В результате утраты эмоционально значимого объекта человек может отказаться от приемов пищи.
Что происходит?
Объект либидо (любви, привязанности) более недоступен. А это значит, что с этим объектом человек отныне не может осуществлять эмоциональные потребности. Вместе с тем из этого следует, что вся сумма психической энергии (совокупности метаболитов), зарезервированная под этот объект, не может быть переведена в удовлетворяющий результат.
В таком случае возникают естественные условия к тому, чтобы запустить работу скорби и отказаться от эмоционально значимого объекта. Возникают две исключающие друг друга задачи: продолжать цепляться за утраченный объект или оторваться от него.
Теперь вспомним два постулата.
Первый: существует прямая связь между пищевым поведением и привязанностью на раннем этапе развития ребенка. По сути, желание любви и желание насыщения удовлетворяются практически единым способом, который только в процессе развития расщепляется на самостоятельные побуждения. Такое соединение частичных влечений (голода и привязанности) в психоанализе называется «примыкание».
Второй: человеческий ребенок не может выжить без опорного объекта (родителя), а потому ребенок постарается сохранить привязанность любой ценой.
Иными словами.
Механизм отделения от того, что более не приносит нам удовлетворения, является предельно естественным и необходимым. Однако этот же механизм в отношении опорного объекта (родителя, партнера и т.п.) может пониматься как нежелательный.
Если ребенок испытает неудовольствие от взаимодействия с игрушкой, он может от нее избавиться и это пережить. Если ребенок испытывает неудовольствие от взаимодействия с родителем, он не может от него избавиться и это пережить. Следовательно, при определенных внешних и внутренних условиях он должен сохранять либидинальную связь с опорным объектом, даже несмотря на то, что объект сопряжен с неудовольствием.
Это значит два момента: (а) либидо не должно с легкостью извлекаться из опорного объекта, даже если оно не может быть удовлетворено сиюминутно (что-то вроде надежды, что объект вернется и смилостивится); и (б) деструкция/агрессия (то есть общее стремление к недопущению или разрушению связи) не должна способствовать прерыванию этой связи.
Таким образом, в ситуации, когда любовь опорного объекта потеряна, первостепенной психической задачей будет попытка сохранить эту связь строго психически и не перестраивать психическую группу, завязанную на взаимодействие с этим объектом. А это значит, что стремление отказаться и оторваться от объекта должно быть остановлено.
Отказ от пищи как раз и может выполнять задачу этого отказа. Только вместо эмоционально питающего объекта отказ происходит от пищевого объекта (вспомним, что голод и привязанность на ранних этапах развития удовлетворяются единовременно).
Эта мысль может противоречить логике самосохранения. Отсутствие притока необходимых веществ приводит к исхуданию, истощению и в конечном итоге к гибели организма. Выходит, что организм в угоду своим эмоциональным проблемам рискует своей собственной жизнью, что, по идее, должно противоречить установкам на сбережение себя.
Как бы это странно ни звучало, но, похоже, что как раз таким экстремальным способом живая система себя и сохраняет. Дело в том, что в случае утраты связи со значимым объектом происходит высокая концентрация свободной энергии в источниках влечений, направленных на этот объект.
По сути, это большие нейронные ансамбли, или психические группы. Психическая группа, завязанная на опорный объект, будет массивной, разветвленной и обладать сложной метаболической схемой. В то же самое время психическая группа, завязанная на отрыв от объекта, связанного с неудовольствием, будет не менее массивной, разветвленной и сложной, поскольку все мы знаем, что отпустить что-то крайне значимое просто так запредельно тяжело. На мощное действие нужно мощное противодействие.
Выходит, что в подобной конфликтной ситуации под высокой нагрузкой находятся две большие психические группы: первая пытается сохранить связь с жизненно важным опорным объектом, а вторая пытается эту связь прервать и прекратить. И чем больше нагрузка в первой, тем больше нагрузка и во второй. Причем обе они не переводятся в работу с последующей разрядкой.
Опять же, здесь мы возвращаемся к неврологии и вспоминаем, что перевозбужденный нейрон (это когда в нем запредельно высокие значения глутамата) накапливает в себе кальций и гибнет. Если голод организм еще может как-то компенсировать собственными же запасами (жир, мышцы и т.п.), а потом их еще и восполнить, то восполнить массовую гибель нейронов невозможно. Особенно, если речь заходит о тех нейронных сетях мозга, которые относительно можно ассоциировать с областью системы Оно, то есть всего того, что наследственно и что составляет источники (ядра) влечений: они неизменяемы и устойчивы. Вот именно потеря этих частей наиболее опасна для психического аппарата: периферию можно восстановить и заново построить, но вот ядро – нет.
Человек таким образом переходит в режим «пожертвовать периферией, чтобы сохранить ядро».
Почему такая картина не у всех при тех же проблемах? Если рассматривать вопрос чисто психоаналитически и целостно, то мы обнаружим, что всякое влечение имеет свои уровни развития. К слову, тем ребенок и отличается от взрослого: у 5-летки и 50-летки совершенно одинаковый набор базовых (ядерных) потребностей, но эти потребности имеют совершенно различный образ развития. Разница примерно такая же, как между навыками ходьбы в 5 лет и навыками ходьбы в 25 лет с КМС по легкой атлетике.
Взрослый субъект может иметь достаточно плохо развитое влечение к привязанности, при котором даже во взрослом возрасте сохраняется «прилипание», сходное с тем, какое мы видим в поведение 2-летнего ребенка при взаимодействии с мамой и внешним миром. Следовательно, реакция на утрату опорного объекта в случае «активной зависимости» и в случае «относительной автономии» будет разной.
VK: vk.com/psycaseanalytic
Boosty: boosty.to/psycase
Dzen: dzen.ru/psycase
Telegram: t.me/psycaseanalytic
YouTube: youtube.com/@psycase