Мария Сергеевна уверенно, даже как–то остервенело шагала вперед. Так в фильмах показывают героев, которых сверху поливает ледяной дождь, буквально сметает с ног шквалистый ветер, а они идут и идут, пока режиссёр не махнет наконец рукой, крикнув: «Стоп, снято!».
Маше никто так не крикнет. Она сама себе и режиссёр, и продюсер, и актёр. Одна женщина в трёх ипостасях. Мария Сергеевна уверенно шагает по посыпанной песком дорожке, мелкие камешки хрустят под ее некрасивыми, зато очень удобными ботинками, ветер ни за что не пролезет под куртку, болоньевую, с тонким слоем синтепона внутри, старую, тоже уже поношенную, затёртую на манжетах и вороте. Но Машу это не смущает. Игоряша видел её еще и не в таком виде, переживёт! Надо сделать дело, сделать, как следует, по высшему, так сказать, разряду, и вернуться домой, в теплую квартиру, к книгам и телевизору, к урчащей кошке и мирному тиканию часов. Собрать волю и силы в кулак, а потом полгода отдыхать…
— Юля, ну что ты копаешься, быстрее! — Мария Сергеевна оглянулась и строго посмотрела на шедшую за ней девушку. Та, в джинсах, кроссовках и кожанке, с непокрытой головой и красными от холода ушами, тащила за своей попутчицей сумку, большую, гремящую, набитую чем–то до отказа.
— Да иду я, тёть Маш! Иду! Вы, что, туда кирпичи положили?! Договаривались же, сегодня без фанатизма! Мне еще на работу заскочить вечером нужно, а как я теперь?! Руки даже трясутся!
— Ничего. И на работу заскочишь, и кирпичей там нет, всё, как обычно. Хотя постой! Господи, ты, Боже мой! — Мария Сергеевна всплеснула руками. — Краску! Краску забыла положить! На столе в баночке оставила, на кухне! Юля, нам надо вернуться, нам обязательно надо вернуться!
Юля остановилась, закрыла глаза, досчитала до десяти, ведь говорят, что это помогает, сглотнула и успокаивающе прошептала:
— Тётя Маша, а давайте сначала проверим, а? Вот, я ставлю сумку, открываем. Грабельки? Есть. Лопатка? Есть. Тряпочки, целый пакет тряпочек? Тоже есть. Так… Так… — Юля сунулась поглубже в сумку, копаясь на самом дне. — Что это? А, это луковицы. Погодите! Вот и банка!
Девушка вынула руку, держа в ней стеклянную поллитровую банку. В той, пачкая прозрачные стенки, плескалась чёрная краска. Слишком жидкая, слишком чёрная, но для того места, куда шли женщины, вполне подходящая.
— Ну! — победно заявила Юля, — Мария Сергеевна, вы никогда ничего не забываете! Кисточку я тоже там, на донышке, нащупала, вынимать сейчас не буду.
Маша довольно кивнула, улыбнулась. Теперь всё в порядке, можно продолжать движение!
Довольная Юлька убрала банку обратно, к грабелькам, тряпочкам и перчаткам. Хорошо, обошлось! Ехать сюда час на электричке, а до электрички еще добираться от дома тёти Маши на автобусе. Если бы она разнервничалась, пришлось бы возвращаться или откладывать «посещение» дяди Игоря на завтра… Но завтра у Юли важное совещание!..
Пройдя еще две аллеи, Мария Сергеевна свернула налево. Тропинка здесь становилась совсем узенькой, неровной. Она петляла между оградками, кое–где пропадала вовсе, потом выныривала, словно шаловливый ребенок, играющий в прятки.
— Ты смотри! — покачала головой Маша, — разрослось–то как! Ох, люди мы все, все смертные… Ладно, всё, Юлёк, пришли. Здравствуй, Игоряша…
Вороны, сидящие на росшей неподалеку берёзе, затихли, наблюдая, как пожилая женщина остановилась перед огороженной низким металлическим заборчиком могилой, постояла немного, разглядывая изображение, нанесенное на камне, потом зашла внутрь и наклонилась.
— Юля, готовь инструменты, надо почистить, а потом луковицы посажу. Будут и Игоряши тюльпаны, как он любит!
