Вот уже две недели я веду себя как паинька с тех пор, как произошла история с этим...оратором. То ли Костик на меня так повлиял, приструнив моего внутреннего бесёнка, то ли я не на шутку испугалась тогда. В любом случае я прилежно работаю, работаю, вон даже подготовила план чудо-модернизации нашего журнала, чему шеф, разумеется, несказанно обрадовался, правда смерил меня настороженным взглядом.
— В чём подвох?
— Константин Аркадьевич, ты о чём?
— Странно всё это, ведёшь себя чисто ангел, ещё чуть-чуть и у тебя нимб засветится, ей Богу. Мне готовиться к самому худшему?
— Шеф, не утрируй пожалуйста и не драматизируй. Может, я одумалась?
— Илона, не может...прости, но не может.
— Я настолько безнадёжна?
— Нет, дорогая, просто ты...ты — Илона Белозёрова, и этим всё сказано.
— Да, я — Илона Белозёрова, звучит гордо, только почему-то из твоих уст это...какой-то сомнительный комплимент.
— Не пристало тебе сидеть на месте, спокойно работать, никуда не бежать, ничего не искать. Илона, я тебя такой смиренной, наверное, никогда и не видел, поэтому в шоке. А план занимательный, я передам в работу отделу продаж и маркетингу.
— Хоть план вам понравился, Аркадьевич. А я?
— Что ты?
— Нравлюсь такая...смиренная?
— Илона, во-первых, ты мне и не должна нравиться, что за вопросы такие? Во-вторых, главное, чтобы тебе с самой собой было комфортно.
И вот, когда шеф сказал про внутренний комфорт, я поняла, что мне плохо, мне некомфортно, меня словно что-то разрывает изнутри. Я чувствую себя как потухший вулкан, который вот-вот выльется наружу и всё на своём пути снесёт и сожжёт лавой. Потухшие вулканы тем и опаснее действующих, что не знаешь, чего от них ожидать, когда они выйдут из состояния покоя и рванут так, что мама не горюй и спасайся, кто может. Надо было исправлять ситуацию, и я отправилась в торговый центр через дорогу от офиса, где закупалась своими обувочками на шпилечках.
Стоило мне подойти к любимому магазину обуви и аксессуаров, как...наши взгляды встретились, внизу живота запорхали бабочки, и я поняла, что влюбилась, и это любовь с первого взгляда.
Я продолжаю завороженно смотреть сквозь стеклянную витрину, а там… Нет, не мужчина моей мечты, если вы о нём подумали. Там на витрине стоят они — туфли из последней коллекции Rubeus Milano — сиреневые атласные переливающиеся туфли с острым носом на шпильке с ажурной пряжкой, инкрустированной разноцветными кристаллами и перламутровыми бусинами. И эти туфли стоят как три мои зарплаты. Я делаю попытку отойти от магазина, но туфли мечты меня словно притягивают магнитом обратно. Решаю зайти узнать, будут ли на них...скидки...когда-нибудь, пусть они уже из моды выйдут...мне именно их не хватает в моей коллекции.
— Скидка? На Rubeus Milano? — презрительный взгляд «элитного» консультанта испепеляет меня, и я ни с чем плетусь к выходу, сгорая со стыда и матерясь последними словами, вот тебе и ангелочек со светящимся нимбом.
Я в растерянности стою рядом с магазином, не упуская из виду свои туфли, и судорожно прикидываю, где можно взять на них деньги. Нет, я буду не я, если не куплю эти...Rubeus Milano без скидки. Попросить взаймы у Константина Аркадьевича? Он, конечно, не откажет, одолжит, но...потом я о себе такого наслушаюсь! Не смиренная Илона — будет самым скромным эпитетом от него. Кредит в банке? Ага, там такие процентные ставки, что в итоге получится, я будто две пары туфель купила, а на деле-то будет одна. Мама? Эх, они там с Виолкой сами еле крутятся, сестрица моя тем более в том «прекрасном» возрасте, когда ей надо быть не хуже других, и одеваться-обуваться во всё самое модное-премодное, а это нынче накладно, по себе знаю, потому и помогаю временами своим любимым девочкам денежкой по возможности. Остаётся, остаётся...ничего у меня не остаётся, не придумывается.
Я разворачиваюсь и уныло плетусь подальше от магазина, где сквозь стекло с любовью мне во след смотрят туфли мечты, но меня останавливает приятный мужской голос.
— Девушка, погодите, остановитесь пожалуйста!
Девушка? Хм… Приятно слышать в свой адрес «девушка», когда тебе 34 года. Я выпрямляю спину и поворачиваюсь на голос, одаривая любопытной улыбкой подбежавшего и запыхавшегося очаровательного молодого человека...лет на 10 моложе меня...с копной вьющихся рыжих волос и милыми веснушками.
— Вы мне?
— Вам. Хорошо, вы не убежали далеко, и я успел.
— Зачем же вы бежали за мной, прелестный незнакомец?
Я вхожу в роль опытной, взрослой соблазнительницы, время от времени для подзарядки необходимо флиртовать и выпускать на волю свои феромончики. Похоже, юноша не привык к прямому обороту и явным комплиментам в свой адрес. Потому что его лицо багровеет, и он начинает нервно облизывать пересохшие губы.
— Я… Эм… Вы же… Вам же понравились те сиреневые туфли Rubeus Milano? Я правильно услышал?
— Правильно. Но у меня нет столько денег на...туфли. Хотя они того стоят, но я увы — не жена рокфеллера. — говорю опять же прямо, честно и перестаю флиртовать с мальчишкой. И что от меня надо этому юнцу в костюме придворного лакея?
— Есть вариант их приобрести почти даром.
— Конечно, молодой человек, вариант остаться в оборванном платье и с тыквой вместо кареты есть всегда. А вы, видимо, моя Фея-крёстная?
— Я серьёзно. Вы можете на них у нас заработать.
— У вас это где? — я испытующе всматриваюсь в веснушчатого юношу.
— Гамлет Иванович Иванов — управляющий того магазина, куда вы только что заходили справиться о скидках на туфли.
Когда перед тобой...волшебник, готовый исполнить твоё заветное желание, да с таким сочетанием имени-фамилии и отчества...самое сложно сохранить самообладание, и даже бровью не повести, чтобы не заржать, что мне удаётся.
— Гамлет Иванович, приятно иметь дело с предприимчивыми людьми. Я — Илона Юрьевна Белозёрова. Так что там, с тем, чтобы заработать на туфли Rubeus Milano? — я учтиво подаю оторопевшему управляющему руку, крепко жму и серьёзно, многозначительно смотрю ему в глаза.
— У нас как раз на днях ушла одна консультант, и вы могли поработать вместо неё.
— Как бы вам сказать помягче? У меня есть основная работа.
— Не вопрос, вы можете совмещать.
— Слабо себе это представляю. Предположим, что я совмещу. А что, ваши консультанты зарабатывают столько, что могут себе позволить брендовые вещи?
— Вполне, у них же большая часть дохода — процент с продаж, а оклад да, минимальный. Чем лучше вы продадите, тем выше шанс заработать на те туфли.
— Знаете, Гамлет Иванович, — я всё же улыбаюсь невольно, иронизируя про себя, какие таки были комплексы у родителей управляющего Иванова, что они решили назвать сына Гамлетом, — я никогда ничего не продавала, продажи — это не моё.
— Да там ничего сложного. Девочки вам помогут. По сути, покупатели у нас постоянные, наши консультанты порой просто договариваются между собой, кто продаёт сейчас, а кто попозже.
— Мягко стелете.
— Я вам не вру.
— А зачем вам помогать мне? Вы могли бы взять кого-то из вашей сферы. К тому же я потом у вас не останусь, мне нравится моя работа. — и я не лукавлю, потому что действительно люблю наш журнал, своих подчинённых Аллочку и Никитоса...и, конечно, Костика Аркадьевича.
— Когда-то маленьким я очень мечтал подарить маме духи, но мы жили бедно, своих денег у меня не было. Каждый день я подходил к искрящейся, красивой витрине магазина косметики и парфюмерии и смотрел на эти духи. Пока однажды ко мне не вышел хозяин магазина и не предложил ему помочь в сортировке заказов и расстановке товаров на полки, а за мою помощь, он отблагодарил меня флаконом тех духов. Поэтому я и хочу вам помочь, тем самым вернув долг доброму человеку из моего детства.
