Маша лежала в больнице вместе со взрослым сыном. Денег на платную палату не было, бесплатная- рассчитана на четверых. Но нередко другие койки пустовали. Антон – тяжелый больной, другим пациентам было некомфортно рядом с ним. Нередко ночью ему становилось плохо, приходилось включать свет, звать дежурного врача, начиналась вся эта катавасия.... Не отдохнешь.
Начало здесь:
Если оставалась свободная койка, Маша спала на ней, не раздеваясь. Не было места – дремала на стуле рядом с сыном, положив голову на кровать. Иногда после полуночи медсестры пускали ее на топчан в процедурной.
Машу не гнали – она взяла на себя всю черную работу по уходу за Антоном – мыла его, переворачивала, меняла белье, выносила утку. Если была нужда – помогала и другим больным. Больше всего она боялась, что настанет день, и ей скажут: "Уходи". Она помнила, что в детстве ее клали в больницу одну, без родителей. Было тоскливо и одиноко.
Но с Антоном хуже: он умрет, если ее не будет рядом. Сын жив ее уходом и ее энергетикой, которую она отдает ему всю, оставляя себе только, чтобы хватило сил дышать.
Больше всего врачам не нравилось, что у Антона не падает температура. . Первое время они говорили: «Ничего удивительного. На парне живого места не осталось». Но время шло, а жар не уходил. Прогнозы становились все менее обнадеживающими.
С другими больными и теми, кто за ними ухаживал, Маша общалась, в основном, в коридоре, у окна, где раздатчица наполняла тарелки. Машу она кормила без слов – еда всегда оставалась в больнице. А вот уговорить Антона съесть хоть несколько– была та еще задача.
Ещё недавно - здоровый, красивый парень. За считанные недели исхудал, нос заострился, мышцы растаяли. У Антона не было сил держать на весу руку, взять градусник.
С родными «тяжелых» больных Маша чувствовала себя на одной волне. И у неё, и у них - всё висело на волоске. Но рано или поздно другие пациенты начинали идти на поправку, Антон же – нет. И Маше становилось обидно до слёз.
Впервые за много лет на нее накатила острая тоска по мужу. Хуже, чем после его смерти. Тогда она была как бы оглушена. До неё все плохо доходило. А сейчас ей больше всего хотелось поехать на кладбище, сесть на скамейку. Выть в голос. Тогда, наверное, Женька там, на том свете, услышит, и сделает что-то, чтобы сын выжил. Она верила, что у мужа, который пребывает в иных мирах, возможности для этого больше, чем у нее.
Антон путал день и ночь. Инстинктивно он страшился темноты, порою до самого рассвета лежал с открытыми глазами. А Маша боялась задремать хоть на мгновение. Пока она может говорить с сыном – это как подарок свыше. А вдруг его скоро не станет?
Больница сделалась Маше домом. От страшного нервного напряжения она начала курить. И нередко ночами спускалась на первый этаж, стояла у того входа, куда «скорые» привозили людей.
Она знала уже, какой из двух душей в санузле работает лучше. Научилась отпирать и запирать дверь на маленький балкон в конце коридора — настоящее "ласточкино гнездо". Но в солнечный день это была отрада – выбраться сюда на несколько минут, и постоять, глядя на лес, и реку, видневшуюся за ним. А еще в больнице было что-то вроде зимнего сада. В рекреации стояло несколько пальм в кадках, и мягкое кресло притулилось к стене за ними. Подремать тут полчаса, если с Антоном всё более-менее – это самый настоящий кайф.
Иногда в травматологию забредали больные с пятого этажа. Вернее, не совсем больные. На пятом делали косметические операции. Там лежали сплошь женщины. Дамы обычно ходили парами, обсуждали – кого устраивает новая форма носа или ушей, а кто недоволен результатом.
Как-то один из пациентов, примерно Машин ровесник, попробовал пофлиртовать с ней. Она посмотрела на него как на сумасшедшего. И он отошел смущённо.
Наконец, настал день, когда лечащий врач сказал Маше, что жизнь Антона вне опасности. Именно жизнь. Все остальное - Бог весть. Больше всего Маше захотелось упасть, уснуть и проспать три дня. Но это было нельзя. За сыном требовался такой же тщательный уход, как и прежде.
И все же Маша решила устроить себе отдых на вечер. Позвонила подругам, договорились встретиться в кафе, что рядом с больницей.
Закадычных подруг у Маши было две. Варя и Лена.
Маша запомнила Варину фразу: «В любой непонятной ситуации – вари суп и люби себя». Подруге досталось по полной. Слабенькие дети - в поликлинике у них были самые толстые карточки. Родители, что слегли один за другим. Муж, который с удовольствием играл вторую скрипку в семье – делал то, что Варя говорила. А сам, дай ему волю, не вставал бы с дивана. Много лет Варе приходилось самой обо всём заботиться, за всё отвечать, и всё держать в голове.