Машина спутница раскрыла сумку, вынула оттуда перчатки, пару взяла себе, вторую отдала тёте Маше, потом вороны увидели, как в руках женщин оказались маленькие, почти игрушечные грабельки, совки. Ими было удобно счищать нападавшие на могилку листья, и выкапывать вгрызшиеся в землю тугими корнями сорняки.
Работали молча, одной командой, где каждый знает, что и когда нужно делать. Ловко пропалывали, чистили, складывали мусор в приготовленный мешок, потом снова принимались дёргать мелкие травинки.
Маша не сажала на могилу многолетних цветов. Игорь всегда любил, чтобы клумбы на даче были разными из года в год – то бархатцы, то календула, то бегония и примула, а то колокольчики и астры, васильки и гипсофилы.
Юля много раз предлагала купить куст хороших, крупных пионов или низкорослой астильбы, посадить и не морочить себе голову, но Мария Сергеевна только качала головой.
— Да как же ты не понимаешь?! Он же будет недоволен! Ему так не любо, ему нравится, когда…
Обычно Юля не дослушивала до конца, соглашалась и делала вид, что, действительно, умерший человек, к которому она, кстати, не питала ни грамма сочувствия и любви, может быть недоволен тем, что растёт на его могиле.
— Так, теперь можно красить! — довольно огляделась Маша. — Только я тряпкой сейчас… Тряпкой пыль смету! Вот так, ты гляди, вензельки как проржавели! Вот что значит дождливая погода!
Она аккуратно, даже ласково прошлась тканью по оградке, пока Юля, морщась от резкого запаха, открывала и перемешивала кисточкой краску. Вороны, перелетев поближе и рассевшись по соседним крестам, наклонили голову и наблюдали за гостьями, которые в этот день были единственными посетителями кладбища.
— Ну, что? Можно уже? Фу, тёть Маш, откуда вы такую ядрёную краску–то берёте?! Аж слезу вышибает! Кошмар! — Юля закашлялась, отодвинула банку подальше и, вынув кисточку, стала тщательно прокрашивать металлический заборчик.
— Так это всё та же! Зато дешёвая. Я тут посмотрела, чем другие красят… Мама дорогая, да за такие деньги я бы новый забор поставила!
Ветер взметнул лежащие на соседней могилке листья, кинул их на Игоряшино пристанище. Мария Сергеевна недовольно покачала головой.
— Вот люди! Забросили место, запустили, а ведь оттуда сорняки прямо к нам ползут! И грязь всякая. И таблички даже нет, кто захоронен. Надо сторожам сказать, пусть изымают место и отдают другим!
— Тётя Маша, вот вам оно надо? Мало ли, может, старички какие здесь хозяева, приехать не могут, а вы так сразу и изымать… Я сейчас у нас закончу и приберу немножко у соседей.
— Удумала! — Маша строго погрозила пальцем племяннице. — Не смей! На них еще спину гнуть, больно нужно! Нет, Игоряша важнее! Дай мне теперь покрасить, а ты пока мусор отнеси.
Юля послушно взяла пакет и зашагала к бакам, что выстроились в два ряда у выхода с кладбища. Там же она заметила контейнер с гравием и песком. Можно было бы договориться, чтобы засыпали вокруг могилки камешками, всё почище бы было. Но нет, не будет она договариваться. У дяди Игоря Юля вообще бы ничего не делала, ну уж ладно…
Девушка быстро вернулась. Мария Сергеевна, закончив мазюкать кисточкой, присела на лавку отдохнуть. Деревянная лавочка под ней покосилась, повелась куда–то вбок.
— Ой! Вот сейчас бы и завалилась я! Вот и упала бы! — испуганно вскочила женщина. — Юля, вон там, на заброшенной могиле кирпич лежит, подай сюда, ножку подопрём. Ну надо же! Прогнила лавка, надо новую, а сейчас совсем нет времени этим заниматься!.. Ну что ты стоишь, бери кирпич и клади в этот угол!
Тётя Маша удивленно смотрела на племянницу, а та только растерянно качала головой.
— Нехорошо это. Не надо! Чужое же. Я лучше работников попрошу, сторожа или еще кого, придут, починят.
