Во день мороза смерть стучала:
У Серпуховского начала
Бояре, созвав люд сначала,
Вели кого-то в казнь.
Досель Москва таких не знала
А в книгах свя́тых презирала:
Теперь же, хоть и величава,
Не сделает ничто.
Ведь видела столица: с света
Тащили мальчика раздета,
И было б хоть четверто лето,
Да нет уж и того.
В чем обвинили те ребенка,
Ивана марьина, Ворёнка?
Сказал бы кто чего. Покорна
Душа людей царю.
Петлю груба рука надела,
Вцепившись в хрупко детско тело,
А мать, сидя в плену, ревела,
Пророчила Москве:
«Романовых, коль скорбь не съела,
Проклятьем наделяю смело:
Потомков их, да не за дело,
Сыра земля вберет!»
Никто не знал, что через лета
В доме Ипатьева, уж спето,
Лексей младой, не зная света,
Замкнет проклятый круг.