На идею этого поста меня натолкнули два интервью декана экономического факультета МГУ им. М.В. Ломоносова Александра Аузана – дискуссия на Петербургском международном экономическом форуме (ПМЭФ-2023) и интервью инвестбанкиру Евгению Когану.
В МГУ 15 лет проводились исследования культурных кодов России и Александр Аузан привел в нескольких штрихах портрет российской нации (на основе типологии культурных измерений, разработанной Гертом Ховстеде).
Итак, первая характеристика нашей страны – это высокая дистанция от власти. Власть воспринимается людьми как ценность, а не как деловой партнер.
Вторая характеристика – самое высокое в мире избегание неопределенности, мы боимся будущего, боимся неудач (например, принято говорить так: «Не меняйте этого человека, следующий будет хуже!», «Не трогайте систему, она посыплется»). Это очень опасное свойство для инвестиционной деятельности, для венчурных рынков и инновационных технологий. По существу, это некоторый страх будущего.
Третья, очень важная, характеристика – 75 % населения России присущ коллективизм и 25 % – индивидуализм. Исследователи социокультурных характеристик считают этот параметр самым мощным. Было обнаружено, что никакого среднего индивидуализма и коллективизма в России нет. В России две страны: индивидуалистская Россия и коллективистская Россия («И-Россия» и «К-Россия»). Чем больше населенный пункт, тем больше индивидуализм. В большой город человек приходит, оторвавшись от привычных связей, в расчете на себя и контакты с незнакомыми людьми. И за Урал люди давно уходили именно в поисках свободы и самостоятельности. «И-Россия» предъявляет спрос на демократию, свободу предпринимательства, модернизацию. «К-Россия» — на господдержку, солидарность, налоговое перераспределение. Где компромисс? А. Аузан считает, что это главный вопрос русской истории. Советский и российский ученый Юрий Лотман говорил, что в России работает культурный архетип «отдания себя». Коллективизм — это готовность себя инвестировать в развитие деревни, города, губернии, страны, отрасли, идее общественного движения… Задача не в том, чтобы уничтожить коллективизм в России, а в том, чтобы использовать и понятную инновационную возможность «И-России», и возможности «К-России».
Четвертая характеристика – мы можем придумывать новое, но не можем его тиражировать. То, что у нас хорошо получается – это индивидуальные вещи, малые серии, опытные продукты, нестандартные производства и услуги, но не серия, массовое, стандартизированное производство. Наша сильная сторона – это то, что тесно связано с характеристикой креативности. Возможно, это связано с тем, что России, в отличие от стран с более мягким климатом, присуще высокорискованное земледелие, короткий вегетативный период, крестьяне меняли поле каждые 7 лет. Поэтому новое мы можем сделать, но стандарт удержать гораздо сложнее.
По мнению А. Аузана России нужны 3 «Д»:
Первое – «длинный взгляд», а не на 3-5 лет, как сейчас;
Второе – доверие к большинству. По расчетам французских экономистов Янна Алгана и Пьера Каю мы теряем треть ВВП на душу населения на низком доверии людей друг другу, возникают дополнительные издержки (юристы, перепроверки и т.д.). В России только 25% опрошенных положительно отвечают на вопрос, можно ли доверять большинству людей;
Третье – низкая договороспособность. В «К-России» главная «болезнь» – верить «своим» против «чужих» («людям из своего региона я доверяю, а из соседнего – нет»). В «И-России» – все настолько «умные», что не хотят услышать другого.
Я хотела бы посмотреть на исследования А. Аузана и его коллег психоаналитическим взглядом на трансгенерационную передачу травмы. Избегание неопределенности на мой взгляд связано с тем, что за последние сто лет в нашей стране было столько неопределенности со знаком «минус», и эмоции, связанные с этим, были переданы нашим современникам их предками. Осознанно или нет, люди в основном не ждут от перемен ничего хорошего.
С этими же причинами связано низкое доверие людей друг к другу и низкая договороспособность. Революция 1917 г., полный слом всех институтов, репрессии, раскулачивание, депортации целых народов вызвали у участников этих событий сильнейшие психологические травмы. И эти травмы неосознанно были переданы потомкам, то есть нам. И люди в глубине души чувствуют, что доверять можно только семье и ближнему кругу друзей и знакомых, а с остальными нужно быть осторожным.
Что касается разделения России на «И-Россию» и «К-Россию» я думаю, что это отголоски классовости нашего общества до революции 1917 г. Возможно, предки представителей «И-России» были мещанами, купцами, ремесленниками, дворянами, а «К-России» – в основном крестьянами, пролетариями и из духовенства.
Со своими клиентами я работаю над исследованием и проработкой травм, переданных предками и влияющих на достижение целей. Если вы хотите понять, какие трансгенерационные травмы и установки есть у вас, записывайтесь ко мне на консультацию, контакты в описании профиля.
Жду ваших вопросов и комментариев. Что вы думаете по поводу исследований А. Аузана и его коллег? И как вы считаете, каковы причины появления в России именно таких культурных кодов?