8 ноября 2023 года - 70 лет со дня смерти Ивана Бунина. В Россию его сочинения возвращались медленно, самой крамольной для власти были "Окаянные дни". Вот некоторые дневниковые записи писателя.
1917 год. 13 октября. Политика и Собор
Открытие "Совета Республики", пошлейшая болтовня негодяя Керенского, идиотская - этой стервы-старухи Брешко-Брешковской ("крестьяне осуществляют свою мечту о земле"). Мерзавец Троцкий призывал к прямой резне.
Вот-вот выборы в Учредительное собрание. У нас ни единая душа не интересуется этим.
Русский народ взывает к Богу только в горе великом. Сейчас счастлив – где эта религиозность! А в каком жалком положении и как жалко наше духовенство! Слышно ли его в наше, такое ужасное время? Вот Церковный Собор – кто им интересуется и что он сказал народу?..
31 октября. Дума и расстрел Москвы
Прочел "Соц. демократ" и "Вперёд". Сумасшедший дом в аду.
Час дня. Орудийные удары – уже штук пять, близко. Снова – в минуту три раза. Опять то же. Два рода ударов – глуше и громко, похоже на перестрелку.
Семь с половиною часов вечера. За день было очень много орудийных ударов (разрывы гранат и, кажется, шрапнелей), всё время щелканье выстрелов. Москву расстреливают – и ниоткуда помощи! А Дума толкует о социалистическом кабинете! Почему же, если телеграф нейтрален, Керенский не даёт знать о себе?
Почти двенадцать часов ночи. Страшно ложиться спать. Загораживаю шкафом кровать.
4 ноября. "Сильно плакал"
Вчера не мог писать, один из самых страшных дней всей моей жизни. Да, позавчера был подписан "Мирный договор". Вчера узнал, что большевики отбирают оружие у юнкеров. Вломились молодые солдаты с винтовками в наш вестибюль – требовать оружие. Три раза приходили, вели себя нагло. Ходил по переулкам возле Арбата. Разбитые стекла и т.д.
Заснул около семи утра. Сильно плакал. Восемь месяцев страха, рабства, унижений, оскорблений! Этот день - венец всего!
21 ноября 12 ч. ночи. Череда убийств и Патриарх
Сижу один, слегка пьян. Вино возвращает мне смелость, муть сладкую сна жизни, чувственность – ощущение запахов и пр. – в этом какая-то суть земного существования. Передо мной бутылка вина. Печать, государственный герб. Была Россия! Где она теперь? Убит Духонин (генерал-лейтенант, Верховный главнокомандующий Русской армией, зверски убит толпой революционных солдат, - ред.), взята ставка и т.д.
Возведён "патриарх всея Руси" на престол нынче – кому это нужно?!
1919 год. 20 апреля. "Закрою глаза и всё вижу как живого..."
Мне Скабичевский (популярный русский публицист либерального направления, автор «Очерков умственного движения русского общества» и «Истории прогрессивных идей в России», - ред.) признался однажды:
– Я никогда в жизни не видал, как растёт рожь. То есть, может, и видел, да не обратил внимания.
А мужика, как отдельного человека, он видел? Он знал только «народ», «человечество». Даже знаменитая «помощь голодающим» происходила у нас только из жажды лишний раз лягнуть правительство, подвести под него лишний подкоп. Страшно сказать, но правда: не будь народных бедствий, тысячи интеллигентов были бы прямо несчастнейшие люди. Как же тогда заседать, протестовать, о чём кричать и писать?
То же и во время войны. Было, в сущности, всё то же жесточайшее равнодушие к народу. «Солдатики» были объектом забавы. И как сюсюкали над ними в лазаретах, как ублажали их конфетами, булками и даже балетными танцами! И сами солдатики тоже комедничали, прикидывались страшно благодарными, кроткими, страдающими покорно: «Что ж, сестрица, всё Божья воля!» – и во всем поддакивали и сестрицам, и барыням с конфетами, и репортёрам, врали, что они в восторге от танцев Гельцер (насмотревшись на которую однажды один солдатик на мой вопрос, что это такое по его мнению, ответил: «Да чёрт это… Чёртом представляется, козлекает…»).
Страшно равнодушны были к народу во время войны, преступно врали об его патриотическом подъёме, даже тогда, когда уже и младенец не мог не видеть, что народу война осточертела. Откуда это равнодушие? Между прочим, и от ужасно присущей нам беспечности, легкомысленности, непривычки и нежелания быть серьёзными в самые серьёзные моменты. Длительным будничным трудом мы брезговали, белоручки были, в сущности, страшные. А отсюда, между прочим, и идеализм наш, в сущности, очень барский, наша вечная оппозиционность, критика всего и всех: критиковать-то ведь гораздо легче, чем работать. "Ах, я задыхаюсь среди этой Николаевщины, не могу быть чиновником, сидеть рядом с Акакием Акакиевичем, – карету мне, карету!"
Отсюда Герцены, Чацкие. Но отсюда же и Николка Серый из моей «Деревни», – сидит на лавке в тёмной, холодной избе и ждёт. Какая это старая русская болезнь, это томление, эта скука, эта разбалованность – вечная надежда, что придёт какая-то лягушка с волшебным кольцом и всё за тебя сделает: стоит только выйти на крылечко и перекинуть с руки на руку колечко!
Это род нервной болезни, а вовсе не знаменитые «запросы», будто бы происходящие от наших «глубин».
«Я ничего не сделал, ибо всегда хотел сделать больше обыкновенного», - это признание Герцена. Вспоминаются и другие замечательные его строки: «Нами человечество протрезвляется, мы его похмелье… Мы канонизировали человечество… канонизировали революцию… Нашим разочарованием, нашим страданием мы избавляем от скорбей следующие поколения…»
Нет, отрезвление ещё далеко.
Закрою глаза и всё вижу как живого: ленты сзади матросской бескозырки, штаны с огромными раструбами, на ногах бальные туфельки от Вейса, зубы крепко сжаты, играет желваками челюстей… Вовек теперь не забуду, в могиле буду переворачиваться!
