К 235-ЛЕТИЮ ВЕЛИКОГО РУССКОГО МОРЕПЛАВАТЕЛЯ И ФЛОТОВОДЦА
28 (16-го по старому стилю) января 1820 года 2 европейских корабля впервые подошли к берегам Антарктиды. Мы, граждане России, не можем не гордиться тем, что это были корабли под русским военно-морским Андреевским флагом. Одним из них – шлюпом «Мирный» - командовал лейтенант Михаил Петрович Лазарев, которому тогда, в январе 1820-го, шёл 32-й год. А 14 ноября 2023 года исполнится 235 лет со дня его рождения.
В современных иностранных публикациях на морскую и историческую тематику имя «М.П.Лазарев» встречается крайне редко и почти исключительно в контексте исследований Южной полярной области Земли (в лучшем случае – ещё и Океании). Так, на сайте компании «Antarctic Logistics & Expeditions» («Антарктические логистика и экспедиции») можно прочитать, что «Mikhail Lazarev» «принял участие в открытии Антарктиды и многочисленных островов как командир корабля «Мирный» и заместитель Фабиана Готлиба фон Беллинсгаузена в русской морской экспедиции 1819 – 1821 гг»[1].
Для России же это имя значит гораздо больше.
«Он был военным моряком, его учили и готовили к морским сражениям, а кругосветки и полярные экспедиции были, если можно так выразиться, «побочным продуктом», - говорит о Лазареве писатель А.Ю.Хорошевский.
Но и в этой, «побочной, если можно так выразиться», части деятельности Михаила Петровича достижения его впечатляют: достаточно сказать, что он был единственным офицером русского флота, совершившим 3 кругосветных плавания в должности командира корабля (из них 2 – в качестве начальника экспедиции). Впоследствии же снискал себе славу боевого капитана, героя знаменитой «Битвы трёх адмиралов» - Наваринского сражения, - и наконец, осуществил широкомасштабную реформу имперского Черноморского флота, результаты которой давали себя знать в течение нескольких лет после его смерти. При всём том он оказался ещё и незаурядным педагогом: воспитал целую плеяду талантливых морских военачальников, включая героев Крымской войны и защитников Севастополя.
А родился будущий российский «флотоводец №1» в городе Владимире, расположенном далеко не только от океанских побережий, но даже от мало-мальски мореподобных озёр. В тех краях широкий водный простор можно было увидеть лишь во время весеннего разлива реки Клязьмы, а из больших судов встречались разве что тихоходные купеческие баржи, спускавшиеся вниз к Оке и далее – к Волге или двигавшиеся обратно.
Михаил был вторым сыном в семье Петра Гавриловича Лазарева, дворянина, чей род происходил из Арзамасского уезда Нижегородской губернии. В 1777 г. отец нашего главного героя служил в звании капитана в гвардейском Преображенском полку, потом – в канцелярии опекунства иностранных подданных. К 1780 г. П.Г.Лазарева произвели в полковники, в 1781-м он председательствовал в Тверской гражданской палате, годом позже стал поручиком правителя Тверского наместничества. Выйдя в 1783 г. в статские советники, Пётр Гаврилович с 1788 по 1796 г. сам был правителем, но уже Владимирского наместничества. Главный город последнего напоминал в конце XVIII столетия большую деревню – каменных зданий в нём не было. Они появились благодаря Лазареву-старшему, выполнявшему фактически обязанности штатского губернатора Владимира. Это были здания богоугодных заведений (больниц, приютов) - сам правитель со своим семейством жил в старом деревянном доме.
Миша появился на свет 3 (14) ноября 1788 г. (здесь и далее в скобках приводятся даты по новому стилю). Крестили его в городской церкви Знамения, что неподалёку от Золотых ворот.
В 1793 г. Пётр Гаврилович овдовел. Уже 3 года как действительный статский советник, он обратился к своим влиятельным друзьям, и те помогли ему перевестись в Петербург. Там в 1796 г. он получил чин тайного советника с одновременным назначением в имперский сенат.
В круг друзей владимирского начальника входил и его одногодок (оба родились в 1743-м) поэт Гавриил Романович Державин. Сдружились они, видимо, в Казанской губернской гимназии, куда Пётр поступил в 1759-м – через год после Гавриила, гимназиста из первого набора.
