Павел Беньков влюбился в цвета Бухары, в расплавленный от солнца камень. Почти в пятьдесят лет он осел в Узбекистане и начал жизнь заново. Сегодня собрание музеев Бухары и Нукуса украшают его работы и произведения его учеников.
На примере его судьбы можно поговорить о таком феномене как вдохновение, особенно воспетом людьми далекими от искусства и маркетологами, которые искусство продают. Редкие голоса творцов о том, что они встают к мольберту более-менее регулярно, а муза подтягивается, тонут в хоре людей с повышенной эмоциональной возбудимостью. Определим крайности в восприятии этого явления и попробуем предположить, почему действительно можно претерпевать и жару, и холод ради правильного света.
С одной стороны в романах и стихах XIX – XX веков вдохновение описывается как феномен, доступный только избранным. Это состояние сродни экстазу шамана или трансу греческой пифии. Оно завладевает художником и по сути творит оно, а не он. Задача этого беспомощного сосуда из мяса и костей только в том, чтобы не рассыпаться от вредного образа жизни, пока он это вдохновение ждет.
С другой стороны вульгарно материалистический взгляд: сел и сделал, остальное – пыль в глаза.
Первый подход абсолютно религиозный. Практика мягко выражаясь, опровергает такой взгляд, но его адептов это не расстраивает. Откуда в творчестве любого выдающегося мастера проходные или откровенно неудачные работы? Почему, если дар рождается вместе с мастером, существуют ученические работы, в которых узнаваемого почерка не видно? Как получается так, что иногда мощно одаренный художник в старости лепит жуткий китч? Или, уделив какому-то замыслу годы, художник в результате от него отказывается? Почему художники повторяют друг за другом, пробуя в течение жизни разные манеры, если у них от рождения свое хорошее есть? Почему мастера работают регулярно, если мастерство якобы нельзя утратить?
Получается, что люди обожают художника, но совершенно не уважают. Творец, за которого творит муза – это больной ребенок.
Но и второй подход не верен. Творчество, как и хирургия, относится к сфере сложных навыков. Необходимо многое знать и уметь, но для серии великолепных результатов важна «чуйка», которую можно определить, как умение вовремя остановиться или наоборот, положившись на себя, рискнуть. И, конечно, у человека которого от природы более сложный и мощный мозг, подходящий для конкретных профессиональных задач, будет фора. Склонности можно развить или нет, но, по сути, поэты XIX века могут торжествовать – они действительно родились «такими».
Творческий процесс легко описать постфактум, но его нельзя создать насильственно. Чувственный элемент незаменим, и иногда это мешает самому художнику. Этим объясняется скорый и легкий успех некоторых художников-функционеров. Сложные чувства их не тормозят, они им не знакомы. Они пекут картины механистически, искренне недоумевая, почему чужие совсем не нарядные работы знатоки рассматривают и подолгу обсуждают. Вот же у них всё такое модное.
Далее, паразитируя на мифе о музе, эти приземленные ловкачи как раз таки симулируют вдохновение, «неотмирность», творческие муки. Менеджер, за которого трудятся наемные живописцы, может, едва завидев журналиста, немедленно стать за мольберт и махать кистью, отвечая при этом на вопрос. Он «объят», он «горит», он «не может не творить». Он прекрасно знает, что знатока таким не купишь. Поэтому он отсекает профессиональную аудиторию, вздохнув, что «они завидуют».
Для ищущего мастера важна натура. Объективный объект изображения, который дает импульс, заземляет, с которым можно сверяться в процессе. Не картинка из учебника, а световоздушная среда вокруг, к которой глаз привыкнет.
Северному человеку пейзажи Павла Петровича могут напоминать об импрессионизме. Но тот, кто был в Узбекистане летом и пережил жару 50 градусов, знает, что Беньков – реалист. Мог ли Беньков взять уникальную цветовую гамму из головы? Нет. Целиком и полностью из головы можно взять только шаблонное, чужое.
Его ранние работы красноречиво говорят о том, что он учился у Репина. С ними для потомков он мог остаться одним из многих. Но его поздние пейзажи узнаваемы. Манера, выработанная им в Бухаре, полюбилась многим, пошла в народ, к уличным художникам, работы которых покупают туристы и вот уже многие из тех, кто еще только собирается посетить мекку средневекового образования, представляют себе Бухару по работам Бенькова, иногда даже не догадываясь об этом.
P.S. 16 ноября в 19-00 я проведу лекцию "Удача гения. Как изобрели высокое искусство" в галерее "Веллум".
Павел Беньков. Минарет Калян. Бухара, 1930-е.
