По вере вашей , вам и дано будет!

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

МЕТОД ВЛГД, ОКАЗЫВАЕТСЯ, БЕРЕТ СВОЕ И ЧИСТО АВТОМАТИЧЕСКИ:
 вера в себя всегда пригодиться;
 ПОБЕДА!! Болезнь отступает! Людмила выходит, наконец на работу;
 чистки организма больной на рубеже контрольной паузы в двадцать секунд.
Облегчение чистки употреблением внутрь собственной урины;
 цистит и пиелонефрит не выдерживают оздоровительного натиска!
К вечеру, как и обещал, к Соколовской пришел Еремин. Людмила подробно
пересказала ему события этой «страшной» ночи.
– Но, Люда! – не выдержав, прервал ее Илья Сергеевич. – Ведь это у тебя прошла
типичная Бутейковская чистка!! Не ужасаться надо, а радоваться. Болезнь уходит!
– Да ведь я-то методом Бутейко не занималась!.. – В сердцах воскликнула ереминская
подопечная.
Илья Сергеевич даже захлопал в ладоши.
– Великолепно! – он привычно огладил левой рукой свою клинообразную бородку. – Это
только доказывает, что твой организм оказался умнее, чем ты сама.
Лишь значительно позже Соколовская поняла глубинную суть этой, вроде бы,
мимоходом брошенной Бутейковским учеником фразы. Ведь беспокойный, мятущийся в
вечных поисках каких-то неопровержимых доказательств всего происходящего, ум
научного работника (а Людмила относилась именно к их числу) не позволял «гнилым
интеллигентам» сразу, правильно воспринимать метод неординарного ученого.
И организм больного интеллектуала и впрямь переставал прислушиваться к доводам
«холодного рассудка». Он просто начинал автоматически выполнять Бутейковскую
программу. Происходило самопроизвольное уменьшение глубины дыхания. Без участия
поверхностного сознания.
– ...Все это доказывает, что можно даже не верить в метод Бутейко и, тем не менее,
получить от него пользу, – продолжал развивать свою мысль Еремин. – То есть, метод
Бутейко иногда действует и вопреки вере самого пациента. Хотя с верой-то, конечно,
всегда более эффективно.., – тут же добавил Илья Сергеевич.
Он вновь поправил Людмиле спину. Проделал свой массажик со всеми сопутствующими
ему натираниями. А, заодно, и провел со своей пациенткой сеанс психотерапии, в
который он, по образованию социолог, безусловно, знал толк.
Эти «сеансы» Еремин не прекращал и при их последующих встречах. Суть их сводилась
к тому, чтобы постараться каким-то образом выкорчевать из сознания больной мысль о
ее физической (да и моральной) ущербности.
Такой психический настрой (негативное отношение Людмилы к самой себе, как к
законченной неудачнице) определенно мешал скорейшему и полному выздоровлению
Соколовской.
У нее за время долгой болезни (и Еремин сразу отметил это по обрывочным репликам)
сформировался естественный для каждого хронического больного комплекс
неполноценности. Неверие в свои силы, осуждение самою себя как слабой, совершенно
ни на что не годной и пропащей личности, так и читалось на исхудавшем и
заострившемся личике страдалицы.
И Илья Сергеевич решительно взялся за дело. Здесь он, правда, несколько отступал от
указания Бутейко не примешивать к его методу никаких психоэффектов. Но Еремин
хорошо знал, что эти указания ученого вызваны травлей на него со стороны
медортодоксов, утверждающих, что его метод, вообще, является чуть ли не чистым

внушением, роднящимся, дескать, с гипнозом и тому подобными штучками. Поэтому
Илья Сергеевич (которому не нужно было доказывать абсолютную, не зависящую от
каких-либо внушений, физиологичность метода) предпочитал действовать в подобных
случаях на свой страх и риск.
По его мнению, в определенных случаях (и это в глубине души понимал и сам Бутейко)
психическая поддержка больного помогала ему более успешно и быстро овладеть,
конечно же, не зависящим ни от чьей психики методом. И ученик Бутейко считал, что он

не вправе в случае нужды полностью отказываться от такой своеобразной палочки-
выручалочки.