Ох, я пока слушала душещипательную историю Гамлета Ивановича, пустила слезу. Бывает же такое!
— Вы меня растрогали, ух, хорошо, что у меня тушь водостойкая.
— Так вы согласны?
Конечно, я согласилась! Это же почти предложение руки и сердца от туфель Rubeus Milano. Кто же от такого отказывается.
Вот уже две недели я активно тружусь по вечерам и выходным в своём любимом магазине обуви и аксессуаров, при том, как ни странно, и в журнале работаю с не меньшим рвением, что сильно нравится Косте, да и вообще мой чудо-план модернизации оказался действенным. А вот, что там с продажами брендовой обуви и прочих сумок, ремней, в душе не чаю, ибо от меня это как-то скрывают, мол, всё потом, всё потом...в конце месяца узнаешь. Я пыталась выведать у других консультантов, что, да как, но они смотрят на меня с холодом и отмалчиваются, а одна...Ирма бросила какую-то странную фразу: «У своего Гамлета спрашивай!». И когда он успел стать моим? Не знаю, хотя...он со мной флиртует, бывает. Но мне казалось, что Гамлет со всеми девочками любезен. Выходит, не со всеми? Девочки ни в какую не идут на контакт, я их и тортиком пробовала задобрить, и просто за жизнь поговорить. Впрочем, я не дружбы пришла заводить, а заработать на свою любовь с первого взгляда.
К концу третьей недели работы тут и там без выходных и жуткого недосыпа, я чувствую себя, мягко говоря, не очень. У меня появились отвратительные сине-фиолетовые круги под глазами, я заметно похудела. Сама вижу, что похожа на зомби из фильма ужасов, но стараюсь, стараюсь, знать бы ещё, есть ли толк от моих стараний.
Впервые в жизни засыпаю на работе за рабочим столом...в журнале...а ко мне как раз входит шеф.
— Кхе! Кхе! Илона Юрьевна, я вам не помешаю?
— А? Что? Что случилось?
— Директор по развитию, спать дома будете, а на работе попрошу вас впредь работать.
— И..извините, больше такое не повторится. — я встаю с кресла, двигаюсь в сторону кофемашины, не удерживаюсь на ногах и падаю безвольно шефу в руки.
— Илона, да, что с тобой? Тебя и ноги не держат. Эй, детка, — Костя трогает заботливо мой лоб и усаживает на диван, — да у тебя жар. Ты заболела?
— Нет-нет, Константин Аркадьевич, видимо, переволновалась, перетрудилась, это всё нервное.
— Не помню, чтобы я тебя перетруждал, Белозёрова. — шеф злится, злится и волнуется за меня.
А я чуть было не говорю, что это на другой работе меня...уработали, но вовремя себя останавливаю. Костя не поймёт меня, решит, что я предала журнал. Или я не смогу ему объяснить, как было дело. А терять работу в журнале и расставаться с...шефом мне не хочется. И дальше работать в магазине тоже не хочется. Нет там ничего привлекательного, как это видится со стороны витрины. И ничего почти никто у них не покупает, этот волшебник в голубом вертолёте Гамлет Иванович или не знает, как реально обстоят дела в магазине, или мне пускал пыль в глаза...зачем-то.
Костя отправляет меня отдохнуть и подлечиться домой, а я вместо этого плетусь в магазин, чтобы поработать там и поговорить с Гамлетом, расставить все точки над «i». Не успеваю я переступить порог магазина, как раздаётся залп хлопушки, и мне навстречу выбегают девочки-консультанты в праздничных колпаках с воздушными шарами в руках, а следом за ними радостно вышагивает Гамлет с букетом каких-то диковинных цветов. Я озадаченно смотрю на парадную процессию в свою честь и ничего не понимаю.
— Илона Юрьевна, поздравляем от всего нашего дружного коллектива!
Дружного? Я не ослышалась? Да эти консультанты-пираньи готовы сожрать друг друга из-за редкого покупателя.
— Спасибо...коллеги, — язык не поворачивается назвать этих...любимыми или родными, — а с чем, собственно, меня поздравляют, Гамлет Иванович?
— Как это с чем, Илоночка? С выполнением плана продаж!
Правда? И когда ты успела, Илона Юрьевна? Или план продаж такой маленький, как то...чем в тебя пытался тыкать Вааааалик? У него...был меньше обычного, зато он мог доставить удовольствие руками. Тьфу ты! Какой Валик? Какие удовольствия? Что несёт этот конопатый игрушечный управляющий?!
— Да неужели?! Ой, как мне приятно это слышать. Говорите, говорите, вы услаждаете мой слух. — я делаю хорошую мину при плохой игре, меня чуть потряхивает, всем телом ощущаю озноб, вытираю со лба непрошенную испарину и отправляюсь следом за Гамлетом в его кабинет, куда он меня тащит за руку, разогнав одним лишь движением руки консультантов по рабочим местам.
А в кабинете у управляющего искрится бутылочка шампанского, два фужера поблескивают в полумраке, экзотические фрукты эстетично разложены в стеклянной вазе с позолотой, играет тихая музыка, кажется, «Энигма». Чего? Какая на фиг «Энигма»? Мальчик, ты откуда знаешь-то старую эротическую музыку? Меня ещё сильнее бросает в жар, я прямо ощущаю, как капли пота стекают по спине, моё тело словно плавится под палящим солнцем. Мне больно моргать, веки тяжёлые, и тем более я не хочу напрягать зрение, чтобы посмотреть на горе-управляющего, устроившего мне тут вечер...праздника и, очевидно, прелюбодеяния. Илона, Илона, какого…? Опять. Или это всё не мне? Разумеется, Гамлет ждёт свою возлюбленную! А ты уже придумала себе, что это для тебя. Но… Рука Гамлета Ивановича опускается мне ниже спины, и он начинает меня гладить. Я обессиленно отодвигаю его от себя.
— Гамлет Иванович, сердечно вас благодарю за поздравление. Но это, — обвожу рукой его кабинет, — явно перебор.
— Почему же, Илона Юрьевна, для вас только самое лучшее, — он подходит и стискивает меня своими юными ручонками.
Я моментально прихожу в себя. Итак, есть похотливый управляющий, в руках которого мои...заветные туфли Rubeus Milano. И есть мои нормы морали, ибо в 34 года я абы с кем абы как в постель не ложусь...даже ради туфель, что стоят, как три мои зарплаты в журнале, и угробили моё здоровье.
— Подождите, подождите, я не могу так сразу. А, если кто-то войдёт? Ой, у вас же тут камеры?
— Камеры случайно сломались, Илона. Я же видел, как вы поедали меня глазами. Наши чувства взаимны.
— Я поедала вас? Да когда такое было? — я в ужасе с силой пытаюсь разжать объятья управляющего, но его руки затвердели и оцепенели.
— С первой нашей встречи. Я почему вам вызвался помочь? Только из-за одного вашего взгляда...голодного, страстного взгляда.
Мамочки! Илона, чтоб тебя! У тебя любовь с первого взгляда с туфлями, а у Гамлета с тобой, какой-то замкнутый, порочный круг. Хоть бы зашёл кто-нибудь! И в этот момент открывается дверь, взбешённая Ирма смотрит на нас, готовая убить одного за другим или расчленить нас с Гамлетом одновременно. Я бросаю на неё молящий взгляд, на что она...подмигивает мне. Не знаю, что поняла эта консультантка. Но через какое-то время, пока я тщетно копошусь в хрипловатых причмакиваниях и мерзких поглаживаниях Гамлета, раздаётся сигнал, оповещающий, что кто-то вышел из магазина и что-то прихватил, не заплатив.
— Чёрт! — Гамлет встаёт и идёт к выходу, томно выдыхая, — мы продолжим, когда я вернусь, — и поворачивает ключ в замке снаружи, закрывая меня.
Какого хрена, Гамлет...мать твою...Иванович, ты меня запер? Вот ведь! Молодой, а какой смышлёный. Я начинаю ходить по его кабинету туда-сюда, беру в руки бутылку шампанского, представляя, как ей заеду...по голове Гамлету. Что тут у него ещё имеется? Оооо! Клюшка для гольфа — может, зарядить ему по лунке? Лунка в данном случае у меня, и я против, что он...мне туда зарядил что-то. Или всё не так уж плохо? В целом он симпатичный, вполне приличный, успешный парень для своих лет. Белозёрова, совсем с ума сошла? Да Гамлет, думает, что купил тебя как проститутку за туфли! Зато как элитную проститутку за дорогущие, брендовые туфли. Направь меня, Господи, куда нужно, ибо куда не нужно — я сама влезу.
