РЫЦАРСКИЙ РОМАН НА ПРОИЗВОДСТВЕННУЮ ТЕМУ (предыдущий отрывок https://dzen.ru/a/ZUZofI3_DkuedUSi?referrer_clid=1400&)
— И обязательно надо, чтобы все видели, да? — подставляя шею под золотую цепочку с распятием, резонно спрашивала Люба.
— А и вправду — пойдём уже! — Я никак не мог зацепить звёнку в малюсенькое колечко. — Спасибо, Артём!
На лестничной площадке я отдал цепочку Любаше:
— Давай, ты уже сама!
Расправив цепочку на ладони, Люба оценивающе всмотрелась и покачала головой.
— Ну, ты хорошо подумал, да?
— Это тебе от ангела-хранителя!
— Я сейчас надевать не буду, — решила она. — Сначала в церкви надо освятить.
Святое дело было слажено, словно само собой — по воле, конечно, Небес, внезапно озаривших простым таким решением (и в ломбарде комиссия мне, грешному, вылилась в сущие копейки). Золотые серёжки никогда не виденного отца, свершив многолетний круг, отлились Святым Распятием. И вернулись точно по адресу. Пусть и инкогнито — так лучше будет…
А на улице морозный вечер уже искрился блёстками грядущего праздника, и в воздухе витало то неповторимое ожидание новогоднего чуда, что непременно должно обрушиться — вполне заслуженно! И не стоило, в продолжение этого чудесного вечера, говорить о чём-то сейчас серьёзном — лучше было поведать Ей о дивном и сказочном…
* * *
А рыцарь тот вышел действительно на диво! Барельефом вылепленный из специальной скульптурной глины, что была куплена в уютном магазинчике «Лавка художника» — в одной остановке от Ушакова. И участь ему была уготована достойная — увенчать собой — как центром композиции — как венцом творения! — калымом оконченный уже (слава Иисусу!) мангал «Мальборк». Где над остроконечной готической аркой топки зияла одна лишь брешь — для барельефа.
Первоначально Гаврила, подглядевший подобное изображение всё в том же альбоме «Мальборк. Замок Тевтонских рыцарей», по серости своей задумал вырезать форму —
лекало — из дерева, и по ней отлить рыцаря гипсом. Набор стамесок даже купил — за сто десять рублей. Но, оценив чуть позже и объём работы, и то, что гипсовая фигурка не продержится долго в уличных условиях, решил — по совету работавших тогда на особняке Ушакова кровельщиков (уже тогда положивших, наверное, глаз на стамески) — лепить рыцаря из глины.
На изготовление барельефа ушла одна, всего лишь, ночь — работать с такой глиной надо было махом. Но удался и рыцарь, и перчатки его кольчужные (зубочисткой стройные ряды натыкал), и плащ, правильным кручением складок на ветру развевающийся. Получился и добрый конь под ним — с гривой, натурально, лохматой (стальную кисточку у тестя в ящичке с инструментом позаимствовал), и копыта — рельефно: от них ведь вся композиция отталкивалась. Ей-богу: достоин он был книжного своего соперника!
Семёна, принимавшего в лепке непосредственное участие до самого смыкания век, рыцарь поутру очень впечатлил. Но легко согласился отправить он крестоносца в дальний поход, под данный мной обет: «Себе мы ещё не такого слепим!»
Теперь барельеф надо было правильно обжечь в муфельной печи. А где мне её было взять? Поэтому, начитавшись литературы по обжигу изделий из глины, решено было обжигать рыцаря допотопным способом внутри того самого мангала.
По пути туда «лыцарь» сделал остановку на день (мой — рабочий) на Ушакова.
— Да, не ценят тебя здесь! — взглянув на барельеф, вынесли свой вердикт кровельщики. На что присутствующий при этом Гриша недовольно буркнув: «Не ценят!.. Куда ещё только и расцеловать-то осталось!» — вышел обиженно из подвала, где все мы обретались.
— Прикольно, — оценил Слава. — Правда, я как казак ростовский сразу вижу неточность: он на крупе лошади сидит.
— Это конь, вообще-то! Вороной, — хмурясь одним глазом, скрывал я улыбку Славиной правоте. — А барельеф высокохудожественно исполнен в традициях средневековья — тёмного! А тогда — в университете нам преподавали — на рисунке, положим, всё было одного размера и роста: дерево, дом, человек. Безо всяких ракурсов и перспектив… А ты до крупа докопался!.. Я, кстати, шлем даже у храмовника — вишь, как? — по-своему залепил: на картинке он, ну точно, как сварочная маска — один в один!
Костик с Олежкой, проявив редкое и потому подозрительное внимание к моему вытворячеству, тоже горели чёрным своим глазом лепнину «заценить». А увидев, даже не фыркнули презрительно — тоже редкий случай! Олежка, конечно, смолчать не смог — не преминул высказаться в том смысле, что горячо ожидали они увидеть рыцаря, как такового, а тут ещё конь под ним оказался. Причём, коня этого явно больше, чем, собственно, рыцаря того.
Ну, ребята, вам не угодишь! Так ведь и должно быть — по пропорциям: то ж не пони!
И всё же сглазили рыцаря храма, дьяволы!
По дороге на «Мальборг» захотелось мне, по таким-то рецензиям, сразу барельеф запечатлеть — Бог весть, как он обжиг выдержит?
Натурально — приспичило!
И хватило же ума, только до мангала добежав, поставить глиняного в ту самую бойницу — пусть и под порядочным углом, а уж потом фотоаппарат непременный в сумке нашаривать!
Дебильный!
А рыцарь, последних мгновений не теряя, устремил взор свой сквозь забрало в небо ясно-синее, весеннее, поймал в полы плаща порыв ветра ранне-апрельского — откуда тот шальной вмиг налетел? — да и предпочёл, чем в огне-то моём, инквизиторском, гореть, ухнуться вниз, вместе с лошадью, с бойницы той, как со стены замка крепостной. Так, что только по осколкам — по фрагментам — и смог подъехавший вскоре хозяин восхититься: какой красивый был!
Ланцелота II я сотворил уже из «продвинутого», купленного в той же лавке пластинола, который хоть и был много твёрже в лепке, зато не требовал обжига — стыл через сутки при комнатной температуре.
И по центру на лошадь усадил.
И не показал никому.
И приторочил над аркой мангала молекулярным клеем намертво.
И, вопреки опасениям соседских работяг, никто на фигурку не покусился, не свандальничал.
Скачет мой рыцарь в светлые дали…
Счастливых ему дорог!
Скачи, мой рыцарь, в светлые дали!
Счастливых тебе дорог!
Костик с Олежкой тебя не видали,
И Слава ославить не смог…
Мне б увязаться вослед за тобою,
Но держат опять кирпичи,
Значит, махну лишь прощально рукою:
«В светлые дали – скачи!»
( продолжение следует)