«Божественная комедия» Данте Алигьери — произведение, носящее не только религиозный, но и злободневно-политический характер; в нём флорентийский поэт и публицист сводил счеты со своими противниками. Более того — главных среди них он обозначает в самом начале произведения, в котором главный герой, «земную жизнь пройдя до половины», затем «очутился в сумрачном лесу». Ему угрожает троица чудовищных зверей — «Проворная и вьющаяся рысь, // Вся в ярких пятнах пестрого узора», «лев с подъятой гривой» и «волчица, чье худое тело, // Казалось, все алчбы в себе несет».
Часто эти звери толкуются в моралистическом контексте — «рысь (ср. А., XVI, 106-108) — сладострастие, лев — гордость и волчица (ср. Ч., XX, 10-15) — корыстолюбие». Но есть у этих зверей и иное значение. Шкура рыси пятниста, что олицетворяет борьбу партий, раздиравшую Флорентийскую республику — противостояние между т.н. «белыми» и «чёрными» гвельфами (Данте, сторонник проигравших «белых «гвельфов, в 1302 году был изгнан — и больше никогда не возвращался на родину). Лев — царь зверей, и потому может рассматриваться как символ французской монархии — сильнейшей монархии того времени, покровительницы партии гвельфов. Наконец, волчица отсылает к волчице, вскормившей Ромула, первого римского царя, то есть к Папству — но в то же время «волчица», lupa, это ещё и эвфемизм для проститутки, что отсылает к коррумпированности Пап того времени. Гвельфы являлись сторонниками Папства, действовавшего в союзе с Францией — в то время как Данте после изгнания фактически примкнул к гибеллинам, сторонникам императора.
Впрочем, не стоит рассматривать эти образы исключительно как примитивную политическую аллегорию. Средневековые люди осмысляли мир в религиозных категориях. Почему Флоренция у Данте — пятнистая рысь? Потому что пятна на шкуре — символ лицемерия, лживости, неверия. Например: “Леопард — образ грешника, чья душа запятнана грехами так же, как шкура этого зверя покрыта черными пятнами. Считалось, что леопард может менять вид и цвет своих пятен, чтобы ввести в заблуждение противника. Не случайно в эпоху Крестовых походов леопард служил символом сарацина, и мусульмане часто назывались Turci versipelli — «меняющие свою кожу»”. Почему французская монархия у Данте — лев? Потому что образ льва — двояк: лев это не только Иисус Христос как царь мира и Царь Небесный, но и дьявол как «князь мира сего» (Ин. 12:31), который «ходит, как рыкающий лев, ища, кого поглотить» (1Пет 5:8). Почему Папство — волчица? Потому что волчица как lupa, проститутка — Вавилонская Блудница, «жена, сидящая на звере багряном» (Откр. 17:3); с которой «блудодействовали цари земные» (Откр. 17:1), едущая верхом на «звере», то есть Антихристе.
Далее у Данте о волчице сказано следующее:
Со всяческою тварью случена,
Она премногих соблазнит, но славный
Нагрянет Пес, и кончится она <…>
Свой бег волчица где бы ни стремила,
Ее, нагнав, он заточит в Аду,
Откуда зависть хищницу взманила.
«Со всяческою тварью случена» — прозрачный намек на слова о блуднице из Откровения Иоанна Богослова, но кто такой Пёс? Возможный ответ на этот вопрос даёт личность покровителя Данте, правителя Вероны Кангранде («Большого Пса») делла Скалла, видного полководца и политического деятеля той эпохи. Кангранде являлся одним из самых могущественных вождей гибеллинов северной Италии и противников Папства. А вот Данте, описывая Чистилище, рисует образ Гуго Капета — предка французского королевского дома. В его уста он вкладывает пространную речь, обличающую в различных грехах, реальных и мнимых, его потомков, правящих Францией и другими землями:
Я корнем был зловредного растенья,
Наведшего на божью землю мрак,
Такой, что в ней неплодье запустенья.
Когда бы Гвант, Лиль, Бруджа и Дуак
Могли, то месть была б уже свершенной;
И я молюсь, чтобы случилось так.
Итак, королевский дом Франции для Данте — «зловредное растенье», несущее беды христианскому миру. «Гвант, Лиль, Бруджа и Дуак» — название фламандских городов Гент, Лилль, Брюгге и Дуэ, которые в 1302 году разгромили армию французского короля Филиппа IV Красивого при Куртрэ, отвоевав независимость для своих земель. Данте обвиняет французскую монархию в агрессивной, захватнической политике по отношению к соседям, сочетающейся у неё с религиозным лицемерием («во искупленье»):
Пока мой род в прованском пышном вене
Не схоронил стыда, он мог сойти
Ничтожным, но безвредным тем не мене.