Особое внимание Еремин придавал борьбе с предрассудками, внушенными Людмиле ее
родителями. Ведь именно они, угнетаемые ее постоянными болячками, тянущимися
практически с ранних детских лет, постоянно внушали Соколовской мысль о ее явной
неполноценности...
И замуж-то она долго выйти не может. И в научном институте своем звезд с неба не
хватает. Да вот и болеет к тому же еще «неподдающимися диагнозу» болезнями...
Короче, не дочь у них, а Бог знает, что такое уродилось. Что-то несчастненькое,
слабенькое, достойное лишь сожаления и оплакивания... В общем и целом со всех
сторон не подарок.
И Илья Сергеевич опытным взглядом быстро уловил этот главный (внушенный ей
извне) предрассудок Людмилы: я, мол, такая плохая, такая неудачливая, что просто, мол,
спасу нет.
Не мудрствуя лукаво, Еремин решил сразу же «брать быка за рога».
– Люда, ответь мне на один вопрос, – он с самого начала обращался к ней на ты, – Ты
хорошая?, – белесоватые глаза целителя при этом загадочно закатились к верху. Он
заранее знал каким будет ответ.
– Что вы! Что вы!! Какая же я хорошая?! – Соколовская даже приподнялась с кушетки,
на которой Илья Сергеевич правил ей спину. – Да у меня столько недостатков. Столько
недостатков, – она обхватила руками слегка взлохматившуюся голову, – Я – ужасная
эгоистка, я всех критикую, да и в науке своей ничего не достигла. И в обыденной жизни
я ни то, ни се... – Людмила на секунду зажмурилась.
– Ну хорошо, – остановил поток ее возражений Еремин. – Тогда ты просто, по моей
просьбе, скажи: «Я – хорошая». – Скажи и все, – он положил руку на ее плечо. –
Подумаешь, делов-то. Просто повтори: «Я – хорошая...»
– Да как же я могу сказать, что я хорошая, если я кругом плохая?!... – Распахнув,
наконец, свои изумрудные глазищи чуть не взмолилась Соколовская. – Во мне столько
несовершенства. Столько дерьма всякого..., – голос ее слегка дернул.
Практически все, кто меня окружают хоть в чем-нибудь да лучше меня, – Илья
Сергеевичу показалось, что от возбуждения она вот-вот разразится слезами. – Кто-то
лучше меня знает физику. Кто-то лучше знает жизнь. Кто-то может выйти замуж,
завести, а потом воспитывать своих собственных детей, – с затаенной горечью
перечисляла подопечная Бутейковского ученика.
Я же ничего. Ну, абсолютно, ничего не могу!! И поэтому я имею то, что имею, – слезы,
похоже, действительно, были не за горами.
– Я... Я... – Людмила горестно скривила губы, но так и не смогла выдавить из себя
требуемое.
– Ну, почему, собственно говоря, ты такая уж плохая? – Пошел в наступление Еремин.
– Ты почти с отличием закончила Одесский государственный университет, – принялся
он загибать пальцы. – Ты работаешь не уборщицей в трактире, а в академическом
научном институте нашего элитного городка. Ты окончила музыкальную школу. Разве

мало только этих достоинств? И, в конце концов, ты просто красивая женщина..., – Илья
Сергеевич скользнул по ней откровенно блудливым взглядом. – Так что, ты не просто
хорошая, ты, я бы сказал, – Еремин выдержал паузу, – просто очень хороший человек.
– Подумаешь, университет, музыкальная школа, – Людмила поморщилась, как от зубной
боли. – Это вовсе не говорит о том, хорошая я или плохая.
– Ладно, – Илья Сергеевич уже заметно нервничал, – Представь, что ты находишься на

театральной сцене и играешь роль. И тебе по ходу пьесы нужно сказать, что ты – хо-ро-
шая...