— Ох, Юлька! С тобой не сладишь! Ну что такого? Нет там хозяина, завтра–послезавтра сравняют с землей могилу, и всё. Давай, говорю, кирпич!
Мария Сергеевна выпрямилась, повелительно вскинула руку и положила её на Игоряшино надгробие. То вдруг накренилось, так и грозя завалиться совсем, назад, на спрятанные в землю луковицы тюльпанов.
— Юля! Юля, держи его! Держи немедленно! Падает, расколется, хлопот не оберешься! Придётся еще раз приезжать! Давай кирпич, я тебе говорю! Надо зафиксировать! Ох, горе! Горе горькое!
Юлия схватила вожделенный тётей кирпич, подсунула его под могильный камень с надписью и изображением Машиного мужа, немного прикопала и устало вздохнула.
— Так всё равно держаться не будет, упадет зимой. Надо ремонтировать, — сказала она.
— Ну, посмотрим. Всё, сил нет, посижу немного, — Маша аккуратно опустилась на лавочку, вынула из сумки термос, завернутые в бумагу бутерброды, разложила всё на коленях. — Иди поешь, Юлёк, обедать пора.
На кладбище они приезжали рано, часам в десяти, копошились там, ухаживая за этим пяточком земли даже больше, чем за собственной дачей, к обеду уставали и были голодными, а еще битых два часа добираться до дома…
— Я сейчас, только тут приберусь всё же! — Юля опустилась на корточки, стала сгребать листья с соседней могилки, аккуратно смахнула грязь с деревянного, покрытого лаком креста, попыталась поправить заваливающийся заборчик, кое–как вкопанный в землю, но не получилось. — Тёть Маш, а тюльпанов не осталось? Я бы сюда посадила…
— Вот еще что! Это ж голландские, дорогущие! Буду я на чужие могилы тратиться! Дудки! — Мария Сергеевна отхлебнула из чашки дымящегося парком чая, откусила бутерброд и отвернулась.
Юля пожала плечами. Нет так нет… Заметив торчащий из земли и уже засыхающий сорняк, Юля взяла лопатку, стала выкапывать колючее растение. В земле скрежетнуло. Девушка осторожно капнула еще несколько раз. Табличка… Даты, имя – всё, как положено. Наверное, с креста отвалилась весной или осенью, так в землю и ушла…
— Ну, и кто там? Небось девятнадцатый век? Или довоенный кто–то? — с любопытством уставилась на находку Мария Сергеевна. Она уже выпила за упокой грешной души мужа из припасённой фляжечки и теперь была более благосклонна.
— Тарасова О.Р., — прочитала Юля. — Ой… Всего двадцать лет прожила…
— А померла–то когда? Когда померла? — каркнула со своей лавки Мария Сергеевна, вороны подхватили этот звук, разнесли по всему кладбищу.
— Пять лет назад… За год до того, как дядя Игорь… — ответила Юля.
— Да… — помолчав, протянула Маша. — Кто ж знает, сколько нам отмерено?.. Игорь–то мой считал себя здоровее всех здоровых, это я из поликлиник не вылезала, а поди ж ты… Опередил–таки меня!.. Покинул, нежданно–негаданно… Ох, горе!
Юля вздохнула. У Марии Сергеевны после бурной деятельности началась следующая стадия горевания – слёзы и стенания. Так происходило каждый год, уговаривать успокоиться или отвлекать было бесполезно, поэтому Юля взяла банку с краской и от нечего делать стала красить забор соседней могилки.
Мария Сергеевна плакала. Рвала на шее шарф и била себя в грудь, убеждая Игоря, а заодно и саму себя, что по мужу очень скучает, жить без него не может и всё ждет, когда же они воссоединятся на том свете. Дядя Игорь, высеченный на камне, смотрел на жену, улыбался и словно бы даже подмигивал. Он знал, что Маша всегда была хорошей актрисой…
— Извините, а что, собственно, вы тут творите?! — раздался сзади мужской голос.
— Ой! — Юля вздрогнула, резко вскочила, чёрная краска разлилась на джинсы, противно прилипая к ногам. — Да что ж так пугать–то?! Ну, смотрите, что вы натворили!