А тут он начал хитрости плести
И грабить; и забрал, во искупленье,
Нормандию, Гасконью и Понти.
Здесь Данте упоминает о династическом браке французского принца Карла Анжуйского, брата короля Людовика IX Святого, с Беатрисой, наследницей графства Прованс, в 1248 году. Затем Карл завоевал Сицилийское (позднее — Неаполитанское) королевство, разгромив в 1266 году его короля Манфреда Гогенштауфена при Беневенто; два года спустя он при Тальякоццо победил Конрадина, племянника Манфреда и законного короля Сицилии, казнённого по его воле. Обвиняли его также и в убийстве Фомы Аквинского, выдающегося католического богослова и мыслителя:
Карл сел в Италии; во искупленье,
Зарезал Куррадина; а Фому
Вернул на небеса, во искупленье.
Я вижу время, близок срок ему, —
И новый Карл его поход повторит,
Для вящей славы роду своему.
Один, без войска, многих он поборет
Копьем Иуды; им он так разит,
Что брюхо у Флоренции распорет.
Здесь Данте, помимо прочего, проходится по Карлу Валуа — внучатому племяннику Карла Анжуйского, который в 1302 году изгнал из его Флоренции. Кроме того, Данте пытается вовсе отрицать знатное происхождение французского королевского рода, апеллируя к легенде о том, что Гуго Капет происходил из семьи мясников (профессию мясника в Средневековье считалась позорной, ведь мясники соприкасались с кровью), и утверждает, что тот захватил власть за счёт своих личных связей:
Родитель мой в Париже был мясник;
Когда старинных королей не стало,
Последний же из племени владык
Облекся в серое, уже сжимала
Моя рука бразды державных сил,
И мне земель, да и друзей достало,
Чтоб диадемой вдовой осенил
Мой сын свою главу и длинной смене
Помазанных начало положил.
Дальше следуют инвективы в адрес Филиппа IV Красивого — короля Франции и старшего брата Карла Валуа, ещё более ненавистного Данте, чем виновник его изгнания:
Но я страшнее вижу злодеянье:
Христос в своем наместнике пленен,
И торжествуют лилии в Аланье.
Я вижу — вновь людьми поруган он,
И желчь и уксус пьет, как древле было,
И средь живых разбойников казнен
Я вижу — это все не утолило
Новейшего Пилата; осмелев,
Он в храм вторгает хищные ветрила.
Когда ж, господь, возвеселюсь, узрев
Твой суд, которым, в глубине безвестной,
Ты умягчаешь твой сокрытый гнев?
Филипп IV здесь сравнивается с Понтием Пилатом, позволившим совершиться казни Иисуса Христа — Данте обвиняет его в расправе с неугодным ему Папой Бонифацием VIII, скончавшимся в 1303 году в разгар конфликта с французским королём (Данте ненавидел Бонифация и поместил его в Ад за симонию, продажу церковных должностей, но убийство Папы было оскорблением святости папского сана). Конфликт был вызван, в частности, стремлением Филиппа (вообще отличавшегося жадностью — скажем, он не только изобретал различные налоги, для чего завел Генеральные Штаты как представительский орган, но и прибегал к порче монеты) обложить налогом духовенство, что было неугодно Бонифацию. Под «вторжением в Храм» имеется в виду разгром ордена тамплиеров в 1307-1314 годов, порождённый, в частности, не желанием Филиппа выплачивать ордену долги.
