Хотя ни Анна, ни Джейн ни словом не обмолвились о том, что случилось ночью, уже на следующий день весь двор знал о том, что король снова изменил своей фаворитке. Слухи стали еще жарче, когда, собрав все свои вещи, Анна вернулась в прежние покои. Для тех, кто не знал о тайном ходе, соединяющем спальни короля и леди Болейн, это стало доказательством скорого падения Анны.
Эсташ Шапуи, этим же утром встретившийся Анне на пути в сад, глумливо склонился в поклоне, широко улыбаясь отвергнутой фаворитке. С раннего утра, разбуженная радостной новостью, его любимая госпожа Катерина пребывала в радостном расположении духа, и Шапуи, уверенный в том, что теперь Генрих одумается, уже представлял себе, какую обретет власть, доказав Карлу собственную причастность к этому воссоединению.
Всюду, куда бы Анна ни взглянула, она видела насмешливые улыбки. Впрочем, что касалось ее собственного окружения, то все девушки как одна, жестоко осудили свою вчерашнюю любимицу Джейн. Ее младшая сестра Элизабет, прибывшая ко двору в начале года и лишь формально числившаяся фрейлиной, вовсе отказалась от общения с сестрой.
При дворе шли жаркие споры сторонников и противников Анны. Сама же девушка держалась от этого особняком. Ей было достаточно и того, что Генрих, не желая никого видеть, заперся в своих покоях.
На протяжении двух недель двор существовал без своего короля. Мрачный, осунувшийся, он покидал покои лишь для того, чтобы встретиться с просящими аудиенции дворянами, но оставался невнимателен к их проблемам, по большей части обвиняя самих просителей в неудачах и отправляя восвояси.
В конце концов поток дворян, жаждущих его милости, истек, и Генрих лишился последнего повода покидать свои покои. Проведя день в полном одиночестве, он пришел в отчаяние и по совету Томаса Мора, единственного, кого он впускал в покои, Генрих объявил о королевской охоте.
Новость эта была встречена без особого восторга - жара по-прежнему терзала Лондон, король же требовал, чтобы все без исключения дворяне приняли участие. К тому же он вознамерился оставить Тауэр, который принес ему одни лишь страдания, и перебраться обратно в Уайтхолл. Еще одной причиной, побудившей Генриха покинуть дворец, стало желание увидеть замок Уолси в Хэмптоне, часть затрат на строительство которого он двумя годами ранее взял на себя.
К тому же королевская охота была прекрасным поводом для примирения с Анной – Генрих знал, как сильны в ней амбиции, а потому, сделав ее своей Дианой, Генрих намеревался заручиться ее прощением.
Ранним утром огромная процессия двинулась в путь. Загонщики уже приготовили дичь, а слуги выпивку для мужчин и угощения для дам.
Екатерина, которую невозможно было не пригласить, ехала рядом с Мэри, наслаждаясь последними совместными днями - в сентябре девушке надлежало отправиться в Уэльс и ждать от отца дальнейших указаний. Одетые во все темное, они казались скорбящими фигурами на празднике жизни. Окружающие их дамы выглядели не лучше - в услужении Катерины остались лишь матроны и старые девы, для которых королевская охота была тяжелым испытанием.
В противовес им окружение Анны было столь же блестящим, как и она сама. Юные, красивые, то и дело заходившиеся в смехе, эти девушки очаровывали любого, кто бросал на них мечтательные взгляды, будь то юноша или старик. Глядя на прелестных фрейлин каждый мужчина ощущал себя великим воином, и с куда большим воодушевлением следовал вперед, надеясь подстрелить зверя и заслужить похвалу от этих юных нимф.
Сама же Анна выглядела великолепно. На ней было платье с розовыми и белыми лилиями, которое так любил король, а в волосы была вплетена нежно-розовая лента. Хотя прежде Генрих намеревался сделать обиженную возлюбленную своей спутницей, окруженный дворянами, он побоялся отказа, а потому вместо себя направил к Анне Чарльза.