Мария Сергеевна перестала причитать, обернулась в сторону говорившего. Юля тоже посмотрела на него. Она чувствовала себя так, будто её поймали за воровством яблок в чужом саду и сейчас всыплют по первое число.
— Я вас спрашиваю, что вы делаете на этой могиле? — мужчина, крупный, плечистый, в куртке и спортивных штанах стоял и строго глядел на Юлины художества. — По сути, вы вторглись на частную собственность! Или вы перекупили это место? Я всегда знал, что сторож – продажная…
Тут мужчина прервал свою тираду, заметив очищенную от грязи и прислоненную к кресту табличку.
— Извините, просто вы тут не убирались давно, мусор летит и на соседние участки, я вот решила чуть–чуть навести порядок… — пролепетала Юля и, размазывая по джинсам краску, переступила на тропинку. — А вообще, знаете что! — рассердилась вдруг она. — Запустили могилу, не ухаживаете, разве так можно?! Ведь отберут место, с этим тут, знаете, как строго?! А вы кричите! А я банку…
Тут Юля выдохлась, смутилась и, отвернувшись, пошла к Марии Сергеевне, а та, раскрыв рот, следила за разворачивающимися перед ней событиями. Знакомства на местах погребения всегда интригующие и загадочные…
Мужчина покачал головой, оглядел кладбище, тихое, выцветшее после лета, потом вздохнул.
— Ладно, простите. Я погорячился. Просто думал, что вы тут… Да не важно. В общем, простите! Я возмещу стоимость одежды. Сколько?
Мария Сергеевна, оживившись, гипнотизировала племянницу, усиленно шевеля бровями. Но та оказалась недогадливой.
— Нисколько. Я всё равно собиралась их выкидывать, джинсы в смысле. Проехали.
Маша разочарованно пожала плечами. Нет, вот как была Юлька непутёвой, так и осталась! Её бы, Машин, сынок, Тимурчик, сообразил бы, как тут получить побольше, умница, мальчик её золотой, а эта рохля только мямлит… Самой что ли вмешаться?
— Так, мужчина, за джинсы вы должны нам три, нет, пять тысяч. Это же надо, я краску покупала, Юлечка вам тут всё вычистила, а вы еще раздумываете, платить или нет! Пять, не меньше! Столько же за то, что мы не дали вашему участку зарасти совсем, ухаживали, пока вы где–то болтались. Своими вот, вот этими руками, — тут Мария Сергеевна выставила вперёд свои ладошки, — крапиву выдирали, колючки разные, так что…
Маша ни разу за всё то время, пока приезжала сюда, не касалась соседних могил. Только Юля иногда прибиралась рядом с дядей Игорем и еще на одной, могилке, чуть подальше. Она знала, что там хозяева, Кряжины, – старички, и были–то последний раз года полтора назад. Больше не приезжали. У них там похоронен сын, совсем мальчишка, восемнадцать лет… Юля наводила порядок там, а потом, вернувшись в город, звонила Кряжиным, сообщала, что всё хорошо.
— Вот прям вы?! Этими уставшими руками?! — наигранно восхитился мужчина. — Тогда я отплачу. Девушка, как вас зовут? — обратился он к Юльке.
— Юлия Андреевна, — ответила та.
— Юлия Андреевна, меня Сашей зовут. У меня с собой мало наличности, всё сейчас отдал, пока договаривался о восстановлении могилы. Можно, я вам перечислю на карточку? Вы номер телефона скажите, мы решим этот вопрос.
Мария Сергеевна возмущенно фыркнула. Она–то думала, что компенсацию получит уже сейчас, можно будет купить им с Тимуриком на ужин что–то вкусное…
— Да не нужно мне ничего. Извините, — Юля отвернулась села на лавку рядом с тётей и принялась есть бутерброд. — Тёть Маш, я сейчас у Кряжиных приберу, и поедем.
Маша пожала плечами, мол, делай, как хочешь.
Александр тем временем снял с плеч рюкзак, вынул молоток, поправил табличку, потом позвонил кому–то. Из администрации кладбища пришли трое мужчин, Саша объяснил им, что и как нужно будет сделать.