В замке поворачивается ключ, я хватаюсь за клюшку для гольфа, и… В кабинет входит Ирма.
— Вы? Ты?
— Некогда языками чесать, пошли, — консультантка недовольно шипит.
— Куда? А как же Гамлет Иванович?
— Я могу его вернуть. Ты продолжения хочешь?
— Что? Нет, не надо! — я стою в шоке и не могу пошевелиться.
— У нас мало времени, Илона. Гамлет скоро вернётся, я, итак, его с трудом вызволила, пришлось импровизировать.
— С..с...спасибо!
— Пожалуйста. Что он тебе там пообещал?
— А ты откуда знаешь?
— Белозёрова, у него одна схема, он всех девок так заманивает.
— Я — не девка. — возмущаюсь и со злости клюшкой смахиваю со стола шампанское, вазу с фруктами, фужеры, что они с грохотом летят на пол и звонко разбиваются.
— Хватит болтать, пошли. Туфли, сумка?
— Туфли...сиреневые с пряжкой...Rubeus Milano.
— Воу! — Ирма уважительно улыбается. — Ты и правда — не девка, а дорогая штучка. Боже, Гамлет будет рвать и метать за эти туфли.
— Он же мне их не отдаст.
— Вот ещё! Сами возьмём. Я проведу тебя к запасному выходу, стой там и жди меня, никуда не уходи, поняла?
— Д...д...да, видимо.
— А, пока Гамлет, будет тебя искать, я принесу тебе твои хрустальные башмачки.
— Ты Фея-крёстная?
— Нет, я ревнивая стерва, и своего мужика никому не отдам. Гамлет — мой муж.
— Чего?! — я ошарашенно моргаю глазами.
— Того, давай иди быстрее, время — деньги.
Ирма провела меня в какой коридор между этажами, о котором я и не догадывалась. Можно было, естественно, убежать от них от всех куда подальше, так бы поступил разумный человек. Но я же — Илона Белозёрова — и мне не пристало сидеть на месте, никуда не бежать и ничего не искать. Прошло полчаса, час…я устроилась пятой точкой на холодной ступеньке, прислонившись к холодной стене, и задремала.
— Эй, засоня, вставай. — Ирма треплет меня за плечо, чтобы разбудить.
Открываю глаза и… Батюшки святые! Волосы у консультантки, растрепанные, красная помада размазана, тушь потекла, щёки пылают, белая блузка помята, и от неё исходит неимоверный выброс эстрогенов и...тестостеронов.
— Я погляжу, тебя знатно привели в порядок.
— О, да, спасибо тебе, Илонка. У нас никогда с мужем не было такого бурного примирения. Я его пока утешала, Гамлет на мне оторвался по полной, разозлила ты его. А я люблю, когда он жёсткий и горячий. Я испытала фантастическое удовольствие. Так что, Белозёрова, мои оргазмы стоят твоих туфель Rubeus Milano.
Я открываю коробку с обувью и ахаю от восторга! Кажется, что вокруг туфель волшебное сияние, будто мне их из Лапландии привёз на сказочных оленях сам...Дед Мороз. И неважно, что Дед Мороз живёт в Великом Устюге. Я себе так представляю, могу позволить и помечтать. А Гамлет Иванович — полный олень и далеко не сказочный. Но ведь нашли они с Ирмой друг друга, молодцы. Я бы не хотела себе таких отношений...на грани риска, скандала, измен и экстаза. Хотя…если подумать, повспоминать, сама я и не вспомню, когда в последний раз меня доводил мужчина до пика сексуальной разрядки. Но ведь я — Илона Белозёрова — и я непременно встречу того мужчину, который найдёт мою точку «G»...много-много раз.
Придя домой, я падаю без сил, но в обнимку с коробкой заветных туфель, которые заботливо прижимаю к себе точно Мадонна младенца. А вот ночью мне снится какая-то несусветная хренотень. Будто за мной гонятся, я толком не вижу, кто гонится, но чувствую, как адреналин зашкаливает, мне дико страшно, я убегаю, убегаю, падаю и лечу куда-то вниз, далеко, в темноту. Просыпаюсь в холодном поту и слышу собственные рыдания. Порой у меня очень реальные сны, на грани между реальностью и мифом, и не всегда я вовремя понимаю, что всё происходящее — не на самом деле, а лишь подсознательный плод моего воображения. На часах 03:00 утра или ночи, до будильника мне бы спать и спать припеваючи, но сон не идёт. Чем обычно занимаются свободные женщины в 03:00, когда не спят? Фильмы смотрят, книги читают. А что делаю я? Начинаю убирать квартиру, хотя она у меня, итак, вся мытая-перемытая, уж больно я люблю чистоту и порядок. Но нет пределов совершенства, и я протираю, подчищаю каждый уголок своей холостяцкой берложеньки, и когда в неё ступит нога мужественная да наведёт свои мужицкие порядочки, да так, чтобы у меня аж дух захватило, и желание возникло отдаваться, отдаваться ему раз за разом беспрекословно?! Почти включаю пылесос, когда опоминаюсь, что люди-то...соседи-то мои спят. Убираю пылесос, выбрасываю все салфеточки и следы ликвидированной пыли-грязи и довольная собой снова проваливаюсь в сон и сразу же подскакиваю от звука будильника.
Всё-таки я чем-то заболела, потому что меня по-прежнему температурит. Бессонная ночь сказалась на моём и без того измождённом лице, я не готова работать, но долг превыше всего, правда приходится сделать себе поблажку, используя пост директора, прошу своих помощников Аллочку и Никитоса никого ко мне не пускать, чтобы поработать в тишине и покое. Но не проходит и пары часов с начала рабочего дня, как за дверью моего кабинета слышится возня и визгливый крик Никиты: «Туда нельзя!», а затем незнакомый мужской бас, не терпящий возражений, выдаёт: «Нам везде можно!». Дверь кабинета распахивается, мой верный помощник баррикадирует проход своим хрупким по сравнению с моим телом и тем более с телооооом бритоголового амбала, что смотрит на меня недобрым взглядом, а меня одновременно умиляет рвение Никитушки и настораживает поведение и повадки незнакомца во всём кожаном.
Амбал на расстоянии протягивает красную корочку. Я, возможно, и дикая кошечка в душе или просто домашняя котейка по настроению, но зрение у меня в любом случае не такое, чтобы за километр видеть, что там у него в грёбаной корочке. Кто он? Налоговый инспектор? Пожарная безопасность? Партийный работник? Депутатский мандат или как там его? Точно, очередной...полный мандат в моей жизни в лице братка в чёрной кожаной экипировке, ему только биты бейсбольной не хватает для полного антуража. Ну, Илона Белозёрова, где ты ещё налажала, что и сама не в курсе? Разведка сработала быстрее всех твоих «Я». Я жестом отпускаю Никитоса и спрашиваю у амбала:
— Чай или кофе будете?
По-хозяйски наглец проходит в мой кабинет, разминает пальцы рук с хрустом, что гулким эхом прокатывается по каждой моей нервной клеточке, присаживается напротив меня в кресло и, помедлив, видимо, усиливая произведённый эффект своего появления, отвечает.
— Некогда нам с вами, Илона Юрьевна, чаи гонять.
— Что так? — я стараюсь не подавать виду, что в шоке, в ужасе, в панике и на грани остановки сердца, потому что столько ударов в минуту ни одно сердце отбивать не может.
— Дело у нас с вами, не терпящее отлагательств.
— Просветите меня, уж будьте так любезны, какие у нас с вами могут быть дела?
— А вы не догадываетесь? — амбал хитро скалится белыми как унитаз зубами, ужасные виниры, я бы себе такие не хотела. Илона, какие виниры? Ты на своих пломбах экономишь, лишь бы купить новые туфли, скоро придётся квартиру больше снимать, чтобы одну комнату занимала сплошь твоя обувка на шпильках. Я медлю с ответом, как и он до этого, жеманно надуваю губы и изображаю глубокий, мыслительный процесс. На самом деле в моей светлой головушке нет ни одной мысли...ни задней, ни мало-мальски здравой, потому что...я понятия не имею, чего от меня надо этому...с корочкой.
— А у нас тут с вами...«Поле чудес»? Скажите букву.
