Я проснулась, но ещё лежу зажмурившись — наслаждаюсь, жду, когда мой маленький хулиган прибежит ко мне. Занавес легко колышется в потоках воздуха из открытой форточки и шуршит, цепляясь за обои. Лучи утреннего солнца неторопливо выползают из-за туч, захватывают бликами стены, потолок и уже нагревают край кровати. А вот и долгожданный скрип пола. Это Ляся. Если я буду подглядывать, то увижу, что рыжеволосый мальчуган присел на корточки и спрятал свои изумрудные глазки за маленькими ладошками. Ляся, Елисейчик, мой малыш. Он никак не запомнит эту предательски скрипящую доску, и всегда его план подкрасться ко мне незаметно проваливается. Лежу и улыбаюсь. Накрыла лицо и жду продолжение игры.
К комнате приближается неравномерный, хромающий звук шагов — это Димочка, мой любимый муж. Он присаживается на кровать и целует меня в нос. Ещё ни разу не удалось продержаться под одеялом, всегда вылезаю на запах.
— Ну, это, вставай, лиса Алиса. Я блинчики со сметаной сделал. Мы с Машенькой ждём тебя.
— Ма-ма-а! Ням-ням! Дай-дай! — пищит дочка с кухни и хлопает в ладошки.
Я пла́чу.
***
— Я плачу́! Я пла́чу! — то и дело раздаются слова за столиками в кафе, когда очередной посетитель заходит в дверь.
— П-привет, мам. Как ты? С отцом д-д-давно не виделась? — статный молодой человек натирает поверхность глянцевого стола так, что его легко можно перепутать с солнечным диском.
— Ляся, я сегодня рано ушла из дома. Вечером встретимся. Он, наверное, с дачи уже вернулся и сейчас с Машей блинчики со сметаной печёт. Сестра сегодня обещала заехать.
— А ягоды будут? — Елисей засмеялся. Звук отразился от поверхности стола, наполнил воздух янтарным светом и россыпью перламутровых искр. — Н-н-небось чёрная смородина размером с кулак вы-вымахала от его любви и заботы!
— Да, сыночка. Так и есть. Жалко, что ты не можешь её попробовать. Я пла́чу! Я плачу́.
На стол упали две жемчужные капли из моих глаз. Стол засиял ещё ярче.
— Ну, это, почему это не может? — прозвенел голос Дмитрия вместе со звуком дверного колокольчика. — Я принёс.
Муж поднял над собой корзину и подошёл к столу.
— П-привет, папа. Н-н-наконец-то м-мы можем обняться.
— Да, лисонька, — повернулся Дима ко мне, развёл руки в стороны и неуклюже пожал плечами, — извини, так вышло. Теперь всё только для сына. Ну, это, уж прости.
Они обнялись и сели за стол рядышком. Ляся причмокнул и взял из корзины огромную, как маленькое яблоко, глянцевую ягоду и с наслаждением её надкусил.
— Мама! А говорила, что с к-кулак! — Ляся подмигнул отцу и, еле сдерживая смех, надул губы. — Ай-яй-яй! К-как нехорошо д-д-детей обманывать!
— Я тоже хочу! — спешно отреагировала я, не отдавая отчёт, что именно: обняться с мужем или съесть смородину.
— Не переживай, любимая. Ягодки для тебя и обещанные блинчики на столе. — Дмитрий почесал затылок и посмотрел на сына. — Ну, это, только мне кажется, что я плиту не успел выключить, как-то быстро всё произошло, а Маша убежала… Её муж попросил торт у кондитера забрать, он не успевает. Я говорил, что не надо, они же всего пять лет вместе, могли бы без пафоса посидеть, а ему побаловать нас захотелось очередным шедевром. Я быстро вернусь.
Он встал, чтобы пойти к выходу, но сын удержал его и покачал головой.
