История навеяна моим вчерашним посещением Минского областного клинического центра психиатрия-наркология. Туда приезжают люди со всей Минской области на прием к психиатрам, а также для стационарного лечения. Я не знаю подробностей и всей подноготной работы Центра, но в виду своей наблюдательности заметила в его коридорах, что число наркоманов и алкоголиков значительно больше, чем людей типа меня “с депрессичкой”. Да и, ознакомившись со списком предоставляемых услуг, очевидно, кто их основные пациенты.
Что меня всегда поражает, так это то, что алкоголики и наркоманы даже в трезвом и ясном состоянии ведут себя шумно, вызывающе, “на позитиве”, как будто алкоголизм и наркомания – это чертовски весело, и перспектив своего будущего и шансов на выздоровление они совершенно не осознают. На лавочке у крыльца они сидят в типичной для алкоголиков позе: нога на ноге, сутулая спина, локоть одной руки опирается на ногу, а во второй, по классике, сигаретка. Сидят, хохочут, байки травят. Не то, что бы они должны сидеть грустными и унылыми, но и какого-либо серьезного отношения к лечению, своему состоянию у них я не наблюдаю. И мне кажется, я знаю почему.
В мое первое посещение Центра я открыла дверь кабинета психиатра, к которому у меня была запись, но там было занято. Я удивилась, потому что кабинет был полон людей. Особенно бросился в глаза крупный мужчина, который сидел в центре этого сборища виновато, стыдливо, опустив голову, будто преступник. “Прошу прощения”, – быстро проговорила я, поняв, что явно здесь лишняя. Уселась на лавку рядом, жду. Уже началось время моей записи – жду. Прошло еще 10 минут – все еще жду. “Надеюсь, обо мне не забыли”, – подумала я и стала ходить туда-сюда по коридору.
Еще через 5 минут наконец из дверей вышел “консилиум”: два мужчины, по-видимому, братья, и женщина, судя по всему, жена того “виноватого”. “Муж с женой” пошли в кассу оплачивать прием. Меня удивило, как женщина поддерживала своего мужчину, спрашивала, не устал ли он, как себя чувствует, гладила по спине, с нежностью смотрела в глаза. “Она все еще надеется, что он изменится”, – циничное умозаключение пронеслось в моей голове. Второй мужчина же заскочил назад в кабинет врача, видимо, “перетереть” какие-то еще вопросы.
Как я поняла, “виноватого” направили в стационар на лечение. Кто он был: наркоман, алкоголик – неважно. В очередной раз я поразилась тому, что “таких” на прием приводят целыми семьями. Я вспомнила свои походы ко врачам, госпитализации. За все годы болезни со мной всего один раз ездила мама. И то только потому, что это был ее знакомый врач и ее личная договоренность. Беседовали с врачом мы раздельно: сначала я, потом мама. У этого, конечно, есть логическое объяснение вроде того, что врачу важно сопоставить “реальности”: одну “больную”, вторую “объективную”.
Но алкоголики и наркоманы из тех, что я видела, в 95% случаях в больницы приходят в компании друзей, семьи. Это я не к тому, что я вся такая самостоятельная, а к тому, что я осознаю необходимость лечения и свой вклад в выздоровление. Речь о другом. В очередной раз укрепилась во мнении об инфантильности и несерьезном отношении к диагнозу у зависимых. Полагаю, в эти места они попадают после длительных уговоров родных о важности лечения. И “бедняжка” в какой-то момент типа осознает все, обещает исправиться, клянется в грядущем трезвом образе жизни и, скрепя сердцем, соглашается на очередной эксперимент типа кодировки, “подшивки”, ТЭС-терапии и какого-то еще волшебства, которое должно вылечить каким-то магическим образом.
Но у семьи и друзей тоже есть предел терпения и поддержки. И сейчас история о том, какая жизнь ждет алкоголика со стажем. Преамбула к истории затянулась, но мне важно было рассказать, с чего начинается и чем заканчивается зависимость.
