Аннушка. Часть 11.
Лукерья Демьяновна не стала рассказывать мужу о своих планах. В последнее время он был зол, смутное время и события, творившиеся вокруг выбыли почву из-под его ног. Прочно стоявший на ногах купец, сколотивший своё богатство на торговле, не знал, что ожидать от нынешней власти. От того и напивался по вечерам, чтобы хоть немного уменьшить боль от страшных предчувствий.
Вечером она собрала свои личные украшения, доставшиеся ей от матери и сложив их холщовый мешочек повесила на шею сыну.
-Васенька, береги мешочек-то –шептала она сыну, укладывая его спать. Никому-никому про него не рассказывай, а как доберетесь до Елошного, передай Аннушке, но так, чтобы ни одна живая душа не видела!
-Мамочке, я не хочу в село ехать, -хныкал в ответ Вася, протягивая к ней руки.
-Ну что ты, милый! В Елошном тебе хорошо будет, там молочко парное, коровки на лугу пасутся, только ты не рассказывай никому чей ты сын, назовись Васей Маткиным, помнишь, грузчик у нас такой работал? Вот и побудь немного его сыном, а как потише станет, мы с отцом тебя заберем. Не любят деревенские-то купцов, вот и ты промолчи. Держись Анны, она в обиду тебя не даст и помни, всегда помни, как мы тебя любим! А теперь закрывай глазки и спи.
-Мам, а ты рядом посидишь?
-Конечно, мой хороший.
-А спой мне песенку, ту что пела раньше.
-Баю, баю, баю, бай.
Ты, собаченька, не лай,
А ты, волк, не гуди,
Мою детку не буди.
Моя детонька, усни,
Сладкий сон тебя возьми.
Запела тихонько Лукерья Демьяновна изо всех сил сдерживая слёзы, чуяло материнское сердце, беду, старалась насмотреться напоследок в родное лицо сына. Как не тешила себя надеждами, понимала, возврата к старому не будет и тихая, спокойная жизнь в их купеческом доме закончилась. Убедившись, что он заснул, она прошла в свою спальню, где дала волю слезам. Плакали в эту ночь в разных домах две женщины, каждая о своём, но связанные в единое целое ребенком, невинно спящим в своей кровати.
Утром она надела на сына старые портки и рубаху, чтобы не привлекать внимания, собрала котомку с харчами, узел с зимней одеждой. Две фигуры незаметно выскользнули из ворот купеческого дома и направились к месту встречи.
Аннушка в это время прощалась с Ольгой Ивановной. Та вцепилась сухой ладошкой в её юбку, не отпуская.
-Богом прошу, заклинаю тебя, останься, Аннушка. Схлынет муть эта, как мусор с водной гляди и заживём, как прежде.
-Ольга Ивановна, миленькая, никак нельзя, с вами Аким и Прасковья остаются, присмотрят ежели чего.
-Помру я скоро-безжизненным голосом сказала ей вдова, выпуская из своих рук её юбку.
-Только ты меня и спасала, грудница и задавит.
-Ну что, вы, Ольга Ивановна, я травяные сборы вам оставила и рассказала, как их готовить, Прасковья и заварит. Дай Бог и мы с вами свидимся ещё-ответила ей Анна, пятясь спиной к двери, не зная ещё, что дом у вдовы экспроприируют, саму её переселят в тот самый подвал, в котором она когда-то жила с Яковом, где и уйдёт старушка в мир иной на руках верного Акима и плачущей Прасковьи. Но это будет потом, а пока спешила она на небольшую торговую площадь, с которой и начинал свой путь обоз по Сибирскому тракту в далекий Омск.
Получив благословение от Лукерьи Демьяновны, оплатившей поездку, умостились они с Васей на одной из телег, стараясь быть неприметными и не привлекать к себе внимания. Всю дорогу девушка была в страшном напряжении, опасаясь всего и выдохнула лишь, оказавшись народной площади перед храмом. Путешествие их было окончено, и они были дома.
Тревожно и неспокойно было в Елошном. Бабы у колодцев языки в кровь смолотили обсуждая, то, что происходит в стране, видя дурной знак в иконе, внезапно упавшей на пол храма с иконостаса.
Егор Васильевич, забросивший ремесло, возвращался домой подавленным и о чём-то долго молился, стоя на коленях, глядя на темный лик в красном углу, шептал, неистово крестил лоб, как будто от этого зависела их жизнь.
Васятку по началу приняли они настороженно и даже осудили дочь, повесившую себе на шею чужое дитя, но вскоре отмякли сердцем и полюбили славного, ласкового малыша, как собственного внука. Егор Васильевич обучал его премудростям своего дела, находя Васятку смышлёным не по годам ребёнком.