Обосновавшись в столице, П.Г.Лазарев решил отдать своих сыновей – старшего Андрея, среднего Михаила и младшего Алексея – на учение в Морской кадетский корпус. Последний был учреждён указом императрицы Елизаветы от 15 (26) декабря 1752 г. и поначалу располагался на петербургском Васильевском острове. После пожара 1771 г., уничтожившего все здания училища, его перевели в Кронштадт, но в декабре 1796 г. вернули в Петербург.
В то время у богатых аристократов Морской корпус популярностью не пользовался. Они предпочитали устраивать своих сыновей в сухопутные войска, особенно в гвардию, где трудностей и опасностей было несравнимо меньше, чем во флоте, а карьерный рост происходил быстрее. Морскими же кадетами становились в основном дети из не самых состоятельных дворянских семейств, часто из глухой провинции, отнюдь не мечтавшие о дальних плаваниях и определённые к «корабельным наукам» против их желания, за отсутствием для них каких-либо иных перспектив.
С Андрюшей, Мишей и Алёшей дело, похоже, обстояло не так. Принял ли отец во внимание их детские увлечения, или последовал советам своих столичных друзей, но применительно ко всем троим мальчикам его выбор оказался удачным.
16 (28) января 1800 г. Пётр Гаврилович Лазарев умер от уже давно мучившей его болезни. Заботу об осиротевших братьях и их сестре Вере взял на себя бездетный Г.Р.Державин – тогда, как и покойный, сенатор и тайный советник. А через неделю с небольшим директору Морского кадетского корпуса адмиралу И.Л.Голенищеву-Кутузову было вручено письмо за подписью императорского генерал-адъютанта графа Х.А.Ливена, где говорилось:
«Государь император (Павел I – S.N.) указать соизволил умершего сенатора тайного советника Лазарева трёх сыновей – 1-го, 2-го и 3-го определить в Морской кадетский корпус».
Официальное зачисление состоялось 8 (20) февраля.
В отличие от своего великого тёзки – холмогорского мужика Ломоносова – Миша Лазарев не поражал преподавателей феноменальными природными способностями, но производил впечатление чрезвычайно трудолюбивого, охочего до знаний и с энтузиазмом постигающего – причём не только в теории – премудрости морского дела отрока.
Как ни странно, среди кадетов было немало таких, которые робели, ступая на палубу корабля. На летние каникулы они уезжали домой, не проходя практику не то что в море, а даже на Кронштадтском рейде. Братья Лазаревы, усердно практиковавшиеся 2 лета на приписанных к Корпусу судах, служили примером обратного.
19 (31) мая 1803 г. инспектор классов капитан I ранга Платон Яковлевич Гамалея (замечательный педагог и учёный, автор отличных учебных пособий, в прошлом – офицер Балтийского флота, участник русско-шведской войны) докладывал новому (с 1802 г.) директору училища Петру Кондратьевичу Карцову о результатах экзамена кадетов на звание гардемарина:
«Окончившие сферическую тригонометрию кадеты экзаменованы мной вместе с г.[осподами] учителями в математике, в российском и в иностранных языках, в истории и географии. И которые из них сказались достойными быть произведены в гардемарины, таковых честь имею представить в.пр-ву (вашему превосходительству – S.N.) список по старшинству их знания и поведения…».
Третьим в списке, где значилось 32 имени, стоял «Михайло Лазарев».
А в июне того же года распоряжением директора корпуса выдержавшие этот экзамен юноши были посланы для прохождения практики на суда Балтийского флота. Эта практика, может быть, и не заслуживала бы отдельного упоминания, если бы фрегаты, на которые направили Михаила, его старшего брата Андрея и их друзей, не входили в эскадру контр–адмирала Г.А.Сарычева. Служить под его началом было большой честью не только для «неоперившихся» юнцов.
В «Истории великих путешествий» Жюля Верна, где, вообще-то, нечасто упоминаются наши соотечественники, говорится:
«В начале ХIХ в. русские мореплаватели также стали совершать кругосветные путешествия. До этого времени их исследования ограничивались главным образом Азией, и из русских моряков известны были Беринг, Чириков, Шпанберг, Лаксман, Креницин и Сарычев».