Очевидно, компания Саффолка пришлась девушке по душе - она расцвела нежнейшей улыбкой и с воодушевлением поддержала разговор, содержание которого Генрих не слышал. Впрочем, очень скоро ему стало не до этого - гончие взяли след, и, забывая обо всем на свете, король пришпорил коня, охваченный азартом охотника.
Чарльз, прежде всегда составляющий ему компанию в преследовании, на этот раз предпочел королю компанию Анны, и, когда Генрих бросил на них взгляд в последний раз, герцог и Анна направлялись в противоположную от остальных сторону.
Король отсутствовал больше часа - кабан был молодым и сильным, его удалось настигнуть лишь у границ леса. Лично перерезавший ему горло, Генрих ощущал себя просто превосходно. Руки его были липкими от теплой крови. Слуги тащили мертвую тушу следом за своим королем, который гордо восседал в седле.
Он уже видел, как швырнет тушу к ногам Анны, посвящая ей свой успех, но среди женщин, ожидающих мужчин на просторной поляне, ее не оказалось. Генрих дважды объехал окрестности, но ни Анны, ни Саффолка не обнаружил. Даже слуги не могли ему точно сказать, в каком направлении скрылись эти двое, и Генрих, не видя иного выхода, отдал приказ немедленно освежевать его и зажарить на костре.
Мясо практически пропеклось, когда Генрих наконец-то заметил Анну. Выглядела она изнеможенной, и порядком помятой. Обрывая говорящего Мора на полуслове, Генрих поднялся на ноги и направился к фаворитке.
- Леди Болейн, - он поманил ее к себе, не позволяя скрыться среди подруг. Анна на мгновение в нерешительности замерла, а затем медленно подошла к королю. - Где ты была? - зашипел он, отводя ее в сторону. - Я думал, ты будешь среди женщин, когда я вернусь.
- Мне жаль, что я вас расстроила, Ваше Величество, - бесстрастно отозвалась Анна, не отрывая взгляда от земли. В ее волосах торчали сухие иголки ели.
- Прекрати! - Генрих с трудом контролировал себя. - Ты была с ним! Ты спишь с Брэндоном, лишь бы уязвить меня.
- Это ложь, - Анна с вызовом посмотрела королю прямо в глаза. - Я не хочу вас уязвлять.
- Твой корсет едва завязан! Я не слепой, Анна! - его крик заставил всех повернуться. Даже лютня Марка Смитона стихла. - В твоих волосах листва!
- Я не удержалась в седле, - оборвала его девушка. - В такую жару женщине надлежит быть в прохладном помещении замка, а не тащиться через полстраны в седле под палящим солнцем. Я потеряла сознание, и упала. Однако мне пришлось вернуться сюда, под палящее солнце, чтобы король потешил свое самолюбие.
- Самолюбие?! - пуще прежнего взревел Генрих.
- Самолюбие, напыщенность, нетерпимость. Ты точно ребенок, Генрих, желание которого значит для него куда больше, чем здравый смысл. Ты смешон.
- Закрой рот, Болейн! - руки Генриха неосознанно потянулись к ножнам меча, висящего на поясе. Никто никогда не говорил с ним в подобном тоне, тем более не позволял оскорблять на глазах у всего двора. Анна перешла все границы, и Генрих дрожал от гнева. Ярость застила его глаза, он жаждал расправы. Понимая, что именно сжимают его пальцы, Генрих отдернул руку.
Его реакция не скрылась от девушки. Она ухмыльнулась.
- Ты меня зарежешь прямо здесь? Интересный исход дня. А я то наивно полагала, что это будет охота на кабана, - Анна сделала шаг вперед. Зрачки ее были расширены, лицо побледнело. Леди Болейн казалась безумной. - Давай же, вырежи мне сердце. Яд измены, коим ты отравил его, убивает меня день ото дня. Закончи же мои мучения, потому что я не могу находиться при дворе, в котором член короля диктует ему свою волю.
