Мне понравился вопрос от подписчицы: «Когда злость – это нормально? И можем ли мы злиться на себя?»
Если говорить языком Берна, то агрессия = гнев, а гнев – это чувство, данное от рождения, оно обуславливает выживание и оно всегда имеет направление вовне. Аутентичный, физиологичный, здоровый гнев возникает ровно тогда, когда кто-то или что-то нарушает мои границы. И физиологически я должна защищать свои границы.
Гнев существует для того, чтобы менять то, что нас не устраивает. И когда гнев направляется внутрь, он становится нефизиологичным. То есть вместо того, чтобы обеспечивать выживание, он начинает обеспечивать разрушение.
Часто мы злимся на себя, когда нельзя злиться на того, кто нарушил наши границы. В рамках краткосрочного выживания опасно злиться на кого-то, как нам кажется, и мы обращаем эту злость на се6я. Если я злюсь на себя, то шанс умереть прямо сейчас минимальный, но это разрушающее чувство, и оно будет влиять на долгосрочное выживание. Однако организм всегда краткосрочное выживание предпочитает долгосрочному.
Если я проявляю гнев вовне, как и положено, на человека, от которого зависит мое выживание, то я буду расстрелян, если мы говорим о концлагере, например. Можно ли узнику злиться на надзирателя? Можно, но недолго, ты будешь избит или расстрелян. И это краткосрочное выживание. И проявлением аутентичного гнева твое выживание будет поставлено под вопрос, даже если границы твои нарушаются.
Когда мы маленькие, краткосрочное выживание зависит от значимых взрослых, которые принимают решения - мама, папа, бабушка, воспитатель в саду, учительница, врач и пр. И чем младше мы и меньше физически, тем опаснее проявлять гнев, особенно если мы сами столкнулись с проявлением этого гнева. Например, ребенок проявил гнев, а его больно ударили.
Когда мы взрослые, «нельзя злиться на начальника», потому что он может уволить, и кажется, что от него зависит твое краткосрочное выживание. На самом деле, все не так, уволят - найдешь другую работу. В нашем мире изобилия сложно умереть от голода. Но мозг работает по-другому. Он думает, что если меня уволят с работы, то это край жизни. Поэтому на начальника нельзя злиться, а на себя за то, что ничего не сказала против начальника, не защитила свои границы, – можно. Кажется, что если гнев спроецировать на начальника, будешь уволен, а если гнев спроецировать на себя, то ничего страшного, ну максимум какая-нибудь аутоиммунка разовьется.
На мужа нельзя злиться, потому что если он завтра уйдет, то все, пипец, «мы все от него зависим, дети будут голодные». А с детства нам внушили и мы уверены, что злых девочек и злых мальчиков никто не любит. Через гнев нас призывают к вине: «что ж ты такая злая», «на тебе никто не женится» и т.д.
Маленькая уточка может защитить утят или кладку от больших зверей, лисицы, волка, ровно в тот момент, когда она проявляет этот гнев. В природе, когда поднимается гнев, поднимается адреналин, и схватка будет идти до последнего, если она вообще состоится. А если крупное животное подходит из интереса, или оно не достаточно голодно, чтобы совершать схватку, то малые выигрывают схватку у больших, просто проявляя гнев.
Нам кажется, что мы, таким образом, выбираем выживание – мы же не наехали на начальника, а сочли промолчать, не высказали гнев мужу, а развили в себе эктопию шейки матки.А что если посмотреть с другой стороны: если мой ребенок злится на меня, убью ли я его за это? Нет, конечно, я же его люблю. Я адекватная тетка, и скорее всего, я увижу эту злость и научу его проживать ее спокойно, высказывать, разгружаться от этой злости. Вряд ли это ведет к гибели. Но есть, конечно, ситуации, когда родители не совсем адекватны, и все может вылиться в физическое насилие, однако я сейчас не говорю о таких ситуациях. Возможно, вы проживали подобное, когда ваш гнев возвращался вам физическим насилием. Но хорошая новость – мы все выросли. И когда нам уже 18+, мы, во-первых, можем проявлять гнев аутентично, во-вторых, мы можем понимать, что гнев, направленный на себя, является разрушающим. И физиологически он не может быть направлен на себя, он всегда направлен вовне и возникает, потому что кто-то или что-то нарушает ваши границы. Границы территории, деятельности, ваших компетенций.
Когда вы взрослые, вы можете сообщить об этом корректно, так, чтобы не получить в морду. Скорее всего, вы не в концлагере. И если вы начнете корректно говорить, что вам что-то не нравится, и искать способ, как сделать так, чтобы было по-другому, то окажется, что человек, которому вы говорите, уже об этом размышлял, но думал, что вас все устраивает. В коммуникации всегда есть варианты найти способы, как сделать лучше всем, но пока вы молчите и находитесь в состоянии жертвы, ничего не изменится.