— Тут гравием отсыплете, а здесь пока не трогайте, памятник будет готов через неделю, приеду, поставим. Забор… — тут он дотронулся до свежевыкрашенного Юлей металла, — забор пока не трогайте, доделаем в следующий раз.
Мужчины внимательно слушали, кивали. Потом развернулись и ушли, что–то обсуждая.
Саша, махнув им вслед, встал у креста, поник как–то весь, задумался.
Мария Сергеевна, которой было очень обидно, что сосед вот так её игнорирует, стала бурчать, что, конечно, некоторые наворовали, денег куры не клюют, вот и делают всё чужими руками, свои испачкать боятся, только могут, что заплатить… Другие–то, такие, как Маша, всё сами, сами, никто не помогает, никто…
Но Александр её не слушал. Он смотрел в сторону. Туда, где, пригорок с кладбищем спускался вниз пологим склоном. Там бежали, катились по шоссе машины, огибая небольшую рощицу. Облака, будто стянутые на горизонте в одну точку, расходились по небу широким, пушистым веером, а солнце пробивалось через них отдельными лучами–струнами, как будто арфу сломали, и теперь она, наполовину целая, блестит своими золотыми нитями, пропуская через себя свет…
Тарасова О., Олюшка, Лёлька – это Сашина сестра. Он не был на её могиле со дня похорон. Просто не мог приехать, сил не хватало, смелости. Наоборот, как сорок дней прошло, собрал вещи и уехал подальше, в Читу, устроился там на работу, снял комнату, загонял себя до изнеможения, выполняя поручения руководства. Оля, младшая сестра, была для него единственным родным человеком на земле. Её нет, значит и мир вокруг стал абсолютно чужим. Нет Оли, нет и не было у них родителей, Бог знает, кто они и где сейчас. Один на всём свете, Александр ушёл с головой в работу, добился неплохих результатов в строительном бизнесе, а теперь, чуть успокоившись, вернулся к тому месту, где оставил своё сердце, к Ольге…
Постояв так и тайком стерев с лица слёзы, Саша увидел копошащуюся на могилке Кряжиных Юлю, пошел к ней.
— Помочь? — спросил он, помогая девушке переложить мусор в пакет.
— А это вы… Испугали. Я привыкла, что тут одиноко и пусто. Нет, я уже закончила.
— Ваш родственник? — показал на табличку Александр.
— Нет. Я даже не знала этого парня. С его родителями тут познакомилась. Они приходили на могилу сына, мы с тётей были недалеко… Ну, как–то потом виделись еще несколько раз… Старенькие они совсем, не приезжают, позвоню им сегодня, скажу, что была, что всё в порядке… Ох, уже почти четыре! Мне же еще на работу надо было заехать!
Юля испуганно закусила губу, вынула из кармана сотовый, набрала номер начальницы.
— Анна Викторовна, это Юлия. Да–да, я помню, что обещала, я заеду обязательно! Вы не ждите меня, на столе документы оставьте, я заберу. Извините, я знаю, что вы рассчитывали, но… Да, в последний раз! Точно!
Юля нажала «отбой», закрыла глаза и стала наклонять голову вправо, потом влево, разминая уставшую шею.
— Проблемы? — осведомился Александр.
— А… Нет, то есть, да. Я на испытательном сроке в нотариальной конторе. Вот, подвожу всех… Уговаривала тётю Машу поехать завтра, но она уперлась, что надо именно сейчас… Ладно, ничего, обойдется как–нибудь. Надо забирать Марию Сергеевну и ехать домой, электричка через полчаса...
— Так эта женщина ваша тётя? — Александр помог Юле переступить через оградку, пошел следом, к Маше. Та уже дремала, сгруппировавшись в позе «кучера» и уткнув подбородок в воротник куртки.
— Да, тётя. А у вас тут… — Юля запнулась, смутившись.
— Сестра. Несчастный случай. А, знаете, Юля, — перевёл разговор на другую тему мужчина, — может, я могу вас подвезти? Вы же в город? Я на машине, пробок пока нет, так что получится быстрее, чем на электричке.