- Не смей со мной говорить в таком тоне, девка! - красный от бешенства, Генрих схватил ее за волосы. Тонкой шеи коснулась острая сталь. Анна смотрела на него без испуга, наоборот, взгляд ее был спокойным и полным нежности, точно перед ней был не доведенный до ярости король, а маленький капризный мальчик. Генрих тяжело дышал. Точно в ночь, предшествующую свадьбе Мэри, они не могли отвести взгляды друг от друга.
А затем Генрих дрогнул. Отшвырнув меч в сторону, он обхватил лицо Анны ладонями и овладел ее ртом. Их языки сплелись в яростной борьбе, освобождая тот жар, что терзал их души прежде. Пальцы Анны впились в его бедра, они оба совершенно позабыли о многочисленных свидетелей, окружающих их.
Королева, несчастнейшая из женщин, смиренно отводила взгляд в сторону, внешне оставаясь все такой же бесстрастной. Навык матери не был знаком принцессе Мэри, которая, алая, точно роза Ланкастеров, со слезами на глазах смотрела на Анну и Генриха. Ликование, которое она испытала, когда шеи ведьмы коснулся меч, оказалось недолговечным - проклятая шл*ха снова уцелела, в то время когда люди склоняли головы перед эшафотом за меньшие грехи.
Если прежде она и надеялась на воссоединение родителей, то теперь стало более, чем очевидным, что эра принцессы испанской, королевы Англии Екатерины Арагонской, закончена. Даже воля Папы едва ли изменит это теперь, когда сам дьявол в обличии черноволосой девки овладел душой короля Тюдора. Катерина уйдет из его жизни, а следом за матерью придет и черед ее, Мэри.
Вот только она не будет столь послушна провидению. Нет уж! Ее бабка Изабелла была никем, прежде чем ее имя с трепетом и волнением начал произносить весь христианский мир. Отец говорит, что она не может более являться законной дочерью Тюдоров, значит она будет Трастамара.
Пока придворные льстецы аплодисментами и криками приветствовали воссоединение Анны и Генриха, Мэри направилась к человеку, который взирал на все происходящее, скрываясь в тени деревьев так, чтобы остаться никем не замеченным.
- Леди Сеймур, - голос принцессы заставил девушку вздрогнуть от неожиданности.
- Ваше Высочество, - она склонилась в низком реверансе.
- Я слышала, что леди Болейн прогнала вас от себя, отказавшись от ваших услуг в роли фрейлины.
- Это верно, - тихо произнесла Джейн. При виде грусти, появившейся в ее светлых глазах, Мэри ощутила невероятное раздражение. Эта дуреха действительно раскаивается из-за того, что ведьма выставила ее прочь. Удивительная глупость! Сохраняя на лице все то же благожелательное выражение, Мэри продолжила.
- Через неделю я покидаю Лондон и отправляюсь в Уэльс. Я хотела бы, чтобы вы поехали со мной.
- Это великая честь для меня, Ваше Высочество, - тепло улыбнулась девушка. - Но прежде я должна узнать мнение вашего отца.
- Он будет только рад, - чеканя каждое слово, зло произнесла Мэри. Эта девица, отвергнутая всем двором, не сочла возможным принять столь щедрое предложение. Отец еще не отрекся от Мэри, а к ней уже относятся как к бастарду. - Его шл*ха не захочет видеть вас день ото дня.
Мэри ошиблась. Хотя Генрих и держался с Джейн холодно и учтиво, боясь хоть чем-то напомнить о произошедшем в королевских покоях, на робкий вопрос девушки он ответил категорическим отказом. Более того, уже на следующий день ей было велено вернуться к обязанностям фрейлины, хотя теперь вход в комнаты Анны ей был заказан.
Остаток года пролетел без каких-либо значимых событий. На Рождество в Уайтхолл, куда вновь перебрался двор, прибыл Генри Фицрой. За последний год он сильно возмужал, хотя и выглядел по-прежнему излишне худым. Леди Мэри приглашение послано не было, впрочем, и королеве дали понять, что ее появление на праздновании нежелательно, а потому Анна Болейн в эти радостные дни правила балом.
