Рупор считал себя важным парнем, и все в общине тоже считали Рупора важным парнем. А всё потому, что он нашёл пристанище для кучки подростков. Настоящий дом на отшибе. С крышей, под которой можно было укрыться от ночного ливня и не бояться обезумевших животных, заполонивших города. Рупор мог позволить себе развалиться на диване и смотреть на всех свысока, потому что диван тоже нашёл Рупор. Как и книжку, которую объявил священной, и которую громко цитировал, за что и получил своё имя.
Рупор был высоким, Рупор был сильным, Рупор был самым старшим в свои восемнадцать. У него были длинные волосы, собранные в хвост, и кожаная жилетка с меховым воротником. Ни у кого не возникало сомнений, что Рупор заслуживает место вожака стаи.
Кроме меня.
Он сделал пальцами знак, и я вывалил из рюкзака на пол всё, что удалось найти за день. Две пустые стеклянные банки, несколько погнутых плат, моток верёвки и консервная банка. Маловато для гордости.
Рупор прокашлялся и сел на край дивана, уперев локти в колени.
— Клоп, сколько ты с нами?
Я молчал, затерялся взглядом среди найденного мусора. За годы жизни в доме я привык к прозвищу и никак не реагировал.
— Клоп?
— Три года, — процедил я.
— Три года я берегу тебя под этой крышей, — медленно сказал он. — Парни жопы рвут, чтобы найти еду, прокормить тебя. А ты нам тащишь бесполезный хлам.
— Так ведь раньше и я находил еду! — проснулось уязвлённое самолюбие.
— Раньше! — Рупор вскинул руки. — Хорошее слово. Только, Клоп, нам всем плевать, как было раньше. Мы живём здесь и сейчас, а здесь и сейчас ты слабак.
Остальные не вмешивались. У Косого слева от меня сумка полнилась чем-то вкусным. Завалил кого-то, видимо. Зайца, или лису. “И не поделился,” — проскочила злая мысль, но тут же растворилась, потому что никто не обязан делиться. Это прямой путь в смерть. Я хорошо усвоил урок.
— От каждого должна быть польза.
— Он верёвку нашёл, — раздался голос Карины. — Пригодится.
Рупор поджал губы и уставился мне за спину. В глазах засветился интерес, от которого я скрипнул зубами.
— Этого мало. Ему придётся уйти.
— Он же умрёт!
— А помрёт — так помрёт, — в пустоту сказал Рупор, потом вернулся ко мне. — Мы будем ждать тебя с едой, Клоп. А без неё не возвращайся.
И, откинувшись на спинку дивана, стал бубнить себе под нос:
А он придёт и приведёт за собой весну,
И рассеет серых туч войска,
А когда мы все посмотрим в глаза его,
То увидим в тех глазах Солнца свет.
И гаденько засмеялся. Самодовольный дурак. За последний год сам ни разу не вышел за порог, а ото всех требовал, как с троих. В доме тридцать подростков ютились по углам в четырёх комнатах, настоящая волчья стая, но никто не смел сказать слова против. Никому не хотелось оказаться на улице в ночной ливень.
Шаркая пятками по истёртым доскам, я вышел на крыльцо. Под жёлтое больное небо, на серую больную землю, утыканную сгоревшими елями, точно гвоздями. На горизонте в душном мареве дрожал город с двумя блестящими стрелами башен. Когда-то-Петербург.
Из вещей у меня были только рюкзак с пустой бутылкой из-под воды, да маленькое сокровище, спрятанное под пнём в километре от дома.
— Клоп, — позвала Карина, выглянув из-за угла. Чумазое лицо, спутанные волосы, розовый свитер драным мешком висел на чересчур заострившихся плечах. В руке болталась моя верёвка.
Карина поманила меня подальше от стен, к одному из чёрных стволов. Потом резко повернулась и щёлкнула меня по носу. Сердитая.
— За что?! — Я схватился за кончик.
— Если решил меня бросить, то так и сказал бы.
Я часто заморгал, пытаясь проникнуть в суть мысли. Карина закатила глаза.
— Забей. Сейчас надо понять что тебе делать.
— В город пойду.
Новый щелчок. Быстрее и сильнее предыдущего.
— Да хва… — Договорить не удалось, Карина слегка наклонилась и заткнула рот поцелуем. Куснула губу.
