По школьному коридору шла Евгеша. Учительница математики в средней школе села Алимова Евгения Павловна Стрельцова. Строгая, слишком строгая, (дети разбегались от нее в рассыпную), высокая, сухощавая, неопределенного возраста женщина, со сжатыми губами. Ребята и не морочили голову, чтобы узнать сколько ей лет, чем она живет. Одинокая, холодная, сухая селедка, вот и все, что болтали о ней в коридоре. Она всегда ходила в одном и том же строгом коричневом костюме: узкой юбке, ниже колен и пиджаке.
Прическа ее так же была однотипной. Толстая коса, заплетенная так туго, что ни один волосок не смел оттопырится в сторону в течение всего дня, накрученная кольцом на голове. В другом образе ее никто ни когда не видел.
Она входила в класс, останавливалась у двери, грозно обводя его глазами поверх разномастных голов, с громким стуком кидала журнал на стол. От этого все вздрагивали, а ручки на столе подлетали вверх и наступала звенящая тишина.
- Так, - садилась она за стол и, открыв журнал, долго вглядывалась в лица учеников. Напряжение нарастало. Все затихали и ждали: кто будет следующим партизаном у доски. Пытка будет долгой. – К доске… пойдет…
Как всегда, ученик выходил и мямлил что-то несусветное, стараясь потянуть время. Отличники подсказывали и тянули руки, в надежде получить дополнительную оценку, но Евгеша упорно терроризировала самых заядлых неучей, жестикулируя перед их лицом длинной деревянной указкой.
Как математик, она была сильна в своей сфере, но природная озлобленность, агрессия так и выпирали из ее маленькой щелочки в рубашке, оставленной случайно не застегнутой верхней пуговицей.
Вовка Петров, второгодник, при чем не первый раз, посещавший один и тот же класс, высокий широкоплечий остолоп, сидел на последней парте и задрав голову вверх, наблюдал, как муха, непонятно как попавшая в класс, ползала по потолку. Ну не учиться же она решила. Он приготовил промокашку, скатав ее в плотный шарик во рту и, готов был применить свое оружие, когда услышал строгое:
- Петров, к доске.
Потупив голову, Петров встал и продвинулся среди брошенных у парт сумок вперед, споткнулся и под громкий смех одноклассников, добрался невредимым до стола.
- Петров, ты что? Клоун? Тебе бы в цирке выступать.
- Не берут, - тут же парировал Петров, почесывая голову, - говорят образование нужно, а я его не имею. Поставьте мне троечку, - повернулся он к ней лицом, и клянусь, вы меня здесь больше не увидите.
- Клянется он, давай решай задачу, а я посмотрю, что тебе поставить. – Она отвернулась к окну и, всматривалась в даль, заворожено и отрешенно. Казалось, что она находится где-то далеко, может, в своих мечтах.
Петров повернулся в пол оборота к классу и рукой делал пассы: подскажите, ну!
Он смотрел сверху на ее косу, ругался в душе:
- У змея подколодная, удавить бы тебя этой косой! - и умолял отличников взглядом, помочь.
Заканчивались уроки и, Евгеша неспешно собиралась домой, в пустоту своего дома, который выделили ей для проживания. Она давно жила одна, с тез самых пор, как несколько лет назад попала в это маленькое село преподавать математику, геометрию. Где, по причине нехватки учителей, просто заставляли преподавать параллельно физику, химию, иногда и географию. Приходилось учить самой параграфы для следующего урока. Маленький телевизор скрашивал ее одинокие вечера, она смотрела пустыми глазами любую программу и подкидывала в печь поленья, ежась под пуховым платком, накинутым на плечи, пытаясь согреться в выстуженной за день избе. Готовила она только по выходным, а в течение всей недели питалась в школьной столовой.
Одна, всегда одна, ни кому не нужная, ни кому не интересная. Даже кошки рядом не было. Зачем мучить бедное животное голодом и холодом.
Так проходила ее размеренная унылая жизнь.
Дни меняли друг друга и были в точности похожи один на другой. Скукота. Ей часто казалось, что она медленно угасает в этом забытом богом краю.