Соколовская, поняв, что бутейковский ученик начинает выражать недовольство ее
поведением, сделала несколько отчаянных попыток, которые, увы, так и не увенчались
успехом.
– Это все предрассудки, обусловленные комплексом неполноценности, который тебе,
буквально, привили твои дражайшие сородичи! – Прямо-таки взорвался Илья Сергеевич.
– Еще бы – суровый авторитарный отец-хирург. Мамаша с твердым характером. Они же
просто внушили тебе, что у тебя масса недостатков, – он резко взмахнул правой рукой. –
И все-таки, вопреки им, скажи: «Я - хорошая».
– Нет, я не могу, – тихо, но весьма отчетливо произнесла пациентка. Еремину пришлось
уйти ни с чем.
И лишь после целой недели его настойчивых уговоров Соколовская, закрыв глаза и
неимоверно смущаясь, произнесла заветную фразу... – ...Вообще-то, это естественная
реакция, вот это твое смущение, – с удовольствием потирая руки, отметил свою
маленькую победу Еремин. – Но вот если бы и смущаясь ты так и не смогла бы сказать
пару таких, в сущности, совершенно невинных слов, то это было бы уже верным
признаком того, что с психикой у тебя отнюдь не все в порядке.
«Слава Богу, что этого не произошло, – глядя на своего довольного врачевателя,
подумала Людмила. – А то бы он еще, чего доброго, от меня отступился...»
– А теперь будем закреплять достигнутый успех, – вывел ее из задумчивости бодрый
голос наставника. – Повторение, всем известно, родная мать учения. Не стоит
задерживаться на достигнутом. Всегда гораздо лучше двигаться вперед. К новым, как
принято считать, сияющим вершинам, – Еремин многозначительно покачал головой.
И они двигались в этом психотерапевтическом направлении еще около двух месяцев,
ведя между собой подобные беседы, призванные устранить последствия
сформировавшегося у Людмилы комплекса собственной ущербности.
А уже одиннадцатого ноября восемьдесят четвертого года (то есть через три недели
занятий по методу Бутейко) произошло то, чего не могли не только добиться с
помощью лекарств дипломированные медики, случилось то, о чем они (в преддверии
помещения Соколовской в психушку) не могли даже и помыслить.
Одиннадцатого ноября (правда, с палочкой, ведь от долгого лежания атрофировались все
мышцы) Людмила самостоятельно пошла на работу! У нее еще, правда, побаливал
копчик. На сиденье рабочего стула она подкладывала мягкий поролон с круглой дыркой
посредине, чтобы уменьшать давление на копчик, но она РАБОТАЛА!! Она снова была
среди людей.
Для того, чтобы получше держать позвоночник, Соколовская съездила на протезную
фабрику. Там ей изготовили для этого специальный корсет. Подписывая на фабрике (при
получении готового корсета) специальный квиток, она остановилась перед графой:
подпись инвалида...
У Людмилы даже потемнело в глазах. Выходит, она в свои тридцать два года уже
заслужила это «почетное» звание. Она поставила свою нерешительную подпись...
Нет. Инвалидом с тридцати лет Соколовская быть не собиралась. По мере занятий
методом у нее все более укреплялась уверенность, что и палочка при ходьбе, и поролон

