Мать Степана, Ульяна, встала, как обычно, в пять утра. Корову подоить, на огороде дел много, да и вообще многолетняя привычка - подниматься чуть свет. Даже в выходные не позволяла себе поваляться подольше.
Вышла во двор и сразу же подскочила от неожиданности. А неожиданность в виде сына Степки лежала на лавке. В страхе подошла поближе. «Господи, спаси и сохрани! Живой, - обрадовалась она, - а то уж Бог весть что подумала», - искренне поблагодарила Бога Ульяна.
-Степка, оболтус, ты чего тут развалился? Я же слышала, как ты пришёл не поздно вроде. Чего на лавке-то уснул? Фу-у-у, - Ульяна принюхалась к сыну.
Вчерашние возлияния отвратительным запахом доползли до носа.
-Мама, - Степа кинулся к матери в объятия, - мамочка, милая, что делать-то теперь, мамочка!
И он, опуская самые отвратительные подробности, рассказал матери о событиях вчерашнего вечера.
Сердце матери замирало все сильнее с каждым сказанным словом, но и родительский гнев нарастал. Когда Степан закончил, мать схватила первое, что попалось под руку, и огрела сына по спине. Разрыдалась.
-Да что ж вы натворили-то, ироды? Как же вам в голову-то такое пришло! Степа ведь ничего-то ты не знаешь. Нянчила она тебя, любила как своего. Знаешь же, что нет у неё ни ребят, ни мужа. Что ж делать-то? Когда папка помер, только она мне и помогала с тобой. Что ж наделал ты, бессовестный. Как же теперь жить?
Мать тяжело поднялась со скамейки, заплетающимся шагом зашла в курятник, потом спустилась в погреб, и с огромной нагруженной корзиной отправилась ближе к полудню к Авдотье.
Увидев Ульяну, Дуся почувствовала, как больно сжалось ее сердце. Рано утром, придя в себя, она поняла, что до сих пор лежит в сенях на полу.
Медленно встала, корову-то доить надо. Потихоньку в дневных заботах она передумала много всяких мыслей.
Сначала у неё не было никаких чувств, только пустота внутри. Потом пустота стала заполняться ужасом от того, что ее попользовали дети.
Авдотья уже после Алешки впала в забытьё и не помнила, все ли побывали на ней. Неужели и Степушка - ее любимец тоже?
Она вспомнила, как он плакал и просил у неё прощения. Неужели и он тоже? На глаза Авдотьи снова навернулись слёзы. Нет, не может этого быть.
Ближе к полудню она увидела Степкину мать, вяло плетущуюся к ее дому, нагруженную корзиной. У Авдотьи сердце неприятно кольнуло.
Ульяна зашла во двор, остановилась, расплакалась, поставила корзину на траву и встала рядом на колени.
-Авдотья, прости ты моего! Не знаю, что на него нашло. Не трогал он тебя, сама знаешь. Не оправдываю. Ребят он навёл на твою самогонку, будь она неладна. Возьми и не серчай, - Ульяна подвинула корзину к Авдотье
Авдотья аж задохнулась от обиды. Понятно, Ульяна - мать, но как пришло ей в голову откупаться жратвой, которой у Дуси немеряно?
Все израненное нутро стало ныть ещё больнее. Да что же это, люди добрые?
-Уйди, — просто сказала она соседке, теперь уж бывшей подруге, - вчера сына твоего отходила по спиняке. Да видать мало. Не искушай, уходи. Не хотела я придавать огласке, а теперь пойду к участковому. Ты че удумала, когда это, - она показала на корзину, - ко мне перла? Какого же ты обо мне мнения? Эх ты, подруга, - бедная женщина горько расплакалась и пошла в дом.
Ульяна, подхватив корзину, понеслась к целительнице Таисии. Недавно подруга Сонька все уши прожужжала, как Тася сразу сказала про пропавшие деньги.
Тася была дома, занималась по хозяйству. Ее мать уехала в город, много поручений оставила.
-Я к тебе, Тасенька. Здравствуй.
Ульяна изложила своё горе Тасе.
-Да что же ты от меня-то хочешь, Ульяна? Не пойму я.
-Помоги, умоляю. Не трогал мой Степа Дусю.
-Ну не трогал, и хорошо. Чего от меня надо-то? — Тася все еще была в недоумении.
-В милицию она пойдёт, чую. Посадят сына моего, - и женщина завыла горько и больно как раненый зверь, который умрет не сейчас, так завтра.
-Иди, Ульяна, домой. На все воля божья. Если смогу помочь - дам знать.
А тем временем Авдотья действительно отправилась к участковому и написала заявление на всех пацанов. Вечером участковый их под стражу взял, посадив в небольшое помещение, пристроенное к сельсовету.
Вечером Тася ложилась спать в смятении. Ей было жалко эту женщину. Муж рано ушёл у неё, Степу одна поднимала. Вот Авдотья как раз-таки помогла. А как вот и откроется, что снасильничал он? Как жить-то потом?
Плохое дело. Когда Ульяна рассказала ей все, даже и смотреть не хотелось, как там было на самом деле. Мерзость эту. А ну как не виноват парень? Навел — да, но не насильничал. Прикрыла глаза Тася и увидела всю картину от начала и до конца.
«Вор он, но не насильник. Пусть отвечает, но за своё».
Утром отправилась Тася к Дусе. Та ее безрадостно встретила.
-Чего надо? - спросила.
-Сядь, Авдотья, - попросила Таисья.
Взмахнула Тася рукой, сама того не ожидая. Как будто рука чужая была, а не ее собственная. Авдотья глаза закрыла. Через минуту слёзы покатились у неё из глаз. Метаться она стала, кричать. «Нет, нет, нет», - повторяла.
Потом все стихло. В себя пришла женщина, и на Тасю смотрит.
-Тасенька, а все так и было, я все вспомнила. Двое насильников. Степа не трогал меня. Плакал сильно, убивался. Он уже наказан. Переживает, чувствую я это.
Тася поднялась в изнеможении, как-будто она все это тоже пережила вместе с ней. Старше стала лет на десять сразу.
-Пойди к участковому сегодня, перепиши заявление, Авдотья. Степка вор, но не насильник. Самогон он твой украл, пособником был, но не более того.
-Да Бог с ней с самогонкой этой треклятой! Я, Тася, с утра на задний двор вылила гадость эту и бутыль разбила на мелкие кусочки.
И Авдотья громко, протяжно завыла. Тася вышла потихоньку и побрела домой.
Степка вернулся из кутузки вечером. Мать кинулась к нему, исцеловала всего. Парень встал на колени уткнулся лбом в живот Ульяны:
-Прости!
Поднялся, дошёл до дома Авдотьи.
Она на крыльцо вышла. Встал и там Степан на колени.
-Прости, тётя Дуся! Никогда мне не смыть с себя этого мерзкого пятна. В страшном неоплатном долгу я перед тобой. Прости, если можешь.
Ничего женщина не сказала, зашла тихонько в избу.
Матвея и Алексея осудили за групповое изнасилование. Получили они по полной.
Степану дали условный срок за наводку и пособничество насильникам.
А к уборочной почувствовала Авдотья неладное, побежала к врачу. Так и есть.
Как мечтала она о ребёночке! Да все как-то и мужчин не было, а потом и думать забыла. Годы уж не те.
Не спала Авдотья всю ночь. Ребёнок - счастье, но не такой же ценой. Кто-то же из насильников — отец!
Утром подвязала платок и к Тасе пришла.
-Теперь ты и мне помоги, Таисья!
Тася внимательно посмотрела на Дусю.
-Скажи и мне, что делать-то. Беременная я от насильников.
-Ничего я тебе не могу сказать, Дуся. Только тебе решать. Но роди этого мальчонку. В деревне тебе жить не дадут. Уходи тихонько, никому ничего не говори, и никогда больше здесь не появляйся. Мальчишка твой большим человеком станет. Не раз меня вспомнишь и благодарить будешь, что оставила. Многим людям поможет он. Тяжело он на свет пробивается. Судьба его такая. Понимаешь?
Дуся покачала головой, она плакала.
— Иди с Богом, решай сама, — промолвила Тася, обняла бедную женщину.
-Да как же это? - вскрикнула Дуся - я родилась здесь, всю жизнь живу. Могилы моих предков здесь. А хозяйство? Как бросить все? Да куды ж я пойду? Никого нет у меня, сама знаешь. На что и где жить буду?
-Не знаю. Уходи, так надо, - промолвила Тася и зашла в дом.
А утром деревенские увидели заколоченные ставни в Авдотьином доме, а ее саму и след простыл.
Эпилог
Авдотья уехала в райцентр, там устроилась на завод, получила комнату в общежитии. Она приглянулась вдовому инженеру-технологу Ивану Терехову. Женщина сразу сообщила ему о своей беременности. Инженер не испугался и взял Дусю в жены.
У пары родилось еще двое детей. Мальчика назвали Анатолием.
Через двадцать пять лет Анатолий Иванович Терехов защитил диссертацию. А еще через пять лет вся область стремилась попасть только к нему. Дусин сын стал очень хорошим детским кардиологом.
Татьяна Алимова