Я уже рассказывала о своей первой госпитализации. В первую ночь я была размещена в наблюдательной палате. Одну из пациенток было сложно не заметить. Назовем ее Лена. Пока я лила слезы, свернувшись калачиком, Лена настойчиво просила у медсестер водочки. Трясущимися пальцами в воздухе она показывала, что ей хватит совсем немного, вот прям грамм 100, так хочется выпить – сил нет. После очередного отказа медсестры Ленка не сдавалась: “А покурить можно тогда?”. “Нет! Лежите спокойно!” – раздраженно отвечала очередная женщина в белом халате.
Несмотря на то, что она лежала в больнице, она почему-то разговаривала, будто находится в алкогольном опьянении. “Интересно, почему она здесь? И разве алкоголиков не помещают в специальное отделение? Что случилось с ней?” – от скуки я вывела свои наблюдательность и любопытство на максимум. Лена не затыкалась всю ночь, то умоляя налить водки, то пытаясь стрельнуть сигаретку.
Уже наутро, когда все пошли в туалет умываться и чистить зубы, Лена продолжала лежать в кровати и болтать непонятно с кем, потому что все уже порядочно от нее устали и перестали обращать внимание. “Наверное, ей сейчас не до этого”, – предположила я.
Потом был завтрак. Пациенты из наблюдательном палаты не едят со всеми в столовой – у них отдельный стол в коридоре у палаты, вокруг которого мы, восемь бедолаг, теснились с кашей в металлических тарелках. Елена компанию нам не составила. И только потом я заметила, что медсестры приподняли ее, помогли принять сидячее положение и опустить ноги на пол. Держать тарелку Лене было тяжело, потому что ее руки тряслись, как при болезни Паркинсона. Судя по речи, она все еще оставалась будто пьяной. Есть сама она не могла, поэтому медсестра кормила ее ложкой. “Водочки бы сейчас”, – мечтательно говорила Лена. “Боже, бедная женщина…что же с ней? Парализована? Тогда где ее инвалидная коляска? Чем она болеет? Почему у нее такая речь?” – гипотезы и вопросы без ответа роились в моей голове под грустное ковыряние ложкой овсяной каши на молоке, которую я есть не могу.
Лена стала одним из самых интересных объектов для меня, и я каждый раз сканировала ее на предмет чего-нибудь любопытного. Люблю же я все эти расследования)))
Елена – женщина лет 40-45. Точно возраст определить сложно, т.к. алкоголь накладывает отпечаток на внешности и преждевременно старит своих поклонников. Несмотря на любовь к водочке, выглядела она потрясающе. Одна из самых красивых женщин отделения. Объективно. Стройная, с красивыми изгибами – даже в больничном халате Лена выглядела симпатично. Черты лица правильные: аккуратный нос, пухлые губы, голубые глаза. Дешевый блонд и немытые волосы, конечно, портили общее впечатление, но все равно было понятно, что в молодости она была той еще красоткой. От этого становилось еще печальнее, как такая красавица оказалась здесь в таком состоянии.
“Опять обосцалась! Наташа, неси чистую простынь…Ты что, попроситься не могла??” – возмутилась медсестра. Лена ответила что-то невнятное. Как сосиску на сковороде, санитарки ворочали эту красивую женщину по кровати, чтобы сменить постельное белье. Но Лена просила лишь об одном: “Водочки. Может, нальешь, а? Совсем чуть-чуть?” – с надеждой в голосе она спрашивала у медсестер с заступившей смены. Вдруг, кто сдастся?
Услышала разговор медсестер: “Надо сообщить ее родственникам, чтобы купили ей подгузники. Нечего благотворительность разводить! На всех подгузников не наберешься. И менять каждый раз обосцанные простыни тоже не дело”. Впоследствии мне доводилось видеть ее голую в подгузнике. Это больно. Это страшно. “И где ее близкие? Ей даже не привезли человеческой одежды…Как жаль…” – с сочувствием я посмотрела на Лену.
Через неделю я увидела, как Лену медсестры ведут под руки в туалет. Продолжение здесь.