Амбал напрягается, его взгляд остро скользит по мне, он что-то перекатывает противно во рту, то ли жвачку, то ли конфету какую, а затем начинает ржать, как лошадь, нет, как стадо лошадей и коров, от его ржания трясутся стеклянные, раздвижные, затемнённые двери моего кабинета...и стены моего хрупкого сознания.
— А ты смешная и языкастая, мне такие нравятся. Дело закроем, я тебя в ресторан поведу.
Ты...блииииин...вообще...кто такой, бритоголовый тип в кожаном обмундировании?! Какой...бл… ресторан?! Я — девочка культурная и в жизни не выражаюсь, но мыслить могу и по-матерному. А я ох как матерюсь, ох, попадись мне на глаза когда-нибудь, всего обматерю, что к бабкам замотаешься бегать, чтобы с тебя мою матершинную порчу сняли.
— Во-первых, уважаемый, — нервно сглатываю и злюсь, какой он мне уважаемый? — вы не представились. Во-вторых, мы не пили с вами на брудершафт. И, в-третьих, вы отвлекаете меня от моей работы, затягивая с объяснением о причине вашего визита.
— Воу-воу, полегче, детка. Я же тебе. — сверлю презрительным взглядом амбала, на удивление он исправляется и начинает говорить спокойнее и серьёзнее. — Я же вам показал удостоверение. На вас написали заявление по статье 158 УК РФ. Слышали про такую?
Фу, как он это сказал...детка. Почему, когда меня Аркадьевич называет деткой, я сразу таю, как пломбир на летнем, палящем солнце, а от интонации амбала меня всю передёргивает, аж подташнивает. Вдох-выдох, спокойно, Илона Белозёрова, где наша не пропадала?!
— Так вы — представитель правопорядка? А я — законопослушный гражданин, к суду не привлекалась, живу честно и ни о какой статье 158, к счастью, не слышала.
«Это кража, то есть тайное хищение чужого имущества, — наказывается штрафом в размере до восьмидесяти тысяч рублей или в размере заработной платы», — кричит из-за дверей Аллочка. Да, надо бы в моём кабинете улучшить звукоизоляцию, двери что ли поменять? Нет не буду, благодаря моей любопытной помощнице, у меня есть пара секунд на осмысление творящегося абсурда. Какое, Белозёрова, хищение????????!!!!!!!! Я включаю мозги на полную мощность, думаю, думаю. Кроме того, что могла заболеть на нервной почве из-за работы в магазине и в журнале параллельно-одновременно лунатизмом, в голову ничего не приходит. Я НИЧЕГО НЕ ПОХИЩАЛА, клянусь своими новыми туфлями Rubeus Milano. Но амбал со мной в корне не согласен и почему-то уверен, что я причастна...виновна...в хищении чужого имущества.
— Какие у вас юридически грамотные специалисты. — страж правопорядка снова оголяет свои сверкающие виниры, хоть солнцезащитные очки одевай, так и слепят.
— Нет, они просто умеют оперативно анализировать и обрабатывать полученную информацию.
Теперь мыслительный процесс отображается на лице амбала. И почему именно этот следователь? Не могли прислать кого-то посимпатичнее. Он больше на бандита похож, ему только цепочки с крестом на шее не хватает да татухи «МАМА» на четыре пальца, чтобы удар кулаком с этой «МАМОЙ» был ощутимее. Бандит-следователь явно о чём-то думает, наверное, гадает, не прикидываюсь ли я дурой, не увиливаю ли от правосудия. Илона, какой правосудие?!
— Вам знакома Хорькина Ирма Данияровна? — выходит из мыслительного ступора амбал, передавая мне эстафету размышлений и внутренних разговоров с самой собой. А у нас неплохо получается, то он думает, то я, авось, до чего-нибудь и додумаемся с ним.
Ирма, Ирма, Ирма. Ирма?!
— Я знаю только одну Ирму, не в курсе на счет фамилии и отчества, свечку перед её паспортом не держала.
— Ирма Данияровна засвидетельствовала побои, которые вы ей нанесли, когда пытались выкрасть туфли известного бренда стоимостью.
— Как я могу к вам обращаться, — перебиваю следователя, догадавшись...наконец-то, о чём идёт речь.
— Для вас Юлий Парамонович. — амбал стеснительно улыбается и гладит свою блестящую лысину.
Какой очаровательный...Юлий Парамонович. Интересно, это у них семейное — называть мужчин в семье чудными именами. Впрочем, что мне до его имени?! Илона Белозёрова, как тебе не стыдно?! Большая тётя 34 лет, а бьёшь других девочек, туфельки у них берёшь без спроса, ай-ай-яй, надо тебя выпороть ремнём, как следует. Почему-то при мысли о порке вспомнила Костю, а внизу живота предательски разлилось тепло. Кышь, наваждение. Мы тут серьёзными делами занимаемся. И при чём здесь шеф? Он меня как мужчина вовсе не привлекает, совершенно не мой тип. Или мой? Илона, вернись к заяве, что на тебя накатали.
Хорькина Ирма Данияровна, значит. А я всегда думала, что хорьки милые зверюшки, поэтому и шубки никогда не носила, думала, что так как бы спасаю хорёчков от неминуемой гибели. А имя Ирма, между прочим, означает «справедливая». И где ваша справедливость и честность, мисс Ирма Данияровна?! Сама же мне туфли отдала. Сучка! Я ей оргазмы, а она мне статью 158 УК РФ?!
— Юлий Парамонович, — я улыбаюсь следователю своей самой обворожительной улыбкой и чуть отодвигаю ноги в лакированных чёрных лодочках на шпильках из-за стола, чтобы ему было виднее, — я понимаю, о каких туфлях идёт речь. Но дело в том, что Ирма Данияровна подарила мне их вчера, сама лично вручила в руки коробку с туфлями. И уж тем более я не поднимала на неё руку, у нас и повода с Ирмой конфликтовать не было, а, чтобы дошло до драки...
— Повод как раз имелся.
— Не темните, не будем ходить вокруг да около, излагайте, что там вам Хорькина наговорила?
— Не наговорила, а написала на вас заявление.
— Поскольку Ирма солгала вам, я считаю это наговором на себя и имею на это полное право.
— Выходит, вы не хотите сознаться в содеянном? — следователь пожимает плечами и смотрит на мои ножки, а я перехватываю его взгляд, в надежде за него зацепиться как за последнюю соломинку. У Ирмы с Гамлетом Ивановичем очень-очень много денег и, должно быть, связей, поэтому им ничего не стоило всех подкупить и меня упечь за решётку...зачем-то. Ладно бы Гамлет разочаровался, что у него со мной ничего не вышло, обиделся и отомстил. Но Ирме-то я что сделала?!
— Я не хочу лжесвидетельствовать против себя и брать на себя вину за то, чего не делала.
— Зря, очень зря. Я надеялся на ваше благоразумие и помощь следствию, Илона Юрьевна.
Я спрятала свои ножки подальше от сальных глазёнок амбала, который уже мне вынес приговор без суда и следствия и усадил в темницу за решётку на съедение крысам.
— Ирма утверждает, что мы с ней конфликтовали? И что же стало яблоком нашего раздора?
— Всему виной любовь и ревность. Вы приревновали вашего возлюбленного Иванова Гамлета Ивановича к Хорькиной Ирме Данияровне, потому и напали на неё.
— Как я могла приревновать Гамлета...Ивановича к...Ирме Данияровне, если они женаты и счастливы? Я всего лишь работала временно под руководством Иванова, чтобы купить те самые туфли.
— Они были женаты и счастливы.
— Кто, туфли?
— Илона Юрьевна, — бесится амбал и сверлит меня суровым взглядом, — не пудрите мне мозги, у вас не получится уйти от ответственности, вы ответите за нарушение закона по всей строгости.
— Что же вы меня самовольно обвинили, приговорили и посадили? А суд, вынесение приговора, защита адвоката? Или у вас свои процессуальные методы расследования? — я тоже бешусь да пуще этого бритоголового следователя. Кем он себя возомнил? А кем себя возомнила Ирма? Дура ревнивая! Да мне её Гамлет, что с туфлями, что без них, не сдался. Похотливый мальчишка с переизбытком тестостеронов!