И бывали моменты, когда она почти превращалась в загнанную лошадь. И всегда за миг до этого Варя успевала остановиться. Она словно шагала в сторону — и пусть жизнь течет мимо стремительным потоком. Варя вставала к плите. И не торопясь, отдаваясь полностью этому занятию, варила суп. Каждый раз – без рецепта, импровизируя. Томила овощи, клала их в золотистый душистый бульон, делала домашнюю лапшу, мелко резала зелень. И первую тарелку набирала себе, ела долго, наслаждаясь каждой ложкой. «Суп надо варить не только на воде, а на любви», — говорила она, если кто-то оказывался рядом, присоединялся к ней за столом, и восторгался вкусом.
А потом, Варя брала книгу. Именно книгу с полки. Никакого интернета. Только шуршат страницы. Нет мира за окном, есть мягкая подушка, уютный свет льется от лампы, а вместо действительности – грезы и сон.
Это давало силы на следующий день впрячься в быт, и тянуть свой воз дальше
Маше жизненно необходимо было услышать сейчас от Вари эти слова: «Остановись. Переведи дыхание. Почувствуй, что ты сама еще жива. И тогда силы начнут прибывать».
Роль Лены была – взгляд со стороны. Худенькая, высокая, Лена вовсе не хороша собой, но в своё время удачно вышла замуж – супруг ее за несколько лет разбогател. Лена понимала, что вся семья держится на нем, и подчинялась безропотно. Даже дочку не посмела назвать тем именем, которое нравилось ей, и согласилась на то, что выбрал муж.
Зато дом стал полной чашей, зимой Лена ходила в изящной норковой шубе до пят, а летом семья путешествовала по Европе. Лена чувствовала дух времени. Маша знала — когда подруга выскажет свое мнение = это значит, так будут думать о Машиной ситуации все «приличные люди».
Маша еще не была в этом кафе. Она вообще редко заглядывала в подобные заведения – экономила деньги. Но Лена никогда не терялась, и через минуту рядом с ними уже стоял официант. Варя заказала мороженое, Лена – чизкейк и кофе, а Маша, голодная после больничной еды – спагетти.
— Главное – Антошка выжил, — сказала Варя, — Остальное – приложится.
— Какие перспективы? — спросила Лена.
— Ходить вряд ли будет, и уход – как за младенцем, — у Маши не было сил скрывать это от подруг.
— Тебе надо поместить его в дом инвалидов, — сказала Лена, — Не работать ты не сможешь, вам не на что будет жить. Да и, скорее всего, потребуются дорогие лекарства. Пахать в школе днем, а всё остальное время ухаживать за тяжелым больным – ты не потянешь, сама сгоришь очень быстро.
— Выпить хочешь? — спросила Варя, и не дожидаясь ответа подруги, заказала коньяк и закуску.
**
Антона выписали из больницы через полтора месяца. В это время ясно было, через что им с матерью придется пройти. Дома надо перестроить под инвалида весь быт. А еще – на Антона неизбежно накатит депрессия, и нужно будет как-то справиться, сдюжить.
Маша вернулась в школу. Варя была права – не работать нельзя. И прежде ей было тяжело, но дело своё Маша любила. Засыпала в обнимку с тетрадями, которые не успела проверить, и в пять утра вставала, чтобы окончательно подготовиться к грядущему дню.
Невозможно было не привязаться к некоторым ребятам, и Маша, когда видела Игоря из пятого «А», или Олю из седьмого «Г», часто жалела, что у нее только один ребенок. Столько в этих детях было жадного любопытства, так часто она улыбалась их смешным словечкам, так близко к сердцу принимала их работы – огорчалась или радовалась, что чувствовала ребят уже почти родными.
Маша понимала, что хотя русская литература – и подобна безбрежному океану, но мало его школьникам. Нужны авторы, которые говорят на том же языке, что и дети, и отвечают именно на те вопросы, которые волнуют их. Она не жалела времени на дополнительные занятия, ходила со своими учениками в кино, могла пожертвовать уроком, чтобы обсудить какие-то книжные новинки.
Дети скучали по ней и ждали, когда она выйдет – ведь учебный год уже давно начался. Но когда Маша появилась в учительской, и стала ловить на себе жалостливые взгляды коллег – она поняла, насколько изменилась. Встала перед большим зеркалом, что висело на стене, начала красить губы – и увидела серое, осунувшееся лицо, затравленные глаза.
— Мы тут денег собрали, — завуч подошла к ней с купюрами в руках, — На лекарства, на памперсы, на что там нужно. Вот – хоть немного…
А еще недавно они все восхищались Антоном, и рассматривали фотографии, которые приносила Маша, и завидовали, что у нее такой сын. Красавец, спортсмен, умница. «На памперсы» - Маша закивала, спрятала деньги в сумку, а глаза ее наполнились слезами.