— П-п-пока, мам. Ещё увидимся. Беги, а то от п-п-папиной любви пожар начнётся. — Ляся помахал рукой с надкушенной ягодой, в глазах у меня потемнело от её кисло-сладкого аромата, но я услышала последние слова. — И… у сестры скоро долгожданный первенец появится, Лев. Очень рад.
Телефонный сигнал, как писк комара, отвлекал меня от сына с мужем…
***
Расколотая память и гнетущая тоска не отпускают меня. Я снова в кафе. И опять не могу дотронуться до его руки.
— Мама, не торопись. У нас с папой всё хорошо. Мы ещё встретимся.
— Как жаль, что ты никогда не женишься и… что я ни разу не смогла тебя потискать маленьким. Когда забираю Лёвушку на выходные — часто о тебе думаю и навёрстываю упущенное. Он тоже заикается, но я верю, всё пройдёт… Прости, что отказалась от тебя до рождения. Надо было послушаться твоего отца... до сих пор пла́чу и плачу́ за мнение учителей. Почему только один человек сказал мне, что ты никак не помешаешь сдать экзамены и поступить в институт? Эти мысли из года в год разрывают меня на куски.
— Меня тоже.
Ляся поспешно встал, протянул ко мне руки, но ударился о невидимую преграду. Резкий звук взорвался в моих барабанных перепонках, ослепил фейерверком, стукнулся пульсирующими искрами о виски и осколками бетона упал вниз, где раньше был Лясин дом. Я инстинктивно закрыла живот руками.
— Мам, я не обижаюсь. Так получилось. Это в прошлом. Ты извинилась — я простил. Простил. Главное — ты живи. А мы с отцом тебя подождём. Ещё обнимемся, когда встретимся лет через тридцать.
— Так долго?
Я вскочила — и от резкого движения вокруг всё поплыло. Елисей рассеялся радугой и остался только голос.
— Не приходи больше. Следующий раз будет днём встречи.
***
— Бабушка, ты слышишь меня? У тебя всё хорошо?
Молодая женщина дотронулась до плеча улыбающейся старушки, которая сидела на кровати в лучах свежеумытого дождём полуденного солнца и любовалась игрой ветра с прозрачной занавеской.
— Да, Зоечка, всё хорошо. Как там у вас, малыш выздоровел? Надо было День рождения дома, а не на мокрой лужайке отмечать. Или хотя бы на террасе.
— Бабушка, этому малышу четырнадцать исполнилось. Двухметровый лось!
Зоя присела на пуфик около кровати и сдвинула брови, готовая изображать строгость.
— Получил вчера паспорт и теперь требует, чтобы к нему по имени-отчеству обращались. Не иначе как к Ивану Львовичу! Разбаловала ты правнука.
Алиса засмеялась.
— Так он же ещё ребёнок, Зоечка. Да что там — все вы дети, пока у вас есть родители.
Старушка сняла бигуди с длинных серебристых прядей, поправила волосы, встала и наступила на скрипящую доску около кровати. Замерла вместе с её прервавшейся песней.
— Внученька. Теперь ты можешь переделать пол в моей… в этой комнате, — старушка улыбнулась, и гусиные лапки около глаз проявились во всей красе и глубине. — И пусть здесь Иван Львович живёт, когда женится. Я ухожу. У меня свидание в кафе с Лясей и Димочкой. Мы наконец-то сможем обняться.
Зоя сидела и не могла пошевелиться. Ноги сделались ватными и непослушными. Губы дрожали.
— Лисонька, бабушка Алиса, может, ещё побудешь с нами? Хотя бы до вечера, когда вся семья соберётся, — голос сорвался и слёзы вышли из берегов. — Я блинчиков напеку, как ты любишь. А?
— Зоечка. Прибереги жемчуг для другого случая. Мне пора. Лясе шестьдесят шесть. Шестьдесят шесть лет прошло, как я сделала… его оставила. А вы — не торопитесь. И… я больше не пла́чу — всё давно прощено и оплачено.
Автор: Марина Еремина
Больше рассказов в группе БОЛЬШОЙ ПРОИГРЫВАТЕЛЬ