После знаменательной ссоры их с королем отношения снова приобрели былую нежность, хотя прежняя страсть несколько погасла. Возможно, причиной этому было затяжное ожидание - Папа категорически отказался признавать брак недействительным, возможно измены Анны, которая всерьез увлеклась Саффолком.
В Чарльзе она нашла ту поддержку, которую прежде находила лишь в Эдварде Сеймуре, который покинул двор вместе с Уолси. Чарльз был умен, остроумен и невероятно обаятелен. Не имея подруг при дворе, с которыми можно было бы позволить себе полную искренность, Анна доверяла Чарльзу все свои надежды и опасения, находя поддержку буквально во всем.
Так в начале года не без помощи Чарльза Анне удалось убедить Генриха помочь ее сестре Мэри, которая неожиданно стала вдовой с двумя маленькими детьми на руках. Уильяма Кэри сразила потница, и спустя неделю борьбы за жизнь, он тихо отошел в иной мир. Несмотря на то, что сомневаться в своем отцовстве крошки Кэтрин Кэри у Генриха не было никаких причин, он не спешил помочь своей внебрачной дочери, оказавшейся на грани выживания. Лишь совместными усилиями Анне и Чарльзу удалось убедить короля проявить милосердие.
Невозможность развестись ожесточила Генриха - его могущество подвергалось сомнению, с чем смириться он не мог. Уолси из кожи вон лез, чтобы претворить в жизнь надежду короля, но все было тщетно.
К тому же среди тех, кто еще недавно был предан ему, появились инодумцы, считающие, что правда на стороне Катерины. Так Томас Мор, боясь откровенно осудить действия Генриха, неоднократно взывал к его христианскому милосердию.
Иным было отношение Джона Фишера. Старый прелат, еще так недавно с восторгом относящийся к молодому набожному королю, в мгновение превратился в его главного противника.
Так в начале бракоразводного процесса, когда Генрих впервые собрал парламент для вынесения решения по его делу, Джон Фишер категорически заявил, что не писал никакое заключение по данному вопросу, и любое приписание ему слов в поддержку развода гнусная ложь. Подобно Иоанну Крестителю он скорее расстанется с головой, чем признает брак между Генрихом и Катериной преступной ошибкой, которую нужно срочно исправить.
Такой отповеди не ожидал никто, включая кардинала Уолси, который наконец-то вернулся ко двору в компании Папского легата Кампеджо.
О, Кампеджо был идеальным человеком для возложенной на него роли. Такой же продажный, как кардинал, он был готов на все за звонкую монету. Впрочем, не один он страдал алчностью – большинство английских епископов были самым откровенным образом подкуплены. Кампеджо не ожидал такого поворота дел, и был буквально уничтожен гневной речью Фишера.
Не остановившись на этом, прелат разослал по всей Англии гневные письма к священнослужителям. Он обвинял их в продажности, уподоблял Иуде, грозил карой небесной. Генрих, который и так был более, чем взбешен отказом Фишера поддержать его намерения, теперь же не находил себе места от ярости. Ему пришлось письменно опровергать обвинения Фишера, а если в этой жизни и было нечто большее, что Генрих ненавидел больше опостылевшей супруги, так это необходимость оправдываться.
Катерина торжествовала. Она не только смогла дать отпор охваченному похотью супругу, в лице Фишера женщина приобрела надежного союзника. Кампеджо не только не удалось закончить страдания короля, стараниями Фишера решение теперь не могло ограничиться участием английской знати, суд был отложен, а затем и вовсе перенесен в Рим, что практически наверняка значило отказ Генриху.
Спустя долгие месяцы ожидания от Папы пришел ответ - он считает брак Екатерины и Генриха законным, а значит расторжение его невозможно.