Выпускник того же Морского кадетского корпуса, исследователь Аляски, Арктики, Дальнего Востока, основоположник так называемой «полярной археологии», гидрограф, океанограф, администратор и, по мнению некоторых писавших о нём, пионер маринистики в русской литературе, Гавриил Андреевич Сарычев известен как автор целого ряда научных книг, в том числе «Путешествий флота капитана Сарычева по восточной части Сибири, Ледовитому морю и Восточному океану в продолжение восьми лет, при географической и астрономической морской экспедиции 1788-1793 гг». Книга эта в течение долгого времени считалась эталоном научного отчёта и, кстати, была рекомендована (наряду с «Правилами морской геодезии» того же Сарычева, 1802 года издания) в качестве образца Беллинсгаузену и Лазареву перед отплытием их в южные полярные воды в 1819 г.
Общий надзор за гардемаринами в период практики осуществлял, согласно приказу П.К.Карцова, капитан I ранга И.С.Новокшенов, а конкретно на фрегате «Ярослав», куда определили обоих братьев, эта обязанность была возложена на Павла Дохтурова (тогда - унтер-офицера), с которым судьба сводила Михаила и впоследствии.
Интересно, что в графе для возраста списка временно зачисленных в экипаж «Ярослава» гардемаринов напротив имени «Михайло Лазарев» ошибочно поставлена цифра «16». На самом деле родившемуся, как мы помним, в ноябре 1788 г. Михаилу летом 1803 г. не было ещё и пятнадцати лет.
Не успел он вернуться в Петербург, как ему пришлось снова собираться в путь. В конце сентября 1803 г. 30 лучших курсантов, в том числе и Михаил, были командированы в Англию для дальнейшего совершенствования в морском деле на судах Королевского флота (The Royal Navy). Эта традиция, уходившая своими корнями в эпоху реформ Петра I, была возрождена во второй половине ХVIII в., при Екатерине II. Один из авторов «Истории Российского Императорского флота», лейтенант Морской Николаевской академии Генерального штаба Н.В.Новиков писал по данному поводу:
«Лучшим флотом того времени считался, конечно, английский, и потому внимание императрицы остановилось на нём.
Уже в конце 1762 г, по сношению с английским правительством, Адмиралтейств-коллегия получила приказание Сената о немедленной посылке партии в 20 чел. молодых дворян из Морского кадетского корпуса для службы на судах английского флота. Несколько позже… были посланы в Англию в несколько очередей выразившие на это желание и офицеры: от мичмана до капитана 2 ранга включительно».
Англичане охотно брали молодых русских волонтёров на свои корабли – и не только потому, что содержание этих юношей оплачивалось Российским государством. Наши ребята, как правило, удивляли прекрасной выучкой и после непродолжительной практики почти не уступали видавшим виды «морским волкам» ни в работе с парусами, ни на вахте у штурвала, ни даже в рукопашном бою на палубе вражеского корабля.
Время от времени положение осложнялось обострением политических разногласий между правительствами двух держав: тогда отправки молодёжи на стажировку из России в «туманный Альбион» приостанавливались. Поэтому даже в периоды, когда российско-британские отношения были, в целом, нормальными, лорды Адмиралтейства (Ричард Хау (Richard Howe) и другие), учитывая возможность возникновения военного конфликта и опасаясь шпионажа, настаивали на недопущении русских к английским военным секретам. Принимать наших курсантов на некоторые эскадры или ходившие в определённые страны корабли было запрещено (в своё время молодому Ивану Крузенштерну, будущему начальнику первой русской кругосветной экспедиции, пришлось прибегнуть к хитрости, чтобы попасть в Индию, куда английские «кураторы» его практики упорно его не пускали).
Для Михаила Лазарева и других прибывших в 1804 г. в Англию гардемаринов служба в Королевском флоте стала боевым крещением. Шла война с наполеоновской Францией, и ребят определили на фрегаты, крейсировавшие в Средиземном море, Атлантике, Карибском бассейне. Михаил и его друг Алексей Шестаков побывали в Вест-Индии, на Малых Антильских островах, участвовали в боях с французскими корсарами, в преследовании и захвате торговых судов противника.
Британские капитаны характеризовали Мишу Лазарева как «юношу острого ума и благородного поведения».