— Если хочешь умереть, то давай от моих рук?
— А что ещё делать?! — вспылил я. — Охотиться не умею, а все развалины в округе обысканы вдоль и поперёк.
— Ты такой дурак, Клоп. — Она покачала головой. — Попроси других поделиться добычей.
— Нет! — жёстко ответил я. — И даже не думай просить за меня.
— Ну так стащи! — Губы задрожали, в глазах заблестели слёзы. — Что мне без тебя делать?
В памяти всплыл похотливый взгляд остолопа на диване.
— Рупор расскажет и покажет.
Уже в следующую секунду я пожалел о сказанном, но гордость не позволила развернуться.
— Ну и вали!
Карина осталась за спиной, а вскоре и дом с прильнувшей к окнам оравой. И что бы там Рупор ни шептал себе под нос, я ответил бы словами из его книжки.
Они говорят: им нельзя рисковать,
Потому что у них есть дом, в доме горит свет.
И я не знаю точно, кто из нас прав,
Меня ждёт на улице дождь, их ждёт дома обед.
Жёлтые облака запеклись бурой корочкой. В сломанном мире занимался вечер. Когда я добрался до пня, уже наступили голодные сумерки. Последние крохи вчерашнего завтрака растворились на дне желудка.
Прикрытый жестяным листом холмик примятой земли оказался нетронутым. Раскопав его, я достал из ямки своё сокровище. Пусть Рупор думает, что только у него есть священная книга, у меня в руках лежала сила куда более свирепая, чем тексты какого-то то ли поэта, то ли пророка.
***
Над головой растекалось чистое ночное небо. Садоводство отходило ко сну, и окна в округе тихо гасли одно за другим. Мы с дедом сидели на каменной приступочке возле крыльца. Он смолил свою излюбленную треснутую трубку, а я вглядывался в звёздный бисер, зажав ладони между коленей, и не мог отвести взгляд.
Дед выпустил колечко дыма.
— В городе такого не увидишь, — многозначительно сказал он, и было непонятно, что имелось в виду. Звёзды или его мастерство. Скорее всего, первое, потому что мамина подруга тётя Света могла и не такое.
Дед отложил трубку и достал из нагрудного кармана потрёпанную записную книжку в красном кожаном переплёте. Толстенькая, размером с дедову ладонь. Нижний угол темнел от кофейного пятна, проевшего книжку насквозь.
— Смотри, — он открыл страницу с рисунками созвездий. — Здесь я нарисовал созвездия нашего северного полушария. На юге они будут совсем другими, там и Луна в другую сторону смотрит.
Он перелистнул страницы. Теперь на меня смотрели аккуратные карандашные динозавры, такие же, как в подаренной родителями энциклопедии. Сбоку от рисунков аккуратным почерком сообщалась вся важная информация. Листы замелькали перед глазами и захлопнулись обложкой.
— Тебе недавно десять стукнуло, так что держи. — Он сунул книжку мне в руки. — У вас в учебниках всё это есть, конечно, но я попытался собрать самое важное в одном месте. В основном там исторические даты с кратким пояснением и немного естественной науки. Это как ваше природоведение. Про животных, про горы и океаны. Чутка математики и физики. Кое-где найдёшь мои мысли на разные темы, но пока смело пропускай, сейчас ты не поймёшь ничего.
Я прижал книжку к сердцу и пообещал беречь до самой старости.
А потом полетели бомбы.
***
Мы провели в подвале два года, благо в то время все люди в домах устраивали бомбоубежища. Бабушка умерла на третий месяц, потому что закончился инсулин, и впасть в кому казалось гуманнее, чем открыть люк и впустить радиацию. На следующее утро тела уже не было, а одна из морозилок оказалась обмотана скотчем. Тему я не поднимал и почему-то даже не плакал.
Кажется, за это время мы с дедом успели сотню раз рассказать друг другу истории своих жизней, сидя на диване возле тусклой лампы. Его, конечно, выходила длиннее, но я не жаловался. Мне особенно нравились места, в которых он расписывал маршруты своих плаваний на сухогрузе. Африка, Испания, Япония, — везде с ним что-то приключалось, а я грустил, что мне уже не удастся повторить его путь.
— А куда ты денешься? И не такое переживали. Ешь давай.
— А ты?