Зимой деревню окружали однообразные снежные поля с каймой темной полосы припорошенного снегом леса. А летом красота зеленых полян, разнотравье лугов и река, блестящая на солнце, манили на свои просторы собирать землянику и купаться в прохладной воде. В это время и Евгеша расцветала, улыбалась, бегала в лес за ягодами и грибами. Родственников у нее не было, поэтому она с удовольствием помогала своей соседке Ирине с хозяйством во время летнего отпуска, за что и получала поллитровую банку коровьего молока, в качестве благодарности и раз в неделю исключительную возможность искупаться в русской бане.
Вот и сегодня Ирина пригласила ее в баню.
- Женька, приходи, натоплю, попаримся, с веничком березовым, отмоемся от трудов праведных. Давай, часов в семь вечера подбегай, что зря жару пропадать, обе помоемся. Потом чайком побалуемся.
Недолго думая, Женька собрала вещи и поспешила в баню. Снег поскрипывал под валенками и ядреный мороз крепко щипал за девичьи щеки. Но это было такой ерундой. Вот сейчас откроется дверь и ее встретит такой жар, отогреется, что она совсем не замечала острого покалывания на щеках. В назначенное время, подруга не явилась, к ней как раз пришел в гости ухажер, вернувшийся с лесозаготовок.
- Банька – то готова?
- Готова, только там Женька моется.
- А что, пойдем, спинку ей потрем, припугнем учителку, - смеялся Сергей.
- Я те дам, припугнем, девка не виновата, что вы кобели не туда смотрите.
- А куда мы смотрим?
- Эээ, как бы где нашкодить, да свалить скорехонько.
- Ну, чего ты опять?
- Гулять то у вас в хорошо получается…
- Ну, завелась!
- А вот жениться, что –то вы не больно торопитесь. Все бы только развлекаться. – Она надула губки и отвернулась.
- Ну, Ирка, чего ты, - обнял ее сзади Сергей. – Вот к весне приеду в деревню и…. поженимся. – Выдавил он из себя, словно сбросил мешок с зерном.
- Ага! Тока и можешь… обещать.
- Вот те крест, женюсь.
Крепко натопленная баня, уже ждала, манила к себе жаром и упоительным паром.
Когда Женька входила в баньку, ее заметил Петров, который, в эту минуту, возвращался домой из магазина. Он только месяц назад, вернулся из армии и гулял напропалую вечерами, посещая всех своих дружков и, про танцы в клубе не забывал, присматривался к подросшим девчонкам... Выбирал. Ему можно, он же дембельнулся. Имеет право отдохнуть по полной программе. Заметив, юркнувшую в баню бабенку, он смекнул, что Ирка, вдова тридцати лет, пошла искупаться в бане. А девица она была еще та, ходили о ней некоторые слухи промеж мужского пола, дескать: веселая очень и нежная. И решил он завернуть к ней, узнать, так ли это на самом деле, испытать свое мужское везение, повеселиться.
Он быстро спустился с горочки, перемахнул через забор, побарахтавшись в глубоком снегу, выскочил на проторенную тропинку и забежал в предбанник. Дверь стукнула. Там было темно, но нащупав руками лавочку, он стал раздеваться прямо там.
- Вот и Ирка пришла, теперь веселее будет, - подумала Женя. Она уже разделась и сидела на полке, распуская свою длинную косу. Пышные русые волосы длинными волнами ниспадали вниз, мягко касаясь обнаженного тела. Было так жарко, томно и, по телу струйками стал сбегать пот.
В это время Вовка разделся и, успев хорошенько замерзнуть в нетопленном предбаннике, смело, на полусогнутых, заскочил в баню, низко пригнувшись, чтобы не долбануться лбом о притолоку.
Какого же было его удивление, когда он увидел прямо перед собой свою бывшую учительницу, Евгешу, собственной персоной, в тусклом свете керосиновой лампы, да еще голую.
Она, обалдев от такой наглости парня, вскочила и предстала перед его глазами во всей своей наготе. Прикрывая одной рукой свои девичьи прелести, Женька запустила в него мочалкой, потом нащупала веник. Он летел в том же направлении, схватилась уже за таз.