Выражать злость – это нормально. Но если я нападу на маму, за то, что она нарушает мои границы, я буду плохим человеком. Мы не защищаем себя, потому что маму нельзя бить, с ней нельзя драться, нельзя поднимать голос, и маму надо любить даже если она что-то делает не так. Я согласна, мама – святая женщина, и на нее нельзя злиться. Но она же земной человек и может нарушать ваши границы. Вы злитесь на себя, потому что не дали отпор. Но почему вы этого не сделали? Может быть, вы были уверены, что у мамы поднимается давление, и вы ее этим убьете, или если дать отпор, мама расплачется, и у вас будет комплекс вины. На самом деле, злитесь вы на то, что ваши границы нарушаются, но так как это чувство не было выражено туда, куда оно должно быть выражено, происходит интеллектуализация, то есть ум придумывает, за что можно злиться на себя. И тут важно отслеживать, что любая злость и любой гнев должны быть направлены наружу.
Испытывать гнев на себя бессмысленно, вы себя не сожрете, на себя не нападете. Мы испытываем гнев, когда у нас нет чего-то, что очень хочется. Злимся мы, когда границы нарушаются. Я могу злиться, что не поставила забор. Вчера думала поставить, а сегодня пришел медведь и, мало того, что все съел, еще и насрал на малину. И я злюсь, что не сделал действие, которое хотел. И я не на себя злюсь - у меня появилась упущенная возможность. И тут важно отследить, почему так? Какой стратегией я воспользовался, что ко мне пришел медведь?
В следующий раз, когда я буду думать о чем-то, надо делать это сразу. Злиться на себя можно бесконечно, разрушать себя можно долго, но лучше сделать вывод: а что ты с этим будешь делать? Ты можешь делать то, на что ты можешь влиять. Остановить медведя и предотвратить его приход, скорее всего, не сможешь. Но поставить забор – да. Можно сразу говорить, что мне что-то не нравится. Или предложить договориться, что в таких случаях мы делаем то-то и то-то.
Интеллектуально мы можем злиться на себя, но биологически не можем. Мы не можем себя порвать на мелкие кусочки и не можем нарушать свои границы. Но мы можем злиться из-за упущенных возможностей, из-за того, что что-то не сделано, не сказано. Но это не про злость.
А вот если кто-то нарушает наши границы, то важно понять, он делает это осознанно или неосознанно. Наши мамы часто делают это неосознаваемо, и когда мы им об этом говорим, они еще и обижаются. И если мама считает, что это ее форма заботы, то нужно проговорить: у меня здесь мозоль, пожалуйста, не наступай на нее. Но мама может наступать: ишь чего? Я тебя голой в ванне видела, ты у меня на руках обкакалась маленькой, ты мне еще будешь указывать, что делать? Диалог может быть таким. Но чаще всего, когда мы объясняем, где у нас мозоль, и просим не наступать на нее, люди оказываются адекватными, и не приходится гневаться ни на себя, ни на других.
Когда вы обозначаете и проговариваете свои границы, вы их осознаете. Если вас злит, что кто-то на улице разбросал мусор, это значит, что вы воспринимаете эту улицу как свою территорию. Тот, кто разбросал мусор, нарушил ваши границы.
Если я злюсь за гибель китов, то планету я воспринимаю, как свою территорию. И тогда многое становится понятно про себя. Что я буду с этим делать? Это моя территория. А что находится в зоне моего влияния? А если я не могу влиять, то правда ли это моя территория? Не заставил ли кто-то меня в это поверить? Не нахожусь ли я в иллюзии, что это мое?
У меня прекрасная мама, но она пережила физический голод. С тех пор у нее нарушение пищевого поведения. И основная форма насилия – насилие едой. Муж рассказал мне, что пока я была на обучении, мой сын ударил бабушку по голове за то, что она кормила его насильно. Муж говорит, я хотел его пожурить, сказать, что так нельзя. Но потом я понял, что он прав. Бабушка, не смотря на все возмущения Марика «не хочу есть», настойчиво нарушала его границы, занималась насилием, за что получила по голове.
Мы обычно видим социальное, но не видим личных границ. Мы воспитаны в обществе «все вокруг колхозное, все мое», а иметь личные границы стыдно как минимум, а как максимум крайне некрасиво. И часто когда в семье такие моменты происходят, мы говорим: «Нельзя бабушку бить, нельзя проявлять агрессию, это очень плохо». Ну и что, что бабушка насиловала тебя едой, она же хотела как лучше. И мы иносказательно говорим, что нельзя границы защищать, «как тебе не стыдно бить бабушку». Манипуляция через чувство стыда. Детский гнев подавляется через стыд или через чувство вины – «как тебе не стыдно, бабушка старенькая, она же может умереть». Стыд – это социальное, вина – личное. Часто в воспитании происходит стирание границ – нет своих, и не видим чужих. Ребенок будто не имеет права на границы. Стыд – это невыполненные ожидания общества. И в обществе никто не ждет твоих границ. И тебе будто должно быть стыдно, что ты проявляешь свой гнев, очерчивая свои границы. Вас так воспитывали, и вы так воспитываете на автоматизме. И когда вы стираете границы у ребенка, вы подвергаете его угрозе. Но ведь это опасно, когда границы ребенка нарушены, и кто угодно может увести его в неизвестном направлении, залезть ему в трусы и пр.
Не бывает агрессии «ауто»; физиологически она направлена всегда вовне, и если есть агрессия на себя, старайтесь отследить следующее:
1. кто и когда нарушил границы;
2. присвойте себе эти границы, осознайте их;
3. задайте себе вопрос: а что я могу сделать, чтобы на мои границы больше не заходили, как я могу обозначить границы своих компетенций, своей улицы и пр.