— Нет, не стоит, наверное. Это неудобно, мы едва знакомы, у вас тут еще дела…
— Вы простите, но ваша тётя, по–моему, уже разговелась… Она просто не дойдет ни то, что до электрички, до ворот кладбища–то добрела бы…
Мария Сергеевна всхрапнула. Свежий воздух, холодный, пахнущий прелой листвой и грибами, кладбищенская тишина – всё располагало к глубокому, спокойному сну, наполненному чувством выполненного долга…
Юля покачала головой. Мария Сергеевна медленно, но уверенно шагала по пути своего мужа. Тот тоже вот так начинал… Нет, он не спал на кладбище, просто спал, напившись до трясучки и упав на кровать…
Маша что–то пробормотала во сне.
— Собирайте всё. Я помогу её дотащить до машины, — Александр взял Марию Сергеевну за подмышки, слегка потряс, потом поставил на ноги. Женщина покачнулась, повела бровями, зажмурилась и открыла глаза.
— Идёмте, вам пора домой, — вкрадчиво сказал ей на ухо Саша. — Пойдёмте к машине.
— Что? Куда? Юля? Юля, ты где?! — Маша как будто резко протрезвела, почувствовав чужие руки у себя на талии. — Юля, меня похищают!
— Да не орите вы, нас просто довезут до города, — бросила через плечо Юля, застёгивая сумку.
— Нет! Он завезёт нас в лес и там… Там… — Таращила глаза Мария Сергеевна, отталкивая провожатого.
— Не дурите, идите уже вперед, дождь накрапывает!
Саша уверенно потащил вдову по тропинке, она вяло сопротивлялась, шептала прощальные слова мужу, ругала Юлю за легкомыслие, потом, пощупав свои карманы, сказала, что потеряла фляжечку, пришлось возвращаться…
Минут через пятнадцать все сидели в Сашиной машине. Марию Сергеевну усадили сзади, чтобы, в случае чего, она могла прилечь. Юля села впереди.
Александр включил «печку». В салоне стало тепло, ноги приятно обдувало горячим воздухом. Смеркалось, уже включили фонари. Через покрытые каплями стекла машины их свет напоминал конфетти, рассыпанное вдоль дороги чьей–то щедрой рукой.
Сначала ехали молча. Саша попросил разрешения включить музыку. Он любил джаз. Мелодии, странные, переменчивые, наполненные вздохами саксофона, тихо урча, плыли по салону. Юле на миг показалось, что они с Сашей знакомы сто лет, едут сейчас с дачи или от друзей, а, может быть, из дома отдыха, им спокойно и хорошо, даже молчание не в тягость, потому что оно легкое, обоюдное… Только храп Марии Сергеевны с заднего сидения нарушает идиллию.
— Вы простите её, — тихо сказала Юля. — Она в общем неплохая женщина. Просто так жизнь повернулась, что…
— Она ваша родная тётя? — решил еще раз уточнить Александр.
— Да. Я жила с ней, её мужем, дядей Игорем, и их сыном, Тимуром, долгое время. По сути, они меня вырастили. Теперь я сама по себе, но Марию Сергеевну бросить не могу. Если бы не она, ноги бы моей тут не было.
— Что так?
— Дядя Игорь… Он был очень несдержанным, жестоким человеком… С ним было тяжело. А она, тётя Маша, его любила. Вот говорят, любовь зла… Да, это точно. Он изощрённо измывался над ней, да над нами всеми. Нет, не бил, упаси, Боже! Это было нечто другое… Манипуляции, постоянное утверждение, что мы его не любим, раз не слушаемся, что он был более высокого мнения о нас, а мы разочаровали… Любил он и вспомнить, за чей счёт я живу в их доме, кто мне одежду покупает и всё такое… Тимур, мой двоюродный брат, его ненавидел, вырос загнанным, теперь отсиживается дома, игроман. Знаете, я так рада, что съехала от них! Нет, я благодарна за всё, ведь могла бы и в детдоме жить, они помогли… Но эта помощь дорогого стоила, и мне часто он напоминал, как он облагодетельствовал меня… Потом, когда мне было уже около девятнадцати, дядя Игорь стал пить. Тётя Маша очень переживала, лечила его, ругалась, лаской пробовала, но он не слушал. Допился, вот, до кладбища…
— Если бы у меня был такой родственник, я бы не навещал его… Ну, на могилу бы не приходил. Зачем вы это делаете? — Саша искоса посмотрел на свою попутчицу. — Нет, ну правда, вы там ползаете, стараетесь, но при жизни–то он вас не особо и любил!