на стуле, и корсет, все это – явления временные. Что в конце концов она сможет
обходиться и без этих подпорок.
А пока... Пока она была благодарна судьбе за то, что по прежнему занимала свое место а
научном институте, а не коечку на Владимирской...
В начале декабря Соколовская даже не побоялась поехать в служебную командировку в
Ленинград. Там, в Ленинграде, для того, чтобы успешно справиться с порученным
делом, ей приходилось вставать в шесть утра, целый день бегать по учреждениям и
ложиться в постель только в одиннадцать вечера.
Нелегкое испытание для выздоравливающей! Но Людмила его с честью выдержала. И
главное, несмотря на такие (весьма ощутимые еще для нее) двигательные нагрузки,
спина у нее не болела! И Соколовская от души радовалась тому, что метод Бутейко
очень эффективно возвращает ей утраченное, было, здоровье.
В январе восемьдесят пятого года ее контрольная пауза (остановка дыхания после
выдоха до первого неприятного ощущения) возросла, наконец, до двадцати секунд.
Людмила очень медленно (зато верно) продвигалась в методе. И по сравнению с
исходными тремя секундами это было уже кое-что.
На этом рубеже у Соколовской (как ее и предупреждал Еремин) началась очередная
оздоровительная чистка организма. Обострились все ее застарелые хронические
недуги. В том числе и тяжелый хронический цистит, тянувшийся из самого детства,
пиелонефрит. Напомнило о себе воспаление женских половых органов, также имевшее
уже многолетнюю историю.
И для того, чтобы облегчить своей подопечной прохождение через очистительный
период, Еремин настоятельно порекомендовал Людмиле пить собственную мочу. То есть
подключить на помощь методу уринотерапию.
– Понимаешь, Людмила, – Еремин рубанул напрямик. – Чтобы установить твои
ниелонефриты, циститы и прочую нелегкую патологию чисткой на двадцать секундах не
отделаться. Это самая поверхностная чистка. Она такие камни не стронет. Разве что чуть
пошевелит, причиняя тебе дополнительные неприятности.
Чтобы ликвидировать и нефрит, и женскую патологию, надо пройти за сорок секунд.
Тогда дело сдвинется с мертвой точки. Но при твоих медленных темпах... – он
выразительно пощелкал в воздухе пальцами, – Не скоро до сорока секунд обычным
путем доберешься. Поэтому лучше всего в данный момент подключить к методу и
уринотерапию, – глаза его влажно блеснули. – В сочетании с методом Бутейко она очень
быстро излечивает мочеполовую систему.
Людмила не возражала. Умом она понимала, что, вероятно, все так и будет, как говорит
ей Бутейковский наставник. Поможет и ее почкам, и больным женским органам
собственная моча.
Но при одной мысли, что нужно поднести к губам стаканчик с желтой жидкостью,
Соколовской становилось дурно. Пробовала и так, и этак. Представляла, что в
стаканчике лимонад, апельсиновый сок... Микстуры ведь и похуже бывают...
Но это мало помогало. Более месяца ушло на самообманы, пока она, наконец, смогла
выпить (закрыв глаза и зажав нос пальцами) то, что было крайне необходимо для
поправки организма. Тогда, в начале восемьдесят пятого, Соколовская шла мало
изведанным путем. Поклонников уринотерапии даже в просвещенном научном городке
было по пальцам пересчитать.
Никаких известных ей открытых советских переводных изданий все того же, допустим,
Джона У. Амстронга, немало лет затрагивавшего на убеждение эскулапов в полезности
употребления мочи как внутрь, так и наружу, в те годы и в помине не было.
Хотя, казалось бы, ну, какая могла грозить опасность от его книжки большевистскому

строю. Ведь во всем мире она уже была известна. Ан нет. Советским больным,
оказывается, знать безобидных амстронговских секретов не полагалось... пусть уж
лучше камешки в почках людишек мучают. Зато последователям Карла Маркса жилось в
условиях подобной информационной изоляции своего населения как-то поспокойней.
Поэтому, даже когда Людмила и проглотила, наконец, заветный стаканчик мутноватой
соленой жидкости, сказать об этом она осмелилась лишь тому, кто посоветовал ей сие
сделать – нетрадиционнику Еремину. А вот похвалиться своим «достижением», скажем,
в кругах все тех же своих институтских знатоков Соколовская никак не осмеливалась.
Засмеют, сторониться начнут... А смеяться-то вряд ли бы стоило. Свой пиелонефрит
употреблением урины вовнутрь Людмила излечила довольно скоро. И больше по этому
поводу ни как официально именующимся «специалистам» не обращалась.
И вообще, моча действительно проделала с ее организмом все то, в чем уверял ее Илья
Сергеевич. Совместно с методом ВЛГД это и впрямь оказалась волшебная штука.
Поздоровели и почки, и женские органы. И все без каких то ни было мучительных
«инструментальных исследований», которыми сплошь и рядом грешат те же самые
дипломированные урологи.