— Можно сказать, ваша вина полностью доказана. — я ошеломлённо открываю рот, а следователь продолжает. — По камерам из магазина видно, как вы берёте с витрины сиреневые туфли Rubeus Milano и уходите с ними. Побои Ирмы Данияровны также зафиксированы в травмпункте, это раз, и два, гражданка Зелина Анжела Романовна подтверждает, что вы напали с кулаками на гражданку Хорькину, также разгромили рабочий кабинет управляющего магазина Иванова Гамлета Ивановича.
— У меня только два маленьких вопроса.
— Слушаю вас, гражданка Белозёрова.
Гражданка Белозёрова...детка...звучало лучше. Пусть я буду гражданкой, опустим детали и не будем придираться к словам.
— Почему вы нарушаете статью 51 Конституции РФ? Кто такая гражданка Зелина Анжела Романовна?
Амбал нервно закашливается и расстёгивает ворот своей чёрной кожаной косухи, определённо не ожидая, что в это время мне прилетает уйма сообщений в WhatsApp, открытом на компьютере, от моих любимых, заботливых и участливых помощничков. Именно Никитка написал, что...гражданин Юлий Парамонович не имеет права самоуправствовать, масло масляное, но не суть, и допрашивать меня без защитника, а я не обязана свидетельствовать против самой себя. А Аллочка любезно вверила меня в руки своего одноклассника — какого-то крутого адвоката, который что-то ей задолжал.
— Она — консультант. — голос следователя заметно слабеет. Ну что, амбал, сделала я тебя?!
— Вы не ответили на мой первый вопрос. — я стучу ногтями по столу и требую взглядом ответа.
— Мы можем предоставить вам защитника и продолжить...разговор в отделении.
— Продолжить допрос, вы хотели сказать? Потому что то, как вы себе позволили со мной говорить, как обвиняли бездоказательно меня, ничто иное как допрос. А вы меня даже не удосужились уведомить об этом. Решили, раз вы — следователь, а я — беззащитная и слабая женщина, то вам всё можно?
— Илона Юрьевна, не перегибайте пожалуйста.
— Запомните, Юлий Парамонович, я — Илона Белозёрова — никогда не нарушала законы, ничего не брала чужого и всегда жила честно, добиваясь всего своим трудом, мне нужно моё место под солнцем, моя жизнь и только мой возлюбленный, а не чей-то захудалый мужичок малолетний, у которого чешется писюн при виде представительниц противоположного пола. Когда суд меня оправдает, вам будет непременно стыдно за ваше поведение и слова.
— Гражданка Белозёрова, я вас услышал.
Он меня услышал! Не знаю, почему, но, когда так говорят, у меня создаётся ощущение, что тебя посылают далеко и надолго. Мол, бла-бла-бла, позвезди, позвезди тут, я тебя услышал. Я не успеваю додумать мысль, так как в кабинет стучит Алла, а за её спиной я смутно вижу мужскую фигуру. Видимо, защитник подоспел.
— Глебов Артём Борисович, — симпатичный незнакомец пожимает следователю руку, — адвокат Илоны Юрьевны. Попрошу вас прерваться и ввести меня в курс дела. А товарища Белозёрову мы пока отпустим попить кофе, да?
— Да, — нехотя соглашается Юлий Парамонович.
Под сосредоточенным взглядом адвоката и жутко недовольным следователя я выхожу из своего кабинета и нос к носу сталкиваюсь с Константином Аркадьевичем. И опять внизу живота разливается тепло. Да что со мной творится сегодня? Парфюм у шефа новый что ли, с феромонами?! Отгоняю от себя наваждение, отстранённо здороваюсь с Аркадьевичем и иду от него в сторону, забыв, куда, собственно, направлялась.
— Куда?! — сопит шеф, голос пронизывает меня холодом до мурашек, хотя я вся горю, так и не выпив ничего от температуры и простуды.
— Туда, — указываю рукой в пространство и ускоряю шаг, но Костя меня нагоняет и зажимает между стеной и высоким белым стеллажом с открытыми полками.
— Ничего не хочешь мне объяснить?
— Какие-то вопросы по плану модернизации? — я старательно хлопаю глазами и делаю вид, будто не догадываюсь, о чём меня спрашивает шеф.
— Я похож на идиота?!
— Бог с вами, Константин Аркадьевич, вы у нас — эрудит, знаток и рассудительная голова нашего журнала.
— Тогда, — шеф переходит на шёпот, — какого фига ты из меня его делаешь?
— Когда я из вас делаю, Аркадьевич?
— Илона Юрьевна, — шеф ударяет кулаком в стену в миллиметре от меня, а я опускаюсь по стенке вниз и ловко проныриваю под его рукой, ухожу от...Кости, хватающего ртом воздух. Но не успеваю пройти и пары шагов, как над ухом чувствую придыхание и гневный голос.
— Я тебя не отпускал, Белозёрова. Мы не договорили. Почему, почему, скажи мне на милость, у меня снова заходится сердце при мысли, что тебе что-то грозит? Мне 45 лет, Илона, я в группе риска людей с сердечными заболеваниями, а ты совсем не бережёшь моё изношенное сердце.
— Я предлагала тебе с кем-нибудь познакомиться, ты же сам отказался. А так женился бы, она бы и берегла твоё сердечко, старичок ты наш. — я хлопаю, смеясь, рукой шефа в области сердца, а он перехватывает мою ладонь и держит...своей горячей, крепкой, мужской ладонью. Нет, только не это...опять я...вся неистово горю внизу, хоть пожарных вызывай.
— Не нужны мне твои знакомства. Мне нужно знать, что с тобой всё в порядке. Слышала, мы в ответе за тех, кого приручили?
— Со мной всё в полном порядке, уважаемый шеф.
— Конечно, я вижу. Поэтому твой кабинет временно превратился в филиал следственного комитета.
— Мне ничего не грозит.
— Кроме денежного штрафа или исправительных работ, или лишения свободы ненадолго. — щебечет звонким голосочком со знанием дела Аллочка, отчего Костя реально хватается за сердце, и я не на шутку пугаюсь за него.
— Алла, чтоб тебя, не лезь, а! Видишь, шефу плохо?! — я машу кулаком, и Алла быстренько теряется в офисном пространстве.
— Посиди, прикрой глаза, сейчас накапаю тебе что-нибудь для сердца. — усаживаю шефа на диван и иду к себе в кабинет, не обращая внимания на что-то бурно обсуждающих следователя и адвоката. А вот они меня замечают, замолкают и оба усаживают в кресло. Но я сопротивляюсь, встаю и подхожу к своему столу, беру из верхнего ящика настойку пустырника, накапываю в стакан, заливаю водой из кулера, в гостевую кружку, что ждёт своего звёздного часа в высоком шкафу за стеклом, наливаю гранатовый сок и возвращаюсь к Косте под недоумевающие, хмурые взгляды мужчин. Слышу за собой шаги, это двое идут за мной и пытаются привлечь к диалогу. На что рукой я их останавливаю и указываю на лежащего, бедного шефа. Голоса стихают, все ждут, когда я реанимирую Аркадьевича. Тот принимает молча всё из моих рук, жалобно смотрит на меня, чуть не скулит, видит рядом со мной Юлия Парамоновича и Артёма Борисовича и срывается на крик.
— Илона Юрьевна, ни в чём не виновата! Она — кристально чистый человек!
— Константин Аркадьевич, мы и не сомневаемся. Но есть процедура, мы обязаны проверить информацию. — говорит переминающийся с ноги на ногу следователь.
— И сейчас мы должны с Илоной Юрьевной проехать в отделение. — добавляет адвокат.
Я стою посередине как на распутье, и до меня начинает слабо доходить, что адвокат не убедил следователя в моей невиновности, раз мы должны проехать в...отделение. Ну да, это не делается по щелчку пальцев. Нужно время, соблюсти все формальности, что-то где-то подписать. Но действительность оказывается хуже того, что я себе представляла, прямо как в моём сне. Меня задерживают и сажают в камеру предварительного заключения до выяснения обстоятельств. Я падаю и лечу куда-то вниз, далеко, в темноту.
Я усаживаюсь на...тюремную кровать...металлическую, скрипучую с серым видавшим виды матрасом, свешиваю свои длинные ножки без туфель на шпильках и в такт дождю за маленьким окошком с решётками вспоминаю А.С. Пушкина, начиная понимать смысл его «Узника»:
Сижу за решеткой в темнице сырой.