Володька ретировался, получив хорошенько по задней точке ребром от тазика. Послышался грохот и крик. Пошуршав в прихожей, он оделся за минуту, как в армии и скрылся в сумерках лунного вечера, под дикий хохот Евгеши. Ее разбирала досада, потрясение и началась целая истерика.
- Что теперь скажут обо мне в деревне? Я в бане со своим учеником, в непристойном виде. Ой-е-ей! Откуда он только взялся? Клоун!
В ней боролись противоречивые чувства. Стыд острым жалом впивался в мозг, а с другой стороны, скрытые спящие потаенные желания стали просыпаться в ней и подниматься вверх по телу.
Через некоторое время она успокоилась и, вспоминая перекошенное Володькино лицо, прыснула от смеха.
- А он ничего стал, такой статный, красивый, настоящий мужик, - и залилась краской стыда, от своих мыслей, зарывшись лицом в распаренный веник.
Вовка ходил сам не свой. Он был изумлен прекрасным видом учительницы. Волшебное чувство охватывало его нутро и огонь любви разгорался в груди с необузданной силой.
- Русалка, Василиса Прекрасная, царевна Несмеяна, Елена Премудрая, - шептал он, глядя на звезды в окне. И действительно все эти сравнения стопроцентно подходило к его Нимфе...
Он закрывал глаза и снова видел ее бархатную белую кожу с капельками воды, стекающими вниз по распаренному телу. А волосы? Венера Милосская по сравнению с ней чахлая бедняжка. Он сжимал подушку в объятиях и ревел, как раненый медведь. В общем: парень потерял покой и сон. Ревновал ее ко всему на свете. К столбу на улице, к сугробу, к деду Митяю, с которым она просто поздоровалась утром, когда он ехал на своей гнедой за сеном в поле..
Положение становилось невозможным и он решился.
На четвертый день он ждал ее у старой березы на пригорке, где проходил ее путь от школы домой. Снега не было уже три дня и тропинка была здорово вытоптана от доброй сотни валенок детей и взрослых.
Он нервно курил и придумывал, что сказать своей возлюбленной, как себя вести. Мысли роились разные, но значимых, конкретных, пока не было. В таком положении он еще не бывал и истерично запускал клешню в свою шевелюру.
Вдруг он увидел знакомый силуэт.
Отбросил недокуренный окурок в сторону, облизал губы, приготовился.
Евгеша приближалась. Завидев парня, испугалась, чуть замедлила шаг. Сердце трепетало гне на шутку, надо сказать и у него тоже.
- Чего тебе, Петров? – Прозвучал строго вопрос.
- Евгения Павловна!
- Ну!
- Женя, я не могу больше без тебя, сил нет.
Евгеша застыла от удивления, даже подалась немного назад, губы приоткрылись. Больше сдерживать себя он был не в силах.
Володька ринулся на нее, схватил в охапку и принялся целовать. Женщина не удержалась на ногах, и они вместе упали в сугроб.
- Петров! Ты очумел, что ли? Увидят. – Отбивалась она.
- Пусть видят, я и жениться хочу.
- Ты же мой ученик, - она сидела на снегу и смотрела в его глаза.
- Теперь нет, теперь я муж твой, - крикнул он и снова вцепился губами в ее губы.
Они лежали на снегу под березой, ошеломленные, спокойные... над ними повисло чистое небо, только солнышко лениво светило, украшая землю разноцветными блесками снега.
- Ой, дураки, сейчас же дети пойдут, бежим. - Скомандовала она, посмотрев на часы.
Быстро подскочили и, весело подпрыгивая, пустились бегом с горы, как нашкодившие школьники. Им повезло. Улица была пуста, а в холодном доме им уже никто не мешал.
С той поры прошло много лет. Евгения Павловна прожила хорошую жизнь со своим Володенькой. Муж из него получился изумительный, нежный, любящий. А двойки, что они? Семейному счастью не помеха, был бы человек хороший.
Только с той поры, как Евгения Павловна вышла замуж, она появлялась в школе в красивых, правда строгих платьях, и меняла свои прически. Была всегда веселой, хотя двойки ставила нерадивым ученикам часто. Заслужили - получайте. Она родила двух прекрасных здоровых дочерей, красотой в нее, с копной русых волнистых волос…
Жизнь продолжается…