу, сразу куплю другие брючки. У меня выбора сейчас нет – не голодать же ему? Обещаю вам.
– Что вы, что вы, я с другими намерениями. Понимаю вас, и учителя все понимают. За тем и пришла. Школа может помочь. Надо только заявление написать, а мы его перешлём. Я помогу, вы не переживайте. Может, мы ему пальтишко новое справим?
– А можно? – Татьяна отмахнулась рукой и снова едва не заплакала. – Так внезапно.
Учительница, уходя, накинула плащ и, вместо того чтобы попрощаться в дверях, неожиданно для себя спросила:
– А где вы ему спать стелите?
– Так раскладушка же, – пожала плечами Татьяна и впервые за всё время улыбнулась.
* * *
Спустя месяц Татьяну пригласили в школу и вручили перевязанный крест-накрест свёрток. Лины Александровны в учительской не оказалось, она после операции долечивалась в санатории. Происходящее держалось ото всех в строгой тайне, и в особенности от Владика.
Татьяна расписалась в какой-то ведомости, поблагодарила и поспешила домой, где её ждал сын. Как же ей не терпелось поскорее увидеть мальчика в обновке и порадоваться заодно с ним. Что там внутри свёртка, она знала наверняка. Целую неделю под всякими предлогами снимала мерки, а вот как оно выглядит, представить не могла.
Владик сидел за уроками. Он услышал, как открылась дверь, и, не поворачиваясь, спросил:
– Ма, ужинать скоро?
– Как скоро, так сейчас, – пошутила Татьяна, развязывая бечёвку.
Жёсткая бумага в её руках хрустнула до того громко, что Владик невольно обернулся. Посреди комнаты стояла растерянная мать и держала в руках очень необычное на вид пальто мышиного цвета. Судя по размеру, пальто предназначалось ему. Стул выскользнул из-под мальчишки и едва устоял на выгнутых ногах.
– Это мне? – закричал Владик, подбегая к матери. – Это что?
– А на что похоже?
– Пальто. Какое-то оно странное.
– Это называется реглан. Видишь, рукав по-другому? Я не знала, правда.
– А как же ты выбирала? – заглядывая в глаза матери, спросил мальчик. – Разве ты не видела, что оно странное?
– Так, давай-ка, дружок, сначала примерим, – она расстегнула пуговицы и распахнула пальто. Внутри было красиво. – Руки вверх! – нараспев скомандовала Татьяна, стараясь не подавать виду, что расстроена не меньше сына.
– Смотри, ещё и ремешок.
Она покрутила Владика за плечи, осмотрела со всех сторон и немного успокоилась.
– А знаешь, очень даже симпатично. Рукава мы немного подогнём. Во-от так. Да? А осенью выпустим. Хорошо? – Татьяна обняла сына. – Ты ж мой глазастенький. Весь в папку.
Она глянула в сторону комода, где в простенькой рамке стоял портрет мужа: «Какой же он здесь живой. Волосы соломенные, мягкие, брови вразлёт, что бы ни случалось – всегда улыбка. Даже на чёрно-белом фото видно, какие у него были пронзительно голубые глаза. Как же – были? Вот они, рядом. Двенадцать лет мужичку. Ещё пяток, и будет совсем как Паша. Иногда повернётся резко, аж сердце обрывается…»
* * *
После уроков, вместо того чтобы сломя голову лететь в раздевалку, Владик остался в классе. Он сидел собранным на своём месте и о чём-то сосредоточенно думал. Продолжалось это до тех пор, пока с ведром и «лентяйкой» не заявились дежурные.
– Ты тут чего?
– Ничего. Сижу.
– Ну и давай, катись уже, нам прибираться надо.
План рухнул – за воротами его ждали. А так хотелось, когда все разойдутся, тихонечко прошмыгнуть восвояси.
Тремя днями раньше у школьной раздевалки Владик столкнулся с близняшками из своего класса.
– Ух ты! Какой нарядный. Я сейчас упаду! – пропела одна.
– Ага. Фу-ты ну-ты. Вы только посмотрите, тихуша вырядился! – подтянула другая.
Владик сделал шаг назад, но его уже обступили со всех сторон.
– Это чё за балахон такой?
– Просто у него руки из шеи растут.
– Вот смехота!
– Я понял, это марсианский скафандр!
– А я знаю, это реглан, – пропищала одна из девчонок.