Вскормленный в неволе орёл молодой,
Мой грустный товарищ, махая крылом,
Кровавую пищу клюет под окном…
Илона, Илона, и сдались тебе эти туфли...этот Rubeus Milano?! Осматриваю камеру. Или нас стращают тем, в каких нечеловеческих условиях до полнейшего ареста отсиживают подозреваемые и заключенные, что ждут отправки по этапу. Или мне повезло, потому что у меня какая-то вип-камера. Здесь вполне мило. Салатовые стены, им в тон два стула и стол деревянных с металлическими ножками. Завидев металлические ножки, я прикидываю, как ими можно нехило огреть вошедшего полицейского и сбежать из камеры, и тут же ругаю себя за такие скверные мысли, но они выше меня, и сами просятся наружу. Салатовая дверь. Что за ней? Оооо, сортир, я бы сказала, современный унитаз...грязненький, правда. Эй, вы там, а можно мне моющие средства и тряпочки, или ёршик для унитаза? Я — Илона Белозёрова — у меня несовместимость с грязью. Раковина и, надо же, с жидким мылом и с зеркалом. Что же, а жизнь потихоньку налаживается. Я здесь неплохо отдохну от будничной суеты, высплюсь, сброшу пару лишних кило, говорят, есть местную баланду невозможно. Илона, Господи, откуда в твоём лексиконе такие слова? Баланда, этап… Я всматриваюсь в собственное отражение в пыльном зеркале. Хорошо выгляжу...пока, макияж даже не поплыл, хотя я и не плакала, чего ему плыть. Да, я ни слезинки не проронила...для приличия, потому что «повязали» меня и «посадили» очень быстро, и я не успела толком сообразить, что же произошло. И только сейчас в камере до меня доходит, в какой я… Фоном слышу душещипательную, прощальную музыку, вижу титры:
В главных ролях
Непробиваемая дура — Илона Белозёрова
Автор сценария — Илона Белозёрова
Режиссёр постановщик — Илона Белозёрова
Специалист по спецэффектам — Илона Белозёрова
Художник-костюмер — Илона Белозёрова
The End !!!
Больше всего вопросов и претензий у меня к художнику-костюмеру, она не могла другие туфли подобрать для главной героини?!
Каждый раз я зарекаюсь ввязываться в какие-либо авантюры, даю себе слово, что возьмусь за ум и начну жить как все. Но...что-то идёт не так, и авантюры находят меня сами, а я и рада новым приключениям, жить как все — скучно, уныло и однообразно, а ведь жизнь одна, и её хочется прожить на полную катушку, чтобы потом было, что вспомнить, пусть и в финале я понимаю, что в моей жизни наступил полнейший Endец.
За окном давно темно. Я не знаю, сколько уже созерцаю пространство камеры, окутанной вечерними сумерками. На меня наваливается жуткая усталость и давит грузом событий прожитого дня, я роняю голову на обжигающую холодом подушку и успеваю сказать вслух прежде, чем вырублюсь: «На новом месте приснись жених невесте».
Естественно, никакой жених мне не снится...вообще ничего не снится. Я просыпаюсь среди ночи, вся вспотевшая, сердце бешено колотится. Не сразу понимаю, где нахожусь, и что происходит. И лучше бы я и дальше не понимала, от осознания пугающей и угнетающей действительности становится сильно не по себе. Неужели мои дни сочтены? Я же такая молодая, мне только 34 года! Вот вспомнила бабка как девкой была. Илона Юрьевна, поделом тебе, будешь знать, как на туфли покушаться, что тебе не по карману. Тут же обхватываю себя руками за плечи и успокаиваю как маленькую. Илоночка, детка, ты ни в чём не виновата, это всё злая тётя Ирма Хорькина. Детка. Как же остро хочется, чтобы появился Аркадьевич, посадил меня себе на колени, погладил по голове и нежно сказал: «Детка, всё позади, я с тобой, добро победило зло, справедливость восторжествовала, а как же иначе?». Представив сильного и уверенного шефа, который снова меня спасает и утешает, я начинаю тихонько всхлипывать и забываюсь сном. Просыпаюсь, когда свет озаряет камеру, а откуда-то за дверью доносится грохот и недовольный крик: «Завтрак». В двери камеры открывается маленькая дверца или окошко, и мне протягивают сначала металлическую тарелку с некоей кашей, а затем кусок бело-серого хлеба, и бурчат, отходя: «Помой потом, придём, заберём».
Помыть чем? Спрашиваю я скорее у себя и ловлю взглядом жидкое мыло. Каша на удивление съедобная, кажется, перловая, но я не уверена, с детства терпеть не могу каши, поэтому у меня нет к ним особых притязаний, я не знаю, какой должна быть каша. Эта...ничего. Успокаиваю себя тем, что каша на завтрак — это полезно. Быстро растянуть «удовольствие» от полезного завтрака не получается, поскольку из-за двери доносится знакомый грохот и крик: «Чай. Сдаём тарелки.». Второпях мою тарелку и ложку жидким мылом, возвращаю злобному полицейскому и беру… Ааааа! Нереально горячую металлическую кружку, после чего дую на покрасневшую руку. Жду, когда остынет «чай», на чай жидкость без запаха и цвета мало похожа. Пью — сойдёт. Надеюсь, после отсидки мне не придётся обращаться к гастроэнтерологу. Умываюсь, заодно ополаскиваю зеркало, делаю свои грязные дела и жду. Чего? А я и сама в душе не чаю, чего мне теперь ждать и от кого. Прикрываю глаза, прокручивая в голове встречу с Гамлетом, Ирмой, пытаюсь уцепиться за невидимую нить, что выведет меня из-под стражи и снимет все обвинения, но понимаю, что попала по полной. Расхваленный Аллочкой одноклассник и крутой адвокат — Глебов Артём Борисович — не удосужился особо озвучить мне дальнейший расклад, лишь виновато пролепетал: «Дело требует рассмотрения. Вам пока придётся посидеть. У следствия неоспоримые доказательства вашей вины. Мне необходимо больше времени для изучения материалов. Но уверяю вас, мы с вами справимся. Я смогу договориться о смягчении меры пресечения для вас.». Артём Борисович в своём красивом костюмчике, ухоженный и надушенный какими-то противными и явно дорогими духами припечатывал меня к стене камеры своими словами всё больше, загоняя в беспросветный тупик безнадёжности.
«Задержанная Илона Белозёрова, к вам посетитель», — оповещает зычный голос за открывающейся дверью. В полиции у всех что ли голоса поставленные, точно они на плацу запевают песни. Я поджимаю под себя ноги и с сомнением гляжу на дверь. Кого там принесла нелёгкая? Ну?
Фухххх… Костя. Константин Аркадьевич. Нет, только не этот сочувствующий взгляд, шеф, пожалуйста. Он смотрит на меня прискорбно, садится за стол, отводит взгляд и молчит. Я тоже молчу, слезаю с кровати, подхожу к столу и смотрю на шефа. Наше взаимное молчание затягивается, оно оглушает камеру звенящей тишиной, и я не выдерживаю, заговариваю первая.
— Лошадью ходи, век воли не видать! — говорю абсолютно серьёзно и сажусь напротив Кости за столом.
— Чего? — шефа отпускает, у него расширяются зрачки, и взгляд фокусируется на мне.
— Ну вот, другое дело. Пришёл в себя. Здравствуйте, Константин Аркадьевич. Какими судьбами здесь?
— Очень смешно, Илона Юрьевна. Да так, мимо проходил, знаете ли.
— Никто не умер.
— О чём ты? — шеф недоумевает, что я вообще несу.
— О твоём преисполненном трагизма взгляде, смотришь на меня, будто заживо похоронил.
— Илона?!
— Что Илона? Я 34 года Илона. Ну сяду я в тюрьму, посижу, выйду. Миллионы людей попадают в эти...как они...места лишения свободы.
— Боже, Белозёрова. Как ты можешь?!
— А что здесь такого? Или тебя коробит, что твоя подчинённая оказалась преступницей?
— Но ты — не приступница.
— Да неужели? А какого я тогда тут чалюсь?
— Что за жаргон.
— Готовлюсь к жизни на нарах, там и похлеще базарят.
— Где ты этого набралась и когда? — лицо шефа искажается страданием, и я жалею его...жалею больше, чем себя.
— Хочешь, накричи на меня, если тебе полегчает. Скажи, что ты меня предупреждал, пытался обуздать, но я такая неуправляемая и неугомонная, охотливая до приключений, что снова вляпалась по самое не балуй.
— Уверен, это, — Аркадьевич обводит взглядом камеру, — недоразумение, и тебя скоро отпустят.
