Молодые
У нас в дивизионе пополнение молодых не очень многочисленное. К нам в батарею добавилось всего несколько человек, но все как на подбор… Как бы это сказать помягче… Гм? Да скажу уж как есть – чмошные. Уже один вид их, кажется, так и подмывает над ними поиздеваться.
Ну и, разумеется, несмотря на все предупреждения и заклинания офицеров, что называется – началось. Припашки, наезды, куражения, и прямые издевательства. У нас еще куда ни шло, а вот в соседней второй батарее – все по новой. Дежавю полугодовой давности. Опять послеотбойные полуцирковые издевательства. И с явной радостью от тех, над кем издевались еще недавно. Они сами еще не смели издеваться над молодыми, но чувствовали облегчение хотя бы в том, что фокус припашек и куражения переместился с них на новых молодых.
Особенно старался турзучить молодых урка Жилякин. Его свистящий урочный голос то и дело звенел на всю казарму:
- Иди сюда!... Ты чо!.. Ох….л!.. А ну!..
А дальше – то, что он решил выполнить руками молодых: заправить ли ему койку, подшить подворотничок, постирать носки (у него вместо портянок носки), погладить ХБ, либо просто покуражиться от нечего делать – почесать ему спину, постоять перед ним на одной ноге или изобразить какое-то животное.
Доставалось от него и нашим молодым. И рядовой Бираков то и дело получал от него оплеухи по своей огромной грубой морде. Действительно, настолько грубо выделанной, как вырубленной топором из какого-то кряжистого дерева.
Я лежал на койке и думал, что делать. Идти заступаться – значит, нарываться на драку. Страшновато, однако, связываться с уркой. Мне Санек Веляев из его батареи (кстати, еще одни принятый кандидатом в КПСС, только от 2-й батареи) говорил, что его побаивается и сам комбат. Старается его не трогать – дотянуть до дембеля и отпустить. Я слушал и не верил: неужели это тот самый жестокий капитан Тапа, который любого, кажется, может скрутить в бараний рог… Но Саньку не верить было нельзя – он знал лучше.
Зато, когда я попытался заступиться за дубообразного Биракова перед нашими дедами, не дав ему заправить за кого-то койку, получил вслед:
- Коммуняка проклятый!..
Стали готовиться к зимнему выезду на полигон. Там – новые проблемы с молодыми. Вдали от офицерских глаз в условиях жесткого зимнего караула – их припахивали, как могли. Бывало, не сменяли целыми ночами с поста, в то время как их напарники деды и дембеля спокойно отсыпались. Или они всю ночь без перерыва на хоть какой-то сон топили печку, получая затрещины, если все-таки помимо своей воли задремывали.
Раз нашего деда Немеца и уже не раз упомянутого мною моего недоброжелателя Пулемина поставили в полигонный караул вместе с еще одним молодым Галиным. Маленьким, черненьким, худеньким, шуглявеньким, скорее, какой-то карикатуре на солдата… От настоящего солдата – только форма, да и та висит на нем мешками, уже засаленная и чмошная.
Пулемин, явно издеваясь и провоцируя меня, закуражился:
- Ну все – Галину жизнь покажется в копеечку…
И смотрит, как я, мол, отреагирую. Я неожиданно для себя взрываюсь:
- Ты – чмо!.. Тебе бы только над молодыми издеваться. Гнилая душонка!..
Пулемин тоже подрывается:
- Да ты кто такой?..
Но я не могу оставить это дело так. Иду прямо к комбату: так мол и так – не ставьте. И тот к моему удовольствию и к дикой ярости Пулемина, ставит в караул вместо Галина еще одного деда Вязанцева. Теперь Пулемин окажется в роли Галина как черпак между двумя дедами. Пусть попробует покуражиться.
Теперь Пулемин вне себя от ярости:
- Чмо! Чмо! Чмо!.. – его аж подбрасывает. – Гнида гнилая!.. Болтливая скотина!.. Вы только языками трепать можете!.. Сука!..
Но я уже успокоился и только посмеиваюсь на его беснование. Поделом.
Сам ухожу в обычный караул по нашей воинской части, который тоже оказался для меня непростым. Сменявший нас новый начальник караула из первой батареи старлей Натвеев решил показать «перестройку» - как надо правильно осуществлять смену караула.
Это было что-то. Он спокойно, но методично требовал исполнения устава – четкости всех журнальных записей, полного соответствия инвентарных предметов, устранения всех неполадок и идеальной чистоты. Мы летали, как заведенные, и, как ни странно, разделились на тех, кто одобрял такие его действия, и кто нет.
Странно, что я как бы оказался посередине.
- А ведь все правильно делает, - сказал кто-то из солдат его батареи
- Опережает время, - неуверенно отвечаю, как бы еще не решив до конца.
- Это не он опережает, это мы отстаем.
Сменились мы уже ближе к ночи, а через день как-то пошли с Натвеевым к какому-то складу. И он по дороге со мной разоткровенничался:
- Не знаю, как всю эту х…ню в армии вытравить. Я ведь служил и в группе войск за границей – там еще хуже. Везде – одно раздолбайство. Войны с такой армией не выиграть. А я когда увидел, как ты взялся за наведение порядка, подумал – ну, коренной перелом будет… А ты и сник. Понял, что один в поле не воин. (Я помалкивал, только думал, когда это я брался за наведение порядка…) Но коренной перелом будет. Будет – поверь мне. И уже сейчас начинает что-то делаться…
Ну да – как это делается, он сам и показал.
А тут Лузнецов вызывает нас с Саньком Веляевым: так, мол, и так – кто из вас заменит «ох….шего» Веремеева. Дескать, тот и грубит, и хамит, и на кровати в сапогах лежит, и в самоволки ходит… За целый месяц не стал подбивать бумаги, а на носу собрание, а он и в ус не дует…
Гм – что-то знакомое. Не я ли был в таком же положении? Я и сказал, что, может, он не хочет быть формалистом…
- Да мне по х…, кем он хочет или не хочет быть, - перебил он меня, – главное, чтобы дело не страдало. Так что знайте, после съезда (через неделю будет XXVII съезд КПСС) – кто-то из вас вполне возможно его заменит. И кстати – это тоже ваша забота…
И вытаскивает полуватманный плакат на котором коряво было намалевано: «До приказа осталось 50 дней. Дембель давай!»
- А? Или это вас не касается? Как вам моральное состояние наших солдат? Это как раз то, о чем они думают… Или вы опять – сторона…
- Это поколение уже не исправить, - вставляю я.
- А ваше исправить? – он вновь меня перебивает. - Чибулькин как курил анашу, так и будет курить. Душман как пил, так и будет пить, Порждиев как бил морды, так и будет. А вы так и будете сидеть, сложа руки?
Мы молчим – что ему ответишь? А тут как бы в подтверждение его слов пропадает этот наш молодой - салага Галин. Опять дежавю – как год назад в истории со сбежавшим Усесиком в начале моей армейской карьеры.
Но – слава Богу! – скоро находится. Оказывается он после дня, проведенного в санчасти не хотел возвращаться обратно в часть, терялся там в какой-то подсобке, где его выловил дежурный офицер. А на вопрос: «почему не шел обратно», ожидаемо ответил, что над ним издеваются.
И опять все могло бы закрутиться по новому жесткачу, но Лузнецов не дал делу хода. Просто собрал всех дедов и сказал, что кто хоть пальцем к нему притронется – пусть дембеля не ждет.
Красный Пурохтин, выйдя от Лузнецова, подозвал к себе дрожащего как осиновый листок Галина:
- Что ты х… несешь? Кто над тобой издевается? Все – я беру тебя под свою опеку…
Что ж – так и в самом деле может быть лучше.
(продолжение следует... здесь)
начало - здесь