Владик сжался в комок и стоял, опустив глаза. Он не слышал отдельных слов, не понимал до конца их смысла, им овладел невероятный стыд. С самого первого момента он возненавидел противный реглан; неделю под всякими предлогами отказывался надеть ненавистное пальто, понимая, что ребята будут смеяться. Но мама в конце концов настояла на своём. А вот сейчас, именно в это мгновение, он вдруг ясно понял, что кого-то другого на смех бы не подняли. И даже внимания никакого не обратили на какую-то там одежду. Теперь же смеялись не над пальто, а над ним, над Владиком. А реглан – так, просто повод.
– Вы ничего не знаете! – это выкрикнул Петька из другого класса, его мать была в родительском комитете главной. – Пальто ему школа купила. Помощь бедным. У него же отца нет.
Наверное, Петька хотел сделать что-то хорошее, поддержать Владика, но получилось хуже не придумаешь. И вот уже на большой перемене кто-то прокричал: «Реглан, реглан – побирушки любят хлам!» А когда в класс вошёл географ и спросил, почему доска грязная и кто дежурный, сразу несколько голосов выпалили: «Реглан, реглан!»
За воротами школы его поджидала весёлая свора. Каких-то несколько дней прошло, а привычную жизнь класса не узнать. Даже те, кто раньше совсем не дружил друг с другом, теперь вместе придумывали новые дразнилки. Смешные они, не смешные – без разницы, главное – в каждой обязательно должно быть слово «реглан». Стае на первых порах нужен не вожак, а цель. В этом её суть. «А давайте, а давайте…» – сыпались отовсюду новые предложения.
На этот раз Владик всё-таки придумал, как проскочить незамеченным. Рядом с одной из боковых лестниц имелась специальная дверь для технических нужд. Чтоб не петлять кругами, если надо попасть в дворовые помещения, на день её отпирали. Он видел, и не раз, как старшие мальчишки, ловленные в туалете за курением, шмыгали туда на переменке. Обойдя школу с тыльной стороны, Владик оказался метрах в пятидесяти от кучки смеющихся и машущих руками ребят. До него долетали их возбуждённые голоса, и он почти уже свернул за угол, но был замечен. Поняв, что его преследуют, Владик побежал со всех ног. Хорошо, что до дома не далеко. Он взбежал по лестнице и, захлопнув за собой дверь, прижался к ней спиной. Дыхание через пару минут восстановилось, а в ушах всё ещё звучали голоса догоняющих: «Дарёная пальтушка, Владик – побирушка. Дарёная пальтушка, Владик – побирушка».
«Мама узнает – расстроится. Ей говорить нельзя. Её и так жалко. После всего страшного, что было, она совсем другая. Боится каждого шороха, плачет ни с того ни с сего. А то сидит, смотрит в одну точку и наматывает волосы на палец. Маме точно нельзя. Ну, вот почему она мне сразу не рассказала, откуда взялся этот проклятый реглан?»
* * *
Глеб Петрович по узкой тропинке направлялся в хлебный, когда навстречу ему из проулка выскочил соседский мальчишка. Он хотел обогнуть пожилого человека справа, но в последний момент поскользнулся. И, если бы не рука, ухватившая бегуна за шкирку, – лежать им обоим на ледяной тропинке. Мальчишка скороговоркой поздоровался и тут же исчез. А когда Глеб Петрович опомнился, на тропинке перед ним выросла целая ватага детворы. С визгом и криками подростки натыкались друг на друга и падали ему под ноги. Старик постоял какое-то время, посмотрел на кучу малу, почесал небритую щеку и, прошамкав себе под нос: «Вот ёлки с дымом», – повернул назад.
Владику доводилось бывать у Глеба Петровича, тот жил в доме напротив. Прошлой осенью мама попросила сходить к соседу за тачкой, чтобы перевезти картошку с поля, где у них засажены две сотки. Это был его первый визит. В гости он не навяливался, потому без промедления изложил цель своего прихода.
– Малину любишь? – поинтересовался Глеб Петрович.
– Люблю.
– Сейчас баба Надя придёт, чай нам поставит.
Он сел за стол, сплёл заскорузлые руки в замок и положил их перед собой. Его полуприкрытые глаза цепко держали Владика. От подростка что хорошего ждать? Того и гляди – подвох либо проказа.