Королева ликовала. Теперь уже никто не сомневался в том, что черная роза Нэн Болейн будет низложена и в скором времени покинет двор.
Сама же Анна в эти дни чувствовала себя совершенно потерянной. Королевская корона, которая, казалось, уже была в ее руках, оказалась столь же недостигаемой, как и добрая репутация. К тому же теперь те, кто еще недавно поддерживал молодую леди в ее честолюбивых планах, очерняли ее имя перед королем.
Сильнее всех старался, безусловно, Уолси. Девка Болейн была для него точно кость в горле, к тому же отказ Папы сильно пошатнул положение кардинала при дворе. Убедив Генриха, что его любовница не так уж хороша, он не только смог бы сохранить власть, но и заслужить милость Катерины, которая вновь упрочилась в своем положении.
Но Анна не сдавалась. Охваченная дурными предчувствиями, она заперлась в своих покоях решительным образом отказываясь общаться с кем-нибудь из фрейлин. Прерываясь лишь на краткий беспокойный сон, она молилась о прозрении, и очень скоро нашла ответ на свои молитвы. Разом повеселевшая, она выпила вина и, позвав Нэн Гейнсфорт, отослала ее за Эдвардом Сеймуром.
Появление троюродного брата в стенах ее покоев Анна встретила лучистой улыбкой.
- Эдвард, - с поистине королевской грацией она подошла к мужчине и коснулась его щеки нежным поцелуем. - Я все надеялась, что ты сам навестишь меня по возвращению.
- Прости меня, - он виновато улыбнулся.
- Нэн, ты можешь идти, - Анна кивнула леди Гейнсфорт и та послушно удалилась. - Теперь ты, подобно Уолси, испытываешь ко мне презрение?
- Анна, о чем ты говоришь? - тонкая бровь Эдварда удивленно изогнулась. - Видит Бог, я не меньше короля мечтаю о твоем возвышении.
- И все же ты служишь кардиналу? - Анна взвешивала каждое свое слово. Точно игрок в шахматы, она рассчитывала каждый шаг и была уверена в успехе.
- Ты служила Катерине, - тихо напомнил Сеймур.
- И как сильна твоя преданность кардиналу?
- Ровно настолько, чтобы не лишиться жизни.
- Мне нужна твоя помощь, Эдвард. И я не останусь в долгу. Проси чего хочешь.
- В этом нет причин. Я сделаю для тебя все, что ты попросишь.
Уже на следующий день план Анны претворился в жизнь. Кардинал Уолси с широкой улыбкой на лице быстрым шагом направлялся в покои короля. Настроение у него было самое радушное - еще бы, девка Болейн сама угодила в ловушку, осталось лишь прихлопнуть ее. Королева Катерина уже была осведомлена о произошедшем, и ее теплое письмо было обещанием его счастливой участи.
Войдя в покои короля, Уолси испросил его разрешения на личную аудиенцию и, дождавшись, пока слуги покинут покои, положил на стол монарха тонкую книгу в темной обложке.
- Что это? - Генрих бросил на нее удивленный взгляд.
- Взгляните сами, Ваше Величество.
Генрих послушно взял ее в руки и, просмотрев пару страниц, с отвращением отбросил книгу в сторону.
- Откуда она у тебя?
- Мой слуга изъял ее у леди Гейнсфорт, а той она досталась от леди Болейн.
- Думай, о чем говоришь! - поднял на него взгляд Генрих. Его негодование было столь велико, что вены на лбу вздулись. - Ты утверждаешь, что моя будущая королева еретичка?
- Мне нет причин сомневаться в подлинности слов моего слуги. Он ничем прежде не осрамил себя. Вы знаете законы, Ваше Величество. Леди Болейн должна быть передана в руки церкви.
- Этого не будет! - рявкнул Генрих. - Вот что, Уолси. Я намерен сам поговорить с Анной. И если, не дай Бог, она скажет, что это клевета, я сам лично подпишу указ о твоем переводе в какое-нибудь далекое ирландское аббатство.