— Да, вы правы. Но есть тётя Маша. Она несчастная женщина. У неё дома сидит здоровый лоб, которого она до сих пор чуть ли не из ложечки кормит, содержит, холит и лелеет. И мужа боготворит, вот прям слепо верит, что он был замечательным человеком. Создала себе идеал и верит в него. А чем старше она становится, тем менее критично к своим мечтам относится. Ну, допустим, не буду я с ней сюда ездить, она же одна ринется. А вы сами видите, она тоже стала попивать. Завалится куда–нибудь или потеряется, я себе не прощу. Ей надо ходить на могилу, тут её Игоряша… Тот, которого она себе придумала. А мне надо, чтобы с ней все было в порядке. Я знаю, это, наверное, неправильно, нужно быть свободной, не заставлять себя, но я так не могу. Тимур, мой двоюродный брат, мне кажется, даже искать её не будет, если что–то случится. Спохватится, только когда есть захочет… Она ездит к мужу два раза в год, весной и осенью, впадает в трагизм, плачет, извиняется перед ним, рассказывает, как у неё дела, как она по нему скучает, а потом всё время, до следующей поездки, ни словом о нём не вспоминает, как будто мучительный долг отдала и освободилась.
— А как же большая любовь, горе, невосполнимая утрата? Я слышал ее причитания… — нахмурился Александр.
— А вот так. По большому счёту, она рада, что его нет. Но это же стыдно признать, надо как–то заглаживать свою вину, вот она и становится плакальщицей, пока мы с ней здесь, будто повинность отбывает. Ужасно, правда? Вот так прожить с людьми, а они рады, что тебя не стало…
— У всех свои истории… — вздохнул Саша. — Хотите, может быть, кофе? Сейчас будет заправка, я могу купить вам.
— Ой, нет, спасибо.
— Тогда едем дальше.
Юля ненадолго задремала, вытянув чуть вперед уставшие ноги. В салоне пахло еловым ароматизатором и Сашиным одеколоном. Юле нравился этот запах – немного резкий, свежий, терпкий, он создавал вокруг мужчины ауру уверенности и силы. Юле такие мужчины не попадались. Вернее, были вокруг, но к ней не стремились, она сама боялась их, не верила, что может стать «достойной кандидатурой». Дядя Игорь всегда не очень лестно отзывался о ее интеллектуальных способностях и внешних данных.
«С твой мордашкой лучше не высовываться», «Юль, ну ведь сама понимаешь, не семи пядей во лбу, какой вообще юридический?..», «Я бы за такую работу больше тройки не поставил…» – и всё в таком духе. Самое страшное, что Игорь говорил это совершенно искренне, не стараясь специально обидеть, унизить. Просто он не умел признавать, что у кого–то что–то может быть хорошо, может, даже лучше, чем у него самого…
— Так вот, — Юля вздрогнула, услышав голос Александра. — У меня там похоронена сестра. Я уехал сразу после похорон, сорвался и уехал. Меня не было пять лет. Я по ней так скучаю, до сих пор это невыносимо больно. Она была моим самым верным другом, умерла она, умерло что–то во мне… Но на могилу не тянет… Будто нет её там. И не дело даже в том, что я не верю в загробную жизнь и всё такое, просто она не там, а рядом со мной. Странно, мне не нужно ходить туда, чтобы поговорить с ней, я делаю это тогда и там, где мне этого хочется. Вот, забросил могилу, надо облагораживать, а я не могу…
— Потому что, починив ограду, поставив памятник и сделав всё остальное, вы признаете окончательно, что её больше нет как живого существа, примите то, что никогда больше не прикоснётесь к ней. Вы этого не хотите, потому что это страшно… А тётя Маша быстро приняла факт ухода мужа, может, даже с радостью, тем более что всё произошло, так сказать, «без проволочек». Инфаркт... Да, было море слёз, истерики и многое другое, но памятник она поставила почти сразу. Всё боялась, что Игорь обидится, мол, плохо проводили в последний путь. А потом всё хвалила себя, что могила в полном порядке, сажает каждый год цветы, меня таскает. И меня это раздражало сначала. Убиваться по человеку, который унижал тебя и твоего ребенка, ладно, обо мне речи нет, – это для меня за гранью. Но, видимо, любовь бывает разная… Его как не стало, она перестановку сделала в квартире, многое поменяла, как будто задышала свободнее. Но два раза в год непременно к нему, рассказывать, как она скучает… Смешно… Не знаю… Наверное, всё равно нужна какая–то метка, точка на карте, чтобы ты знал, где искать тот последний миг, когда видел своего любимого человека. Для тёти Маши это место освобождения, для вас – встречи и грусти. Кто знает, где в это время витают души, как там им живётся…
— Да уж… Лёлька моя даже никогда и не говорила, как хочет, ну там памятник или что… Даже не думала… Пьяный водитель сшиб её на переходе. Его посадили, но от этого не легче... Даже если бы расстреляли, даже если бы я сам это сделал, не помогло бы… А вы бы Оле понравились! — вдруг сказал Саша и улыбнулся.