В комнате пахло кисловатой сыростью и ещё чем-то неприятным. Владик попытался вспомнить, где встречал этот запах, но так и не смог. Зато заметил, что старик пристально следит за каждым его движением. Крутить головой в такой ситуации – совсем неправильная затея. Сейчас в поле зрения умещалось немного: пожелтевшие тюлевые занавески, горшок с высохшим цветком да старая кацавейка на кровати поверх мятого покрывала. Прямо за хозяином висел двойной портрет. С него на притихшего мальчишку смотрели женщина в чёрном платье с белым кружевным воротником и серьёзный дяденька в военной форме.
– А это кто? – поинтересовался Владик.
– Вроде бы я. Давно уже. В сорок четвёртом, после госпиталя.
Сосед потёр ладошки, точно катал в них что-то, заёрзал на стуле и посмотрел на дверь.
– И баба Надя. Вот где она ходит? Ёлки с дымом. Хорошо. Пойдём я тебе тележку дам.
Прежде чем зайти в сарай, он потряс головой, осмотрелся удивлённо и тяжело вздохнул:
– Наверно, в магазин ушла.
Тележка была замечательная: на резиновом ходу, на оси подшипники, лёгкий кузовок и удобные поручни. Даже Владику было под силу управляться с таким послушным транспортом. Картошку они с матерью выкопали и весело перевозили в погреб, потратив на это целый день, а он даже не устал. А всё тележка. Катал бы такую да катал.
* * *
Как ни странно, жизнь чаще всего сталкивает друг с другом совершенно разных людей. И, если не получилось с первого раза, не поленится и повторит. Так и сейчас: Владик смотрел под ноги, а Жека шёл, задрав голову в небо.
– Ты чего, пацан, смотри, куда прёшь!
В отличие от Жеки Владик от удара головой так и сел на тротуар.
– Утопленник! Во дела. Давай, помогу, – Жека протянул руку. – Тебя как зовут, пискун?
Летом кто-то из старших ребят подбил малышню вместе со всеми переплывать затон. К августу его берега приблизились настолько, что затея показалась Владику делом пустячным, да и к малышне он себя давно не причислял. Но чуть дальше середины воздуху почему-то стало не хватать, ноги отяжелели, и он, прихлебнув пару раз, начал мягко проваливаться вниз. Крикнуть не выходило, сил не осталось совершенно. А ещё страшно открыть рот. Он и так что было сил задирал голову, и над водой оставался только нос. Даже плакать не получалось. От этого стало как-то обидно и совсем одиноко. Владик попробовал махнуть рукой, но ушёл ещё глубже. В последний момент горе-пловец почувствовал, как его обхватывает чужая рука, увидел, как берег напротив начинает удаляться, услышал точно издалека чей-то крик: «Шевели поршнями, не дотянем!» «Поршнями» он пошевелил. Дотянули.
Они сидели на берегу, часто дышали, остальные бегали напротив. Не далеко, но их разделяла вода. Владик уже прокашлялся. В спасителе он узнал старшеклассника со странным прозвищем Кастрюлька. Про него мальчишки рассказывали всякие странности: что он ни с кем не дружит, может поколотить кого и постарше. На деньги с Кастрюлькой играть нельзя категорически – ни в чику, ни в трясучку, тем более в пристенок: уйдёшь ни с чем. Невысокий и кривоногий, он бегал и прыгал так, что угнаться за ним было невозможно.
– Чё полез-то? Плавает, как топорик, и туда же.
Обычно всклокоченные волосы Кастрюльки сейчас свисали на лоб чёрными сосульками. Он то и дело шмыгал немного вздёрнутым носом и смахивал с загорелых ног успевший подсохнуть песок.
– Ладно, идти надо. А ты больше в воду не лезь. Позырь на этих, – он мотнул головой в сторону другого берега, – никто бы и не заметил. А ты буль-буль.
Владик сидел молча, он не знал, что надо сказать. Кастрюлька тем временем собрал свою одежду и пошагал, слегка проваливаясь в песок.
– Эй, пискун, не боись, никому не скажу, – крикнул он уже издалека.
Автор: Виктор Кузьменко
Продолжение читайте на сайте журнала "Бельские просторы"
Журнал "Бельские просторы" приглашает посетить наш сайт, где Вы найдете много интересного и нового, а также хорошо забытого старого.