Уолси обмер. В том, что эта проклятая девчонка станет винить его, он не сомневался. Она Болейн, дочь Томаса. Честолюбивая проклятая шл*ха, которая мечтает лишь о том, чтобы управлять королем, как марионеткой. Она не потерпит никого рядом с Генрихом.
С трудом сохраняя улыбку на лице, Уолси откланялся. Стоило двери захлопнуться за его спиной, как выдержка изменила кардиналу. Скрывшись от взглядов стражников за поворотом коридора, он без сил припал к холодному камню стены, пытаясь справиться со страхом, сковавшим его сердце железной рукой.
В одно мгновение Уолси почувствовал себя немощным стариком. Последний год измотал его сильнее, чем только можно было представить. Отъезд в Ирландию внезапно показался ему не такой уж и плохой идеей, если бы не потеря имущества, которое Генрих, безусловно, изымет в свою пользу.
Между тем король покинул свои покои и направился к Анне. Идя по коридору, он чувствовал себя так, словно эта минута значила теперь гораздо больше, чем все прошлое десятилетие. Окажись слова Уолси правдой... Генрих даже думать не смел, что он сделает в этом случае. Он был напуган не меньше кардинала, и его сердце отчаянно билось, когда он вошел в комнаты Анны.
Она была в покоях совершенно одна. Сидя на табурете перед ростовым зеркалом Анна медленно расчесывала длинные волосы, погруженная в размышления. Она даже не заметила появления короля, и Генриху пришлось позвать ее по имени.
Лицо девушки озарила нежная улыбка.
- Гарри! - она поднялась и направилась к нему, но Генрих отстранился.
- Что это? - он протянул ей книгу. Анна бросила на нее взгляд и улыбнулась.
- Она у тебя? Я боялась, что Нэн потеряла ее.
- Анна! - ее реакция поразила Генриха куда больше, чем признание самого факта владения запрещенной книгой. - Откуда она вообще у тебя?
- Мне стало попросту интересно, - беззаботно ответила она. - Все только и говорят о еретических взглядах Лютера. Ты сам посвятил книгу опровержению его аргументов. Я хотела обсудить с тобой многие вопросы, разделить твое мнение.
- Ох, Анна, - на сердце у короля стало легче. Он даже позволил себе улыбку. - Просто будь осторожнее. Владеть подобной вещью крайне опасно.
- Прости меня, - на ее прелестном личике явственно читалось раскаяние. - Но среди слов Лютера есть те, не признать правильность которых я не смогла.
Улыбка погасла на лице Генриха. Анна тем временем продолжала.
- Он говорит, что король - избранник Божий. Он стоит выше любого смертного, а раз так, то именно король является церковным правителем своей страны.
И я не могу с этим не согласиться. С древних времен известно об избранности правителей, об их Божественном происхождении. Вы равны Папе, если не превосходите его в своем положении. А раз так, может ли кучка порочных прелатов, готовых на все ради звонкой монеты, решать участь благословенного Богом на правление короля?
- В этом есть смысл, - задумался Генрих. - Но Рим никогда не поддержит слова Лютера.
- Еще бы. Признать истину, значило бы для Папы потерять свое положение вдобавок к уже потерянным деньгам и землян. Это уничтожило бы институт Папства. Разве пойдет он на такой шаг?
- Мне нужно об этом подумать, - Генрих настолько погрузился в свои мысли, что не заметил даже, как покинул покои Анны.
Уже к вечеру он нашел ответ на все вопросы - Папа не только занял противоположную сторону, он узурпировал его власть. И этого было достаточно для того, чтобы объявить Папе войну, вместе с тем восстанавливая свои права.
Впервые за долгое время Генриху открылось истинное лицо его врага, и теперь он не намеревался сдаваться. Поднявшись со стола, он позвал мальчишку лакея и принялся диктовать ему письмо, которое спустя полторы недели оказалось в руках Климента.
©Энди Багира, 2014 г.