Еще более непосредственной была реакция детей. Хоть они и обрадовались, и обступили учительницу, а кое-кто даже кинулся обниматься, все же ребята замечали с тревогой:
— Вы такая худенькая стали!
— У вас сын заболел, и вы тоже, да?
— А он живой или умер?
Маше пришлось собраться с силами, чтобы начать урок и вести себя как обычно – говорить с теми же интонациями, не забыть ничего и продержаться до звонка.
В первый же вечер, когда Маша вернулась домой, чуть не падая от усталости, ей позвонила самая скандальная из мамаш, которая не стеснялась набирать номер классного руководителя, даже если на часах было уже десять вечера.
— Я же не просто так звоню, — огрызалась она, если кто-то напоминал ей, что у учителей тоже есть рабочий день, и он кончился,— Значит, у меня вопросы какие-то важные имеются. Не затыкайте мне рот, я мать!
На этот раз мать жаловалась на то, что с ее дочери требуют деньги за питание, хотя Ира больше не будет есть в школьной столовой.
— Анна Сергеевна, я прекрасно помню эту историю, — Маша едва шевелила языком, — У Иры долг с прошлого года, тем, кто в столовой работает – им тоже надо отчитаться, не из своих же денег им возмещать недостачу.
— Там дают все невкусное! — возмущенный голос женщины отдавался у Маши где-то в глубине головы, — Ира никогда не могла это есть.
— А теперь ваша Ира просит ребят, которые питаются – принести ей из столовой куски хлеба! — Маша сорвалась едва ли не впервые.
Потом бросила телефон и заплакала. Но только у Антона могла быть депрессия. Маша просто не имела на нее права.
Через несколько недель с целым пакетом бумаг – карточка Антона, его рентгеновские снимки, медицинские заключения – Маша поехала на консультацию к профессору, о котором говорили, что он «первый после Бога»
За прием она заплатила баснословную для нее сумму. И в очереди у кабинета сидели люди, которые отдали такие же деньги. Очередь была большая, но двигалась быстро. Наверное, профессор был и правда корифеем в своем деле, ему десяти минут хватало, чтобы вынести окончательный вердикт.
Однако, когда через дошел до нее, и Маша начала было рассказывать седовласому вельможе , как Антон чувствует себя сейчас, и попыталась задать вопросы, которые ее волновали – профессор остановил ее жестом. Он листал выписки, что привезла Маша, просматривал результаты анализов, но делал это стремительно, будто тасовал карты.
— Вы уже, наверное, понимаете, — он бросил на Машу взгляд, — Ходить ваш сын не будет никогда. Более того, последствия травм со временем будут проявляться все сильнее и сильнее. Если хотите знать прогноз...Готовьтесь к тому, что ваш сын проживет лет пять.
— И ничего нельзя сделать? — у Маши задрожал голос, — А если мы соберем деньги, поедем лечиться заграницу….
— Не смешите! Что вы возлагаете такие надежды на эти зарубежные клиники? Недавно мать увезла туда мальчика, практически безнадежного. Только за то, чтобы расписать ему диету, там взяли примерно десять тысяч на наши деньги. А обследования, а лечение…. У вас столько богатых знакомых, что вы надеетесь собрать миллионы? А уми-рать того парнишку все равно привезли к нам… Позовите следующего, пожалуйста.
Назад Маша пошла пешком. Она не представляла как с таким лицом сядет в общественный транспорт. Идти было трудно. Очень. Ноги не слушались. Потом ее взгляд почему-то выхватил бомжа. Он был еще молодой и без обеих ног. В этот на редкость холодный день, он приткнулся на своей тележке возле стены дома. На нем была одна тельняшка, ни куртки, ни даже свитерка. Маша достала кошелек, и положила купюру в фуражку, что лежала на земле рядом с его тележкой. До этого там были только мелкие монетки.
Но стоило ей отойти на несколько шагов, как бомж сказал ей в спину:
— Поезжай в деревню, которая называется…. Тебе там помогут.
Маша остановилась, и лишь потом медленно обернулась.
— Что вы сказали? — переспросила она
Он повторил название села.
— Откуда вы знаете, что я… что мне…, — она подбирала слова.
— Да от тебя просто веет смертью, — сказал он, — Поезжай. Другого выхода нет.
**
— Что ты задумала? — холодея, спросила Анастасия Николаевна внучку.
— Если она стирает границы между мирами, может быть, она не только разрешит мне поговорить с ним… Но и согласится обменять меня на него, — Майя говорила точно сама с собой, — Другой жертвы у меня для нее нет. Только я сама…
— И давно ты это надумала?
— Как только узнала, что Антона больше нет, — сказала Майя.
Продолжение следует