В жизни любого живого существа приходит момент, когда оно умирает. Как не бывает вечных двигателей, так не бывает бессмертных людей и государств, которые существуют вечно. Может быть идеи… и то не факт!
Но надо признать, что тысяча лет для государства — это очень много. Да даже если брать не тысячу, а пятьсот со времён Ивана Грозного, или четыреста с Романовых, или 100 с небольшим со времен Октябрьской революции, или 30 - с момента существования сегодняшней РФ.
Надо признать, умирать Россия начала давно, но неизменно воскресала и восстанавливала себя в той версии, в которой только и могла, и хотела бы существовать.
Все здесь неизменно заканчивается попытками воскрешения Империи. Которой плевать на всех окружающих, кроме самой себя и тех, кто обслуживает ее интересы. Они думают, что свои, но на самом деле — ее.
Итак.
Жила-была Империя… Вернее, еще не Империя, но с перспективами. Несмотря на тяжёлое детство. Несмотря на отравленную маму Ивана Грозного и убитого им собственноручно сына, на безжалостных опричников с их воем «гойда» и привязанными к седлам оскалившимися черепами мертвых собак…
Империя рождалась из боли и крови. В массовых казнях на Красной Площади.
Когда живую ещё кожу приговоренных сдирали на ремни и катились головы по будущей брусчатке. А любопытствующая толпа как обычно взирала, ковыряя в носу…
Это потом скажут, что Красная Площадь - значит, красивая. Красная - значит, кровавая.
Плаха. Лобное место.
Никаких двойных смыслов. Точка.
Та, что однажды станет Империей, когда-то была молода и обещала стать прекрасной. К ее ногах бросали богатства Сибири и Урала, новые земли, пушнину, золото, самоцветы..
Любо ли тебе, ой, как любо…
Те, кто так делал, не были ее истинными избранниками. Просто тысячи и тысячи безвестных, не думавших, зачем и для чего умирают во имя ее. Человеческое мясо, потребное во все времена.
Одни умирали, других - закабалили. Навеки. Чтобы стали рабами. Как у собак, выдрессировали рефлекс - смирения и покорности. Что отчего-то кем-то признавалось за любовь. А страдания - за единственно правильный способ существования.
Если ты страдаешь, следовательно, не просто так, а «Господь любит». Странно, что синдром, когда жертва обожествляет своего мучителя, называют стокгольмским, я бы назвала его московским.
Только на этой части суши считается, что чем лучше живешь, тем хуже. Для души. Что душа, как и тело, постоянно должны быть в кровавых ошмётках. Быть нищими — хорошо, вот только те, кто так убеждают, сами нищими не живут.
Что где-то «там» за все страдания и скорбь воздастся…
Ради чего этот мазохизм? А если «там» ничего нет? А если есть, но совсем по иным правилам? И кто не любит сам себя «здесь», то и «там» его любить некому.
…Сначала вроде бы у Империи был смысл.
Вернее, казался.
Избранники ее, устилая ноги костями строителей новых городов, пришивая наживо к границам побеждённые царства, выковывали этот смысл, придавая ему монументальную прочность и святость.
В нем не было ничего простого, человеческого.
Она сама и была своим смыслом. Она жила для себя самой. А больше ей на самом деле никто не был нужен.
Издалека Империя казалась сверкающей и великолепной, и каждого из достойных, отдавшихся ей без остатка, она награждала собой.
Выпивая без устали. Отправляя потом на плаху, как египетская царица после ночи любви.
И тех, кто оказывался слишком слабым, чтобы сопротивляться ей, и тех бунтарей, чтобы пытались ее обуздать и поставить на дыбы.
Ни один в итоге не был счастлив, ни один.
Все рабы. Сверху донизу.
Она сводила их с ума и постепенно каждый думал, что он и есть - ее сакральный и единственный избранник.
Со временем смысл истлел. Избранники обмельчали.
Как и сама Империя.
Раскисшая, опухшая, в чавкающей грязи так и не построенных за столетия дорог, в могильных крестах казненных и нерожденных.
Взлохмаченная агрессивная эгоистичная старуха.
Собственно, она всегда была такой. Просто раньше очарование молодости прикрывало истинную сущность.
Одни, кто смотрит на неё со стороны, все ещё опасаются ее.
Другие, скорее, испытывают презрительную жалость и усталость…
А она по-прежнему бредит тем, что все еще молода и вечно прекрасна.
Она не понимает, что ее время безвозвратно ушло.
Повенчанная до гробовой доски со своим последним избранником. Который не хочет верить, что он такой же раб. Марионетка. И что это не он сейчас говорит, это она в нем говорит. Воет, выпивает душу, которая уже давно истлела. Он уже обречён.
Но единственный способ освободиться для остальных, тех, кто жив - позволить ей сгинуть и никогда больше не воскрешать.