— Пока ты спал, навернул огурчиков. — Он подмигнул и кивнул на пустую банку в углу.
Пустой она стояла уже неделю, но маленький я не обращал на такие мелочи внимания. Как только разговоры затихали, я утыкался носом в книжку и перечитывал строки, заученные наизусть.
“Я, в целом, против принятой системы летоисчисления, но ничего поделать не могу.”
“480 год до н.э. — Фермопильское сражение.”
“Чёрная дыра — область пространства-времени, гравитационное притяжение которой настолько велико…”
“Не всем повезло так же, как тебе, поэтому не стесняйся делиться. Отбрось жадность. Тебе в голову может прийти мысль, что слабый сам виноват в том, что он слабый, но тут же выкинь её и вместо этого ответь на вопрос: как ты получил то, что имеешь? Твои родители и мы с бабушкой поделились с тобой частичкой себя.”
Дед обманул. Он поделился всем и ничего не оставил себе.
Заполнить вторую морозилку у меня не хватило духу. Пришлось открыть люк.
***
Навалившись всем весом на лист жести, мне удалось согнуть его угловатой аркой, под которой я спрятался на ночь от дождя. Вонючие капли барабанили до самого рассвета, не давая уснуть. Я стянул с себя пожившую рубашку и уткнулся в неё носом, лишь бы ослабить тошнотворный запах. Сгнить заживо, как это произошло с Белкой год назад, не входило в мои планы.
Как только тучи посветлели, я бросил книжку в рюкзак и помчался к колодцу, изредка хватая ртом воздух и перепрыгивая лужи с ручейками. Ребята из дома будут ждать, пока земля просохнет, я же не мог позволить себе такую роскошь. Если заметят — не подпустят. И только когда полная литрушка воды оттянула рюкзак, я смог повернуть к назначенной цели.
Три года назад я входил в опустевший и разрушенный город с притаившейся надеждой в сердце. Кричал, заскакивал в распахнутые двери, и как же повезло, что первой меня нашла Карина. На две головы выше, она показалась мне великаншей. Растормошила меня, накричала и заперлась вместе со мной в какой-то кладовке. Расплакалась. А я стоял, как увалень, млея от человеческого тепла, и чувствовал, как по шее катятся её слёзы.
Она рассказала об огненных бомбах, о пустых, что выкашивали взрослых, но не трогали детей, и о тех, что превратили животных в уродливое подобие самих себя. Рассказала, как похоронила маму, а через год и Колю, с которым пряталась на чердаке.
Подвал и слабеющий дед, — мой скромный мир тех тёмных лет. С появлением Карины он расширился до предела. А теперь её отнял Рупор.
Камень полетел в стену, большой палец ноги чуть заныл.
Рупор! Конченый рифмоплёт. Как можно цитировать слова, смысла которых не понимаешь? Кем ты себя возомнил? “Не опускайте головы, не смотрите под ноги, потому что на опущенных головах гнилая власть держится особенно крепко.” Ох, был бы жив дед.
Ещё один камень взлетел в воздух, разбилось стекло. Звон осколков покатился по пустым улицам, и ответом ему стал звериный вой, какого я ни разу не слышал и не хотел бы услышать больше никогда.
Я бросился в разбитую витрину магазина одежды. Перепрыгивая через оплавившихся манекенов, ломанулся в туалет, но дверь оказалась заперта. Ноги подкосились. Уже был слышен топот и дыхание десятков пастей. С колотящимся сердцем я спрятался за стойкой кассы, вцепился зубами в рюкзак и приготовился к боли. Чтобы сразу и наверняка, чтобы в горло вцепились. Я плакал и молил о быстрой смерти, но тут раздался человеческий крик. Грозный, полный злости. И этот звук отвлёк на себя зверей. Они пронеслись мимо витрины и скрылись за поворотом.
Оцепенев от пережитого ужаса, я не мог шевельнуться, превратился в один из разбросанных манекенов. Не знаю сколько прошло времени, пока крепкая рука не вернула меня в реальный мир, схватив за плечо. Я вскрикнул, шарахнулся в сторону.
— Тише ты! — зашикал Рупор пригнувшись.
Настоящий живой Рупор, не галлюцинация.
— Ты что тут?..
— За тобой пришёл.
— А как же изгнание? — Я не понимал.
Рупор мялся, отводил взгляд. Видно было, что слова давались ему тяжело.