Плавая под «Юнион Джеком», Михаил, между прочим, на всю жизнь проникся отвращением к одному распространённому виду матросских и офицерских забав. «Азартные игры с костями и картами всегда были популярны (на флоте – S.N.), хотя официально они обычно были запрещены как противоречившие религиозным принципам и как потенциальный источник беспорядков – многие драки на борту возникали из-за споров в играх», - пишет современный американский морской историк Р.Г.Грант. Гардемарину Лазареву случалось быть свидетелем порождавшихся «игорными» страстями вспышек насилия, и он твёрдо решил, что в будущем, когда сам станет командиром, не допустит на своём судне ничего подобного.
Сейчас, когда я пишу эту повесть, на моём столе лежит очень специфическая книжка, возможно, знакомая и некоторым из моих читателей – Иван Фирсов, «Полвека под парусами», издательство «Мысль», Москва, 1988 г. (переиздавалась как «Лазарев» в серии «Русские полководцы» (!) издательства «Армада» в 1998 г.). Претендующая на роль художественно оформленной биографии М.П.Лазарева и действительно содержащая кое-какие выдержки из документов и сведения, взятые из заслуживающих доверия источников, она, в то же время, изобилует авторскими домыслами и инсинуациями, тенденциозность которых, как говорится, ударяет в ноздри. Вот один из таких «пассажиков»:
«Здесь же, на островах, впервые столкнулся Лазарев с омерзительной жестокостью английских колонизаторов. Да, русским крепостным крестьянам жилось несладко, произвол помещиков был безнаказанным. Но то, что увидели гардемарины в Вест-Индии, не шло ни в какое сравнение с российскими порядками. Негры-невольники, скованные попарно цепями, от зари до зари трудились на плантациях и фермах, питались из одного ведра со скотиной, и их положение заставляло забыть различие между человеком и животным. Гардемарины, столовавшиеся в кают-компании, пробовали возмущаться жестоким обращением с рабами, но в ответ раздался хохот офицеров, удивлённых наивностью русских моряков».
Никаких записей, повествующих о реальных впечатлениях юного Лазарева от Вест-Индии, не сохранилось – Михаил Петрович и в зрелом-то возрасте не вёл дневников и не «баловался» мемуарами. В описании Фирсовым реакции английских офицеров на благородное негодование русских юношей документальности не больше, чем в сцене объяснения д’Артаньяна с Ришелье в романе Александра Дюма.
Я не хочу сказать, что гардемарины не могли увидеть ничего подобного на принадлежавших англичанам Карибских островах. В принципе, нарисованное Фирсовым не грешит против истины: Великобритания по-настоящему запретила рабство в своих колониях лишь в 1833 г. (между прочим, первой из европейских стран: соответствующий декрет французского Конвента от 1793 г. не был повсеместно приведён в исполнение, и по-настоящему рабство в колониях Франции было отменено только после 2-й антимонархической революции, т.е. в 1848 г.), а фактически освобождение рабов растянулось до 1838 г.
Удивляет другое: зачем автору понадобились «художественные вкрапления» такого содержания? Заказ позднего советского официоза на обличение западного колониализма XIX в. (самая актуальная задача в конце века 20-го, когда наши потенциальные противники взяли на вооружение совсем иные – прямо противоположные, даже враждебные использовавшимся во времена Лазарева – идеологические установки!)? Для выполнения такового вполне подходил не менее «красочный», но при этом абсолютно достоверный материал – записки товарища Михаила Петровича по кругосветному путешествию 1813 – 16 гг. Казалось бы: процитируй целиком или воспроизведи своими словами, сохранив суть, ту часть, где говорится о положении индейцев в испанской колонии Сан-Франциско – и не надо выдумывать смеющихся английских офицеров! Но при обращении Фирсова к данному документу писательское красноречие как-то странно ему изменило... А может быть, гнев автора не распространялся на все колониальные державы? Или даже конкретнее – был чётко «локализован»?
Отношение наших мореплавателей, того же Лазарева, к Великобритании было неоднозначным и во многом определялось характером взаимоотношений «владычицы морей» и России в тот или иной период. Это понятно и естественно. Но оно никогда не было таким предвзятым и односторонним, как у «просветителей» типа Фирсова[2], «достойными» последователями которых стали в наши дни задорновы, стариковы и им подобные.
Прежних и нынешних «заказных патриотов» объединяет, среди прочего, и желание заполучить себе в союзники великих деятелей прошлого. Поэтому такие «историки», помимо тиражирования прямых выдумок, занимаются ещё и селекцией фактов: отбирают для «популяризации» только те, которые кажутся им подходящими.