— Вряд ли, — признаюсь с сожалением.
— Почему?
— У меня слабая линия защиты и сильная доказательная база против...меня. Дело отлично сфабриковано, осталось только подписать тут и там, и отвезти меня в закрытом автозаке подальше от Москвы.
— Я видел эти доказательства. На видео видно, как ты сама берёшь туфли и уходишь с ними в неизвестном направлении. — шеф вопросительно смотрит на меня, я понимаю, к чему он клонит.
— На следующем видео видно, как я возвращаю туфли на витрину после примерки, Гамлет Иванович любезно предложил мне померить...туфли моей мечты, прочувствовать, ради чего я...ввязалась в эту авантюру. Поначалу ведь всё было невинно и чёрным по белому: я работаю у них, выполняю план продаж и получаю туфельки. А потом…
— А потом, как обычно, ты не виноватая, и оно само на тебя нашло. — шеф нервно смеётся и деловито складывает руки на груди.
— Как обычно. Вас послушать, товарищ Лавряшин, так я вечно впутываюсь во что-то. — я кривлюсь от обиды, чувствуя, как вот-вот подступят слёзы.
— Надо же, товарищ Лавряшин. С чего это ты вспомнила мою фамилию, Белозёрова?
— Да, было тут время в камере свободное, вот подумала, а подошла бы мне твоя фамилия, если бы мы поженились. Лавряшина Илона Юрьевна. Ничего так, да?
Аркадьевич психует и встаёт из-за стола, смотрит на меня безумными глазами, крутит пальцем у виска.
— Ничего...хорошего. Я посмотрю, тебе здесь скучно. Может, книг каких принести почитать, чтобы всякая дурь в голову не лезла?
— А принеси! Самое время вспомнить, за что Раскольников бабушку убил у Фёдора Михайловича. Принесите мне пожалуйста «Преступление и наказание», Достоевским себя побалую.
— Тьфу ты, Илона. В своём репертуаре сарказма. Ситуация...серьёзная и странная. Я впервые не знаю, чем тебе помочь.
— И не надо, и не влезай даже в это дело. Если адвокат бессилен, то ты, однозначно, ничего не сможешь сделать. Я это заслужила. Считай, что ты был прав...всегда...мне прилетело за мою горячность и бессознательность. Прости меня. И ищи нового директора по развитию.
— Илона, хватит, чёрт побери! Я ей хочу помочь, вытащить отсюда, а она откровенно издевается надо мной. Знаешь, как ты выглядишь со стороны? — я отрицательно мотаю головой и слышу гневный голос Кости. — Как ребёнок, который наворотил дел и стоит, насупившись, извиняется, заверяет, чуть ли не клянётся: «Я больше так не буду честно-честно. Такое никогда не повторится.», а на следующий день творит всё то же самое, если не хуже. Так и ты...заверяешь меня, просишь за что-то прощения и смеёшься надо мной.
— Я не смеюсь, Костя! — жалобно пищу, всхлипывая.
— А что ты делаешь? Душу мне рвёшь? Сил моих больше нет.
Я испуганно смотрю на Аркадьевича. Он зол, разочарован, испуган, обижен, и что-то ещё в нём неуловимое мной, непонятное. Встаю и отхожу к окну, отворачиваюсь от шефа. Глаза застилают слёзы, кажется, у меня снова поднялась температура. Крепкие, горячие, мужские руки обнимают меня осторожно за плечи, сжимают в своих объятьях.
— Прости, детка, я очень волнуюсь за тебя. Перестань хорохориться и делать хорошую мину при плохой игре. Я же вижу, как ты напугана.
— Мне страшно, Костя. — разворачиваюсь и зарываюсь лицом в пальто шефа...родного, преданного и надёжного.
— Я вытащу тебя, чего бы мне это не стоило, а адвоката поменяем, что может этот мальчишка. — шеф гладит меня по спине, внутри меня всё успокаивается, останавливается, я меньше сотрясаюсь в рыданиях и верю, безоговорочно верю своему Аркадьевичу.
Костя отпускает меня и укоризненно качает головой, возвращается на стул.
— Совсем забыл, я же обиделся на тебя.
— Чего? За что? Потому что ходила налево подработать?
— Нет, не поэтому. Мне обидно, что ты просто не пришла ко мне за деньгами на эти твои чёртовы туфли мечты. Если бы ты обратилась за помощью ко мне, то ничего бы этого не было, Илона.
— Ах вот оно что. Обиделся он. Да, если бы я тебе сказала про эти чёртовы туфли, в которых и пойти-то куда-то страшно, потому что они жутко дорогие, и попросила у тебя в долг денег, то ты бы сказал, что я сошла с ума. Ты бы дал мне денег, никуда бы не делся, а потом проел мне плешь в голове, напоминая при случае и без, какая я безумная и расточительная.
— И одолжил бы, и проедал бы плешь потом, и ты, Белозёрова, безумная и расточительная. А как с тобой по-другому? За тобой глаз да глаз нужен, детка.
— Скажи ещё. — я подхожу к Косте, трусь о его колючую щёку и мурлычу.
— Обойдёшься, на сегодня достаточно. Ладно, будет тебе «Преступление и наказание», и «Палату № 6» заодно захвачу.
— Лавряшин?!
— Да, Илона Юрьевна?! — мы оба оглушительно смеёмся, чем привлекаем внимание сурового стража порядка, который открывает камеру и сообщает об окончании нашего свидания.
Шеф не обманул, теперь у меня другой адвокат: дотошный, жёсткий, в возрасте и весьма убедительный. Он сканирует меня своими толстыми стёклами очков и записывает каждое моё слово толстыми пальцами рук, перетянутых золотыми кольцами с камнями. Я чуть не по минутам рассказываю ему — Аристарху Платоновичу Дементьеву — как провела дни в магазине, периодически делаю передышку, чтобы попить, так как говорю много, и в горле то и дело пересыхает. Наконец-то адвокат многозначительно заключает.
— Этого вполне достаточно, чтобы с вас сняли подозрения.
— Вы уверены?
— Милочка, меня оскорбляют ваши сомнения в моей компетенции.
— Да я не в вас сомневаюсь, Аристарх Платонович, а в себе и своём деле.
— Не смешите меня, Илона Юрьевна. Это плёвое дело. Устроили детский сад.
— Да? Но. Впрочем, полагаюсь всецело на вас, уважаемый.
— То-то же. — адвокат жмёт мне руку, оставляя на моей следы от своих колец, я смотрю в след его фигуре, затянутой в дорогой костюм под старину глубокого изумрудного цвета, и выдыхаю. Беседа с ним меня утомила, и я уже не в силах читать ни Чехова, ни Достоевского...только спать.
«Белозёрова на выход с вещами», — голос полицейского, ставший почти родным, чётко рапортует мне и открывает дверь. Я стою перед столом, держусь за спинку стула и нерешительно переминаюсь с ноги на ногу.
— Ну, чего застыла, как каменное изваяние? Или тебе пинка дать для ускорения? Так это мы на раз организуем.
— Не надо пинка, — до меня доходит смысл слов стража порядка. — Меня выпускают на свободу!
— Ага, свободу попугаям. — я улыбаюсь злобному полицейскому и медленно дефилирую к выходу в страшных резиновых шлёпанцах поверх махровых полосатых жёлтых с розовым носков, будто иду на шпильках. — Давай-давай в темпе вальса, мне некогда с тобой возиться. Ноги в руки и бегом, Илона Юрьевна. И больше закон не нарушай, любительница шпилек. — конвоир без стеснения ржёт надо мной.
Под любопытные взгляды и едва скрываемые улыбки полицейских я отправляюсь в комнату, где переодеваюсь в свою изрядно помятую узкую серую юбку и чёрную блузку, обуваю чёрные лодочки на шпильках, забираю волосы в хвост и, гордо выпрямив спину, покидаю отделение полиции...пытаюсь покинуть, потому что ноги меня не слушаются и начинают подворачиваться, на ступеньках при выходе я чуть ли не падаю, но меня ловит Аркадьевич.
— Отвыкла, Илонка. — смеётся одними глазами шеф и помогает мне спуститься на бренную землю.
— Ещё чего, мастерство не пропьёшь. — фыркаю я и забираю у него из рук букет белых роз.
— Ээээ, Белозёрова, а, если это не тебе?
— А кому же ещё? — я утопаю в мягкости роз, вдыхая их пьянящий аромат, и уверенно сажусь в машину Кости.