— Забудем. Погорячился я. — Он помог мне подняться и даже промолчал, скользнув взглядом по мокрым штанам и моим тут же вспыхнувшим ушам. — Идём.
Небо начинало наливаться вечерней ржавчиной, и было решено заночевать на окраине города, чтобы не попасть под дождь. Всю дорогу до укрытия Рупор бубнил себе что-то под нос, будто спорил сам с собой и, наконец, не выдержал.
— Эй, Клоп. — Опять знакомый надменный тон. — Знаешь, почему я на самом деле пришёл?
Я напрягся, потому что догадывался.
— Карина попросила?
— В точку! — Он ткнул пальцем мне в грудь. — Честно, я думал, если ты уйдёшь, она тут же забудет тебя. Но блин, видимо, и правда любит.
Он заметно повеселел.
— И? — Серо спросил я.
— Ну, я и подумал, что выход только один.
Я остановился, не сводя с Рупора взгляда. Сердце вновь разогналось, дыхание участилось.
— Тогда почему спас?
Он пожал плечами:
— Не хотел потом по ночам твой разорванный труп видеть. — Потом подошёл, положил мне руки на плечи и заглянул в глаза. — Давай будем взрослыми, Клоп. Я спас тебя и даже позволю вернуться в дом, а в ответ… А в ответ ты отдашь мне Карину. По рукам?
Взгляд сверху вниз, и в наглых глазах ни тени сомнения в своей правоте, будто весь мир должен ему и только ему.
— Ну, рассуди трезво, нам надо род продолжать, а какое потомство от тебя может получиться? Карликов?
Мне стало жарко, душно, мерзко, и я выкрикнул ему в лицо, собрав остатки смелости:
— Пошёл в жопу!
И оттолкнул Рупора обеими руками.
Тот опешил, морда исказилась в гримасе злости. Он изготовился к прыжку, но звериный вой заставил замереть нас обоих.
— Дебил! — выпалил Рупор.
— Я не хо…
— Вешайся, когда спасёмся. — Он быстро огляделся и толкнул меня к кирпичному зданию с открытой на лестницу дверью. — Заберись, как можно выше, а когда они пробегут мимо, кричи что есть мочи. Эти твари на раз-два теряются, если целей несколько.
Он побежал прочь, напевая для храбрости:
— Волчий вой да лай собак, крепко до боли сжатый кулак!
Я взлетел на третий этаж и приник к окну.
Через пару мгновений показалась ревущая орава — каша из слипшихся голов, хвостов и лап. От собак осталось одно название. И не появись Рупор, мои кости уже растащили бы по всему району. Теперь настала моя очередь вернуть долг.
С высоты я отлично видел высокую фигуру Рупора в кожаной жилетке. Он подождал, пока стая зацепится за него взглядом и побежал прочь, пока не спрятался за длинным домом-кораблём.
Стая пронеслась мимо меня и устремилась к Рупору. По высоко поднятой голове я понял, что он смотрит в мою сторону.
Я набрал воздуха, чтобы крикнуть. Оставалось сто метров.
“Вешайся, когда спасёмся.”
Он чуть подался вперёд. Пятьдесят метров.
Замахал руками. Десять.
Я выдохнул.
***
Диван оказался мягким, даже несмотря на пробившиеся в некоторых местах пружины. Не таким, как в дедовом подвале, но после долгих ночей на матрасах эта мягкость казалась неестественной. Карина сидела рядом, не способная унять улыбки.
Когда я сказал о трагической судьбе Рупора, только двое из тридцати расстроились, самые близкие друзья. Остальные приняли новость молча. И никто не сказал слова против, когда я занял его место.
Я достал из рюкзака свою священную книжицу в красном кожаном переплёте, раскрыл на одной из дедовых цитат.
“Посмотри, куда нас привело слепое поклонение кумирам. Цитаты песен, как основа мировоззрения. Нет, во главе должна стоять наука.”
Все вокруг ждали, что скажет их новый лидер.
— Как там Рупор любил говорить? Мы не можем похвастаться мудростью глаз?
Я покачал головой и зачитал:
Нет, мы пойдём не таким путём. Не таким путём надо идти.
Автор: Игорь Яковицкий
Больше рассказов в группе БОЛЬШОЙ ПРОИГРЫВАТЕЛЬ