Что касается сравнения плантационного рабства в европейских колониях с российскими крепостническими порядками, то оно не только возможно, но и реально делалось – например, Александром Николаевичем Радищевым в его написанной в 1790 г. книге «Путешествие из Петербурга в Москву». Может быть, товарищ Фирсов не познакомился в средней школе с полным текстом её главы «Медное»? Ну что ж, эта его проблема никак не должна становиться проблемой читателей книг о мореплавателях и флотоводцах. Да, «питаться из одного ведра со скотиной» русским «белым невольникам», вроде бы, не приходилось. Случаи принуждения молодых крестьянских женщин к откармливанию своим материнским молоком щенков на барских псарнях, правда, известны, но они, видимо, не заставляли «забыть различие между человеком и животным» - по Фирсову и иже с ним, это не очень омерзительно, просто «несладкая жизнь». Но если костромские, владимирские, херсонские и др. помещики позволяли себе со своими же соотечественниками, людьми одних с собой расы и языка, такое обращение, как описанное в «Записках охотника» И.С.Тургенева или в стихах Н.А.Некрасова, то можно себе представить, как вели бы себя эти господа, имей они латифундии в тропических странах и привезённых из Африки чернокожих рабов, которых в начале ХIХ в. не все европейцы и за людей-то считали… Не надо приукрашивать исторические мерзости только потому, что они – наши![3]
В 1807 г. политическая ситуация снова поменялась. После заключения Александром I позорного для России Тильзитского мира с Наполеоном Бонапартом Британия из союзника превратилась во врага, и все русские практиканты были срочно отозваны домой[4]. Возвращались весной 1808 г., группами по несколько человек, на торговых судах.
В Петербурге их ждал не очень-то приятный сюрприз. Пройдя, в полном смысле слова, через огонь и воду, они не только не удостоились на Родине «медных труб», но и оказались, по сравнению со своими не выезжавшими из страны сверстниками, в невыгодном положении. Те благополучно закончили учёбу и были произведены в мичманы, а прибывшие из-за границы формально офицерами ещё не являлись, хотя фактически давно выполняли соответствующие обязанности в реальных условиях океанских плаваний и более того – военных экспедиций (в Королевском флоте Михаил Лазарев числился мичманом с 27 декабря 1805 г.).
Пришлось сдавать экзамен комиссии под председательством того же П.Я.Гамалеи (произведённого к тому времени в капитаны-командоры). Последний в рапорте директору Корпуса от 5 мая 1808 г. сообщал:
«Честь имею в. пр-ву донести, что в силу приказа, отданного от вас сего мая 1 дня, вновь прибывшие из Англии гардемарины учреждённой комиссией проэкзаменованы, найдены, что в теории и практике наук, принадлежащих морскому офицеру, имеют достаточные знания и с сверстными им пожалованными в мичмана в декабре 1805 г. могут быть помещены …» .
Далее перечислялись имена: Александр Кригер, «Михайла» Лазарев, Александр Куломзин.
С появлением Михаила на Балтийском флоте в звании мичмана его стали именовать «Лазаревым 2», в отличие от старшего брата Андрея, окончившего Морской корпус ещё в 1804 г. и ушедшего на эскадре адмирала Д.Н.Сенявина в Средиземное море. К моменту встречи с младшим братом Алексеем, получившим назначение на ту же эскадру 5-ю годами позже, когда она была в Адриатике, Андрей уже успел поучаствовать в боях с французами и турками.
Служба «Лазарева 2» на Балтике началась с корабля «Благодать», которым командовал капитан-командор Филипп Тимофеевич Быченский. Как отмечалось выше, незадолго до того император Александр заключил союз с Наполеоном и втянул страну в войну с Великобританией, на стороне которой не замедлила выступить так и не смирившаяся с потерей финских и южных балтийских берегов Швеция. И вот 14 июля 1808 г. «Благодать» вышла из Кронштадта в составе эскадры адмирала Петра Ивановича Ханыкова из 9 линейных кораблей, 4-х фрегатов, 2-х корветов, 2-х малых корветов (в русском военном флоте они назывались шлюпами), 2-х катеров, люггера[5] и 2-х бомбардирских судов. В море к эскадре присоединился отряд капитан-лейтенанта П.Х.Зуева — 2 фрегата («Герой» и «Полукс»), 2 корвета и 2 катера. Эскадра