— Моей девушке, например. — выдаёт шеф, а я подпрыгиваю на сиденье и почему-то собираюсь выйти из машины.
— Простите пожалуйста, я пойду, не буду вас задерживать. Девушка — это святое. — с моего лица как-то незаметно для меня, зато заметно для Аркадьевича сползает улыбка.
— Ты не иначе ревнуешь?
— Чего? — я вскидываю букет и изумлённо смотрю на победно улыбающегося шефа. — Чего это ты удумал себе, Лавряшин?
— Ревнуешь, ревнуешь. И фамилию мою опять к себе примеряешь.
— Больно надо. — я отворачиваюсь к окну, чувствуя, как пылают мои щёки. — Или поехали, или я сама доберусь до дома, мне надо нормально помыться, поесть и отдохнуть.
— Да, конечно. — протягивает Костя разочарованно и давит на газ.
К хорошему быстро привыкаешь, даже к отдыху в тюремной камере, и на работу мне совсем не хочется. Но, во-первых, я так и не узнала у Аркадьевича, коим же образом меня удалось вызволить. А, во-вторых, я должна отблагодарить своего шефа, после моего освобождения у нас не получился нормальный разговор. Мы странно поговорили, необъяснимо, нелогично, что меня напрягает и не устраивает, так как в последнее время наши разговоры сводятся к какой-то новой плоскости...дальше рабоче-дружеских отношений.
— Белозёрова, день добрый. Проходи. — шеф внимательно что-то изучает, уткнувшись в монитор и не смотрит на меня.
— Как вам это удалось, Аркадьевич?
— Что именно, Илон? — Костя почти ныряет головой в монитор, куда-то далеко от меня.
— Да оторвись ты уже от монитора, что у тебя там? — взвизгиваю я почему-то, эти дни что ли, нервишки шалят. — Извини, я какая-то нервная стала, надо успокоительное попить.
— Не надо. С сегодняшнего дня ты в отпуске, езжай домой, собери летние вещи. Журнал выделил тебе путёвку в Грецию, билет и путёвку возьми у Аллы. Полечишь свои нервишки под шум прибоя.
Я присаживаюсь в кресло возле длинного овального стола шефа и молчу. Я сижу в шоке и не знаю, что сказать. Отпуск? Греция? Зачем? Почему? За что?
— Не за что, а потому что ты устала. — Костя словно читает мои мысли.
— А как же работа?
— Никита и Алла прекрасно справятся без тебя.
— То есть я совсем вам не нужна? Вы меня ссылаете?
— Илона Юрьевна, — шеф наконец-то отрывается от монитора и смотрит сосредоточенно на меня, — вы — наш ценный сотрудник, потому мы вас и отправляем отдохнуть, набраться сил, восстановиться и вернуться к нам бодрой, активной, энергичной, чтобы дальше продуктивно развивать наш журнал.
— Это как-то неожиданно.
— Какая ты, такая и путёвка. Твои новые приключения начинаются. — Аркадьевич подмигивает мне и возвращается к своим делам. — Всё, я занят, дуй к Алле за билетом и путёвкой.
Аллочка и Никитка о чём-то оживлённо спорят, я направляюсь к ним и чуть не получаю в лоб ластиком, смеюсь. Эти двое влюблены друг в друга, но Алла периодически сбегает от Никиты, ищет кого-то поуспешнее, побогаче и боится признаться самой себе, что любит мужчину за соседним офисным столом. На этот раз помощница переметнулась к тому самому однокласснику.
— Илоночка Юрьевна, вы извините, что я вас подвела. Я же не знала, что Артём — так себе адвокат.
— Ох, Алла, мужчины умеют красиво услаждать наш наивный, женский слух. Не ты первая, не ты последняя. А ты ему о себе что сказала?
— Что работаю у вас помощником.
— Мммм… А Артём Борисович и рад был хвост распушить да прикинуться крутым адвокатом. Что же...банально и не по-мужски.
— Вот и я ей говорю, а она меня не слушает. — Никита раздосадованно бурчит.
— А я не спрашивала твоё мнение. Моя жизнь, сама разберусь. — кричит Аллочка и кидает в Никиту степлер.
— Больно ведь, идиотка. — мой помощник трёт ушибленную щёку, а к нему уже спешит на помощь взволнованная помощница.
— Сильно больно? Прости. — молодые и знойные помощники обнимаются, забыв обо мне.
— Вот и славно, дети мои, живите в мире, любви и согласии. Где мои документы в ссылку?
— Какую ссылку? — говорят хором Никита и Алла.
— Билет и путёвка в Грецию.
— Вот, — помощница протягивает мне документы и подмигивает свою возлюбленному. А я улыбаюсь, по-доброму завидуя их молодости, нежным и в то же время страстным, таким искренним чувствам, и тому, что у них всё впереди.
Цок. Цок. Я вальяжно ступаю по глади пола в аэропорту и жду регистрацию на рейс. На мне фиолетовый комбинезон с шортами без бретелей, золотой пиджак с коротким рукавом и туфли Rubeus Milano. Я почти приближаюсь к стойке регистрации и слышу сзади какую-то возню, оборачиваюсь и вижу шефа, расталкивающего очередь.
— Илона Юрьевна, хорошо, что я успел. Вам привет от Олечки Амвросовой.
— Константин Аркадьевич, приветствую. Благодарю. А кто у нас такая Олечка Амвросова?
— Белозёрова, как не стыдно? Это твоя напарница в магазине была. — Я напрягаю память. Точно. Коротко стриженная русоволосая девушка с серыми глазами. Кроткая и немногословная. Мне иногда казалось, что она хочет заговорить со мной, но ей будто что-то не даёт. — Она как раз и выступила свидетелем против Ирмы и Гамлета. Оооо, Олечка столько интересного поведала про эту парочку, у них, оказывается, целая схема была, как дурить таких как…эмм.
— Таких дурочек как я, не стесняйся договорить.
— Можно и так сказать. Короче, они под благовидным предлогом приглашали девушек на работу, мол, недолго попродаёте, и туфли или сумочка ваши, а дальше обвиняли их в краже и шантажировали, вымогали с бедных девушек деньги, и все в магазине знали про злодеяния Ирмы и Гамлета, и молчали. Но в случае с тобой они почему-то пошли дальше, ты их чем-то спровоцировала. И Олечка вдруг заговорила, у неё и видео имелось в качестве доказательства, где эти двое сговариваются против тебя. Вроде бы Гамлет решил слиться, просил супругу оставить тебя в покое, но она взбесилась.
— Приревновала, всё понятно.
— Хорошо, что хорошо кончается.
— Это точно. — Я закрываю глаза, останавливая подступившие слёзы, человечность никогда не выйдет из моды и всегда будет трогать меня до слёз, до глубины души. И эта добрая девушка помогла мне обрести нечто большее, чем свободу, утраченную веру в людей. Спасибо тебе, Олечка Амвросова, за честность. — А вы какими судьба здесь?
— Это они? — вместо ответа спрашивает шеф и смотрит на мои туфли.
— Да. — теряюсь я под пристальным взглядом Кости, будто он снимает с меня эти туфли.
— Красивые. Тебе идут. — выносит одобрительный вердикт.
— Что ты здесь делаешь?
— Я подумал, что скорее всего ты не застраховала эти...свои туфли мечты и поездку. Мало ли кто тебя с ними украдёт. И как я вас буду искать по всей Греции? Это мне не Москва.
— Но как ты узнал, что я...их возьму?
— Илона, я тебя умоляю. Я знаю о тебе больше, чем... — шеф замолкает, а я смотрю на него, открыв рот.
Константин Аркадьевич стоит передо мной в золотисто-бежевых шортах, малиново-фиолетовой рубашке с цветными попугаями и в лиловых мокасинах с подошвой и завязками цвета бордо мне под стать.
— Лавряшин, какого...?
— Мы в одном стиле, детка. Не тушуйся. Твой шеф не такой уж и старик...иногда...и может быть вполне стильным.
— Вижу, молодец. Все молодые девчонки в Греции будут у твоих ног.
— У твоих ног — это по твоей части, Белозёрова. — я возмущенно закатываю глаза и слышу дальше. — О, наша очередь, иди давай, хватит на меня пялиться. Ты мне тоже очень нравишься. — шеф приглаживает свои растрепавшиеся тёмно-каштановые с проседью волосы и хитро мне улыбается серо-зелёными глазами.