— Да вы же не знаете, какая я! Я, признаться, и сама не знаю пока.
— Нет, знаю. Я чувствую, что Лёлька бы вас признала, а это многого стоит! Всё, я хочу кофе! Вам какой?
— Давайте латте, — пожала плечами Юля.
— Договорились. Латте и ватрушку.
— Откуда вы знаете, что я люблю ватрушки?
— Ниоткуда, просто догадался. Побежал, буду через пять минут!
Он набросил куртку и выбежал из машины.
Юля смотрела ему вслед, и опять ей показалось, что они уже давно женаты, что едут с дачи, и он побежал за кофе. Он делал так уже сто раз, и сегодня сто первый. Странно, а вот она не знает, какой кофе любит он, не может догадаться…
Женщина обернулась, проверяя, спит ли Мария Сергеевна, а потом, замерев, увидела за окном девичье лицо, веснушчатое, улыбающееся, словно солнцем залитое. Большие, в обрамлении густых ресничек глаза смотрели хитро и игриво, на щёчках от улыбки появились нежные ямочки, а волосы, кудрявые, непокорные, торчали в разные стороны веселыми пружинками. Оля… Лёлька, Сашина сестра была тут, рядом, совсем близко. Она пришла познакомиться с Юлей и теперь подмигивала ей, хохоча. Ей было не больно и не страшно, она радовалась, что Сашка встретил хорошего человека, что теперь он не один.
… — Юля, откройте, пожалуйста, у меня руки заняты! — услышала девушка, вздрогнула и, потянувшись, открыла дверцу. — Спасибо. Вот ваш кофе, булочка, и я еще взял нам по пицце. Вы же любите сырную? Там только что испекли, и вот я…
Юля кивнула и улыбнулась.
— У вас очень милая сестра, — прошептала она. — Она как солнышко. Вы счастливый человек!
Александр удивленно посмотрел на попутчицу, потом, медленно пристегнувшись, отвернулся.
— Мне тоже часто кажется, что она рядом. Я думал, что схожу с ума…
— Видимо, помешательство коллективное… — пожала плечами Юля…
Только Марии Сергеевне ничего не казалось. Она была рада, что едет в машине, ей тепло, и дождь не заливается за воротник, что теперь нужно будет навестить Игоря только через полгода. Она ехала домой, выполнив свой долг, и ни о чём не думала.
Нет, муж не приходил к ней во снах, не стоял рядом, пока она чистила утром зубы, не улыбался через окошко и не целовал на ночь. Не было его на бракосочетании Юли и Саши, не пришёл он на торжественное вручение диплома своему сыну, лоботрясу Тимуру, которого Сашка пристроил учиться на программиста. Нигде в этом мире не видно было Игоря, может быть потому, что его никто и не звал сюда, не хотел видеть. Душа не тянулась к душе, не скучала по родным, не радовалась их счастью…
Только один день осенью и один весной сближал Марию и Игоряшу, заставляя приходить на место его погребения и думать друг о друге. Но уж этот долг мужу Маша отдавала до последних своих дней, как и обещала, исправно сажая на могилке свежие цветы и получая тем самым право жить все следующие месяцы без мыслей о нём...