Тяжельче пришлось Аннушке. Языкастые елошинские бабы полоскали её на каждом шагу, не стесняясь задавать каверзные вопросы о городской жизни. Но после того, как она сумела принять тяжелые роды у своей сестры, сохранив её жизнь и ребенка, потянулись в дом Шабалиных просильцы с разными болячками, с лечением которых не могли справиться даже фельдшерица и врач, ведущие прием в земской больнице, находившейся в соседнем селе.
Егор Васильевич поначалу ругался, потом смирился и выделил дочери малуху, где и принимала она больных.
О Якове не было ни слуху, ни духу и даже родители его ничего о сыне не знали. Так и жила Анна, ни жена, ни вдова, заботясь о родителях и Васеньке, пока однажды в тоскливый ноябрьский вечер, не раздался осторожный стук в окно их дома.
-Егор, глянь, кого там черти принесли на ночь глядя? –сердито сказала мать Анны, отлеживающаяся на теплой печи, подтопленной по случаю холодного дождя.
-Вот ведь люди,-ворчала она, укрывая сверху теплой овчиной Васю, спящего рядом -никакого уважения нету, ночь на дворе, а они прутся, нет чтоб до утра потерпеть-договорить она не успела, ибо гость, шагнувший за порог дома заставил её замолчать.
-Мир вашему дому-сказал он, наклоняясь, чтобы пройти через низкую дверь.
-С миром принимаем-отозвалась Люба, силясь рассмотреть лицо вошедшего в свете керосиновой лампы.
-Мне бы жену свою, Анну Егоровну повидать-смиренно сказал Яков, а это был именно он, снимая с головы фуражку. Был он в шинели, зарос бородой, черный когда-то чуб повис на мокром лбу невразумительным клоком.
-Егор, Анну позови, в малухе она, мазь для Прокопьевны от чирий делает-приказала хозяйка, сползая с печи.
-Явимшись, значит, зятёк-ехидно сказала она, усаживаясь на скамейку, –не запылившись, по дражайшей супруге соскучившийся. А мы тут вас ждём-поджидаем, глаз не смыкаем!
-Зачем вы так, Любовь Прокопьевна, война идёт, тяжелое время, где как не у родителей укрыться дочери?
-А ты значит сбоку припёка? -сердито парировала ему мать Анны.
-Ну почему же? Муж я ейный, законный, между прочим! - с вызовом ответил гость, но продолжить не получилось, в избу вошла Анна.
-Ну, здравствуй, душа моя! -сказал он, обращаясь к ней.
-И вам не хворать-ответила она, не думая, удивленная столь неожиданным визитом.
-Что встали, девки? –вмешался в разговор Егор Васильевич, -не знаете, что делать? Гость на пороге, накормить бы надобно с дороги, потом допросы чинить! А ты разболокайся, да проходи! Давно нам встретиться надобно было, да всё не судьба! Мать, чего застыла? Щи доставай, картоха с ужина осталась, счас сала принесу, с прошлой зимы сохранил, свежего нынче не видать, как своих ушей. Яков снял сапоги, размотал портянки, в доме потянуло гнилью, а на ноги было страшно смотреть-сукровица сочилась прямо на пол.
-Мама, теплой воды приготовь-сказала Анна, -я сейчас,- сказала она, убежав обратно в малуху. Проснувшийся Вася свесил любопытную голову с печи, наблюдая, как взрослые мечутся по избе, помогая гостю. Бабушка Люба спешно накрывала на стол, дед Егор тащил бутыль с самогоном, а Аннушка, омыв ноги гостя водой, обмазала их мазью и перебинтовала чистыми тряпками.
-Спасибо-шепнул ей Яков, -нам бы переговорить, наедине-сказал он, показывая глазами на Шабалиных.
-Отужинай сперва-ответила ему Анна, вынося грязную воду из избы.
Яков ел молча, жадно откусывая от хлеба большие куски, глотал, почти не жуя.
-Не слишком сладки, видать казенные харчи, - сказала Люба по известной женской жалости сочувствуя гостью.
-Ты вот что скажи мне, мил-человек, с какого ты фронту, коль шинель на тебе? С Колчаком аль с этими, христопродавцами, что в село наше недавно пришли?
-С ними, отец- ответил ему Яков, залпом выпивая кружку молока.
-Ясно всё с вами, не по той, значит, дорожке ты пошел, мил-человек!
-А у нас одна дорога теперь-к светлому будущему! -твердо сказал гость, доставая кисет для махорки. Не куривший Егор Васильевич поморщился недовольно, и Анна спросила у мужа:
-Ты поел? Идём в малуху, там и покуришь и поговорим заодно.
-Вот –вот, ступайте, думаю вам есть, о чем побалакать, а мы уж с тобой утром разговор продолжим-сказал Егор Васильевич, спешно пряча бутыль с самогоном под лавку.
-Не хватало ещё нам в семье большевика –ругался он, прикрывая бутыль дерюжкой.