Каждый слышал хоть одно произведение этого немецкого композитора. зовут его Рихард Штраус (не путать с Иоганном Штраусом – австрийским «королём вальса»).
Для неискушённого слушателя – это вводная музыка телепередачи «Что? Где? Когда?».
Для искушённого – симфоническая поэма «Так говорил Заратустра» или, как минимум, музыка, ассоциирующаяся с творчеством режиссера Стэнли Кубрика.
В.К. Абаринов отмечает следующий любопытный факт, исследуя взаимосвязь творчества и режима: в 1947 году уже престарелый немецкий композитор Рихард Штраус жил в швейцарском курортном городе Баден близ Цюриха. Там же отдыхал и писатель Герман Гессе.
Баден – городок маленький, в нём трудно не столкнуться друг с другом. При встрече 83-летний Штраус учтиво приподнимал шляпу, обнажая убеленную сединами голову, а желчный 70-летний Гессе отворачивался: он считал Штрауса коллаборационистом, сотрудничавшим с нацистским режимом, хотя суд по денацификации оправдал композитора.
Почему так вышло?
Всё довольно прозаично. В те смутные военные годы было очень трудно разделить такие категории как сопротивление, сотрудничество и повиновение.
Касалось это и музыкальной среды, где кто-то действительно поддерживал идеи нацизма, писал новые военные марши, а другие просто пытались приспособить к условиям нового режима всё то лучшее, что они могли сотворить, поддерживая власть имущих, где это было возможно, и оказывая сопротивление лишь в случаях угрозы своему благополучию.
Н.Н. Барабанов, рассуждая о непростом периоде творчества Р. Штрауса в статье «Рихард Штраус и нацизм», приходит к следующим выводам о мотивах композитора.
К моменту прихода к власти Гитлера Штраусу исполнилось 69 лет. Не считаться с его исключительно высоким художественным авторитетом новый режим не мог. Осенью 1933 г. композитор согласился занять должность президента имперской музыкальной палаты – ведомства, руководившего всей музыкальной жизнью Германии. Однако в июле 1935 г. он эту должность по ряду причин оставил, в частности потому, что знал о готовившемся в Германии запрете на исполнение “Кармен” как “неарийской” оперы.
Летом 1934 г., в день своего семидесятилетия, композитор получил подарки от Гитлера и Геббельса – их фотографии в серебряных рамках с дарственными надписями.
А годом позже разразился скандал вокруг премьеры в Дрездене новой оперы Штрауса “Молчаливая женщина”, куда должны были приехать оба названных выше руководителя Третьего рейха.
Дело в том, что либреттистом этой оперы был Стефан Цвейг, выдающийся писатель, еврей по национальности. И за несколько дней до премьеры имя либреттиста было исключено из всех афиш и программок к спектаклю, несмотря на то что Штраус предварительно посылал Гитлеру текст оперы и разрешение на постановку фюрер дал.
Возмущенный композитор поставил руководству театра ультиматум: либо фамилия Цвейга восстанавливается, либо премьера проходит без его участия. Фамилию Цвейга в афиши и театральные программки вернули, но ни Гитлер, ни Геббельс на премьеру не явились – якобы потому, что в Гамбурге в тот день была нелетная погода. А через несколько недель после премьеры Штраусу было предложено оставить должность президента Имперской палаты по причине “плохого здоровья” (по распоряжению Геббельса).
На самом деле причина была в том, что гестапо перехватило одно из писем Штрауса Цвейгу, в котором Штраус настаивал на продолжении сотрудничества с писателем. Штраус в отставку подал, но тогда же написал Гитлеру верноподданническое письмо с объяснением своего поведения. Ответа он так и не получил...
Что побудило старого композитора написать Гитлеру это письмо, унижавшее его человеческое достоинство?
В первую очередь – страх, притом не только за себя, но и за свою семью. Ведь еще в 1924 г. единственный сын Штрауса Франц женился на Алисе Граб, дочери богатого еврейского коммерсанта. У Франца и Алисы были любимые дети, а у Рихарда Штрауса, соответственно, любимые внуки.
Ни внуки, тогда еще малолетние, ни невестка Штрауса преследованиям не подверглись – слишком крупной фигурой был композитор, и власти понимали, что преследование членов семьи такого человека, даже опального, подрывало бы международный имидж “свободной” Германии. Просто Алисе было рекомендовано пореже выходить из дома...
Позже, в разгар Второй мировой войны, когда Штраус с семьей на некоторое время переехал в Вену, ему пришлось договариваться с гауляйтером Вены Бальдуром фон Ширахом, что Алису и ее детей не тронут при условии молчания Штрауса – никаких высказываний по адресу гитлеровского режима.
Гауляйтер свое слово сдержал, но мальчиков часто обижали одноклассники, и однажды жена Штрауса, Паулина, женщина в своих высказываниях прямая и решительная, на одном из официальных приемов заявила в лицо “хозяину” Вены: “Что ж, господин Ширах, когда война закончится поражением и вам придется скрываться, мы дадим вам приют в своем доме в Гармише. Что касается остальной своры...” При этих словах на лбу Штрауса выступил пот.
Приют Шираху по окончании войны семье Штрауса давать не пришлось – его вместе с другими нацистскими преступниками судили на Нюрнбергском процессе.
Вынужденный изгнанник Томас Манн, учитывая состояние творческой интеллигенции гитлеровской Германии, так писал:
«Нам за границей легко было вести себя добродетельно и говорить Гитлеру все, что мы думаем. Я не хочу ни в кого бросать камень». Иронично, что именно Томас Манн и заклеймил Р. Штрауса «композитором Гитлера».
Вот и мы не будем бросать камень в чужой огород, а только отметим, что несмотря на поступки с политической подоплёкой Р. Штрауса нельзя причислить к пособникам режима, но что можно сделать точно – признать, что он действительно талантливый композитор и организатор.
Главной заботой Штрауса было улучшение экономического положения немецких музыкантов. На протяжении всей своей жизни он выступал с предложениями о пересмотре законодательства об авторском праве, улучшении страхования и охраны труда музыкантов, а также об увеличении государственного финансирования профессиональных музыкантов. Штраус надеялся на то, что назначение на высокий пост позволит ему реализовать свои долгосрочные планы о музыкальной реформе в Германии, но получилось как получилось...
Россиянам не привыкать к сменам режимов. За какие-то сто лет мы пережили царей, генеральных секретарей, президентов, у нас менялись флаги, гимны, настроения: то мы смотрели на Запад, то смотрели на Восток, и всё это проходило без выбора народа.
Так уж повелось, что опричнина – это воля царя, как и строительство северной столицы, переименованной волей безвольного потомка великого Петра из Санкт-Петербурга в русифицированный Петроград.
О лицемерии Николая II – супруга немки Виктории Алисы Елены Луизы Беатрисы Гессен-Дармштадтской – принявшего решение о непотребности немецкого названия столицы Российской Империи, говорить не принято, да и что говорить, народ России привык безмолвствовать с перерывами на редкие бунтарские всплески.
Нам ли судить Рихарда Штрауса за его конформизм? Может, кто-то и не знает, но период сталинских репрессий не отличался законностью и гуманностью.
Берёт ли всё окружение и народ, приводящий жестокие приказы в исполнение, на себя ответственность? Конечно, нет. «Нам так сказали, нам так приказали» – вполне себе привычное оправдание, поэтому прибегнем к старой мудрой заповеди «не суди, да не судим будешь» и оставим в своей памяти Рихарда Штрауса великим композитором, который не имеет отношения ни к каким злодеяниям политического режима в период, в который ему пришлось жить и творить.