Но не стоит думать, что критика французской монархии со стороны Данте сводится исключительно к примитивному обвинению в жадности — она вновь прибегает к религиозным мотивам. Скажем, там же у Данте говорится «мы рады синякам Гелиодора» — Гелиодор это вельможа сирийского царя Селевка IV Филопатора, якобы выпоротого ангелами за попытку присвоить сокровища иудейского Второго Храма в Иерусалиме. «Осквернение Храма» для христианской культуры того времени вполне прозрачно отсылает далеко не только к трагической судьбе ордена тамплиеров, уничтоженного Филиппом, но к сирийскому царю Антиоху IV (преемнику Селевка IV), который попытался запретить иудеям почитать единого Бога и заставить их поклоняться языческим богам, превратив в языческий храм Зевса даже Второй Храм. Антиох в христианской традиции рассматривался как один из ключевых предшественников Антихриста:
«Все же и персонифицированное понимание Антихриста не исключало своеобразную множественность антихристов, которые трактовались как воплощения предвосхищения главного и последнего Антихриста, в соответствии с принципом «все злодеи суть фигуры и образы дьявола» (ВИР, ОБ ОБМАНАХ, гл. 21, § 28). Средневековое историческое мышление, читавшее историю наоборот — от конца к началу, видело в исторических или библейских личностях лишь «фигуры», метафоры конечных смыслов, как они будут явлены в великих эсхатологических событиях Конца света. Одним из таких великих смыслов и был Антихрист, который уже многократно посылал в историю своих «фигурантов», многократно предвосхищался в исторических злодеях. Фома Аквинский утверждает об Антихристе, что «все прочие злые люди, которые ему предшествовали, суть как бы образ Антихриста» (СУММА ТЕОЛОГИИ, ч. 3, вопр. 8, ст. 8). Таким образом, характерные для Средневековья «два представления о приходе Антихриста — он должен явиться непосредственно перед вторым пришествием Христа и он уже явился в виде многочисленных антихристов» — были лишь «внешне полярными» (ЭММЕРСОН, 63); средневековый человек не усматривал между ними противоречия. Наиболее популярной из фигур-предвосхищений Антихриста был Симон Маг (ДЕЯН. 8:9-24), которого сравнивали с пророками, предвестившими явление Христа (ЭММЕРСОН, 27). Другими широко обсуждавшимися историческими метафорами Антихриста служили Антиох IV, преследователь евреев, описанный в первой книге Маккавеев, а также, конечно, римский император Нерон» (Махов А.Е. «Сад демонов. Словарь инфернальной мифологии»).
Таким образом, изобразив Филиппа IV «осквернителем Храма», Данте ставит его в один ряд с другими «предшественниками Антихриста» — такими, как Антиох Эпифан. В дальнейшем французская монархия (равно как и её главная политическая союзница — Папская курия) наделяется Данте ещё более инфернальными чертами:
Преображенный так, священный храм
Явил семь глав над опереньем птичьим:
Вдоль дышла — три, четыре — по углам.
Три первые уподоблялись бычьим,
У прочих был единый рог в челе;
В мир не являлся зверь, странней обличьем.
Уверенно, как башня на скале,
На нем блудница наглая сидела,
Кругом глазами рыща по земле;
С ней рядом стал гигант, чтобы не смела
Ничья рука похитить этот клад;
И оба целовались то и дело.
Едва она живой и жадный взгляд
Ко мне метнула, друг ее сердитый
Ее стегнул от головы до пят.
Папство здесь предстаёт в обличье Вавилонской Блудницы, восседающей на апокалиптическом Звере «с семью головами и десятью рогами» (Откр. 13:1). Её «любовник», то есть политический союзник — французский король, карающий Папство за попытки «метать жадный взгляд» к кому-то ещё, то есть искать иных союзников — предстаёт в обличье чудовищного гиганта. Французский король уже косвенно сравнивался Данте с Антихристом, но здесь, когда Папство отождествлено с Вавилонской Блудницей напрямую, эта параллель становится ещё более очевидной. Бросается в глаза и то, что он представлен гигантом — ведь исполины в библейской традиции мыслятся как грешники, сгинувшие в водах Всемирного Потопа; кроме того, гиганты уже из античной языческой традиции предстают у Данте как обитатели Ада, помещённые в специальный колодец гигантов. Вергилий, направляющий Данте в путешествии по Аду и Чистилищу, говорит:
"Гордец, насильем домогаясь власти,
С верховным Дием [Юпитером] в бой вступил, и вот, —
Сказал мой вождь, — возмездье буйной страсти.
То Эфиальт; он был их верховод,
Когда богов гиганты устрашали;
Теперь он рук вовек не шевельнет".
Даже благочестие представителей династии Капетингов у Данте порой становится предметом насмешки. Скажем, в «Раю» у него сказано «Вы тащите к церковному елею // Такого, кто родился меч нести» про Людовика, сына Карла II Хромого (сына Карла Анжуйского), отказавшегося от неаполитанской короны ради церковного служения, хотя тот сделал это добровольно. Что характерно, в Раю (куда он поместил даже язычников Агамемнона и Траяна) у него отсутствует такой персонаж, как Людовик IX Французский — прославленный в католическом мире христианский святой. Связано это, надо думать, именно с его принадлежностью к «зловредному растенью» - королевскому дому Франции.
Подобная беспощадная критика французского королевского дома, сочетающая политические и религиозные обвинения, показывает теснейшую взаимосвязь религии и политики в творчестве Данте в частности и в средневековой литературе в целом.
Автор — Семён Фридман, «XX2 ВЕК».
Вам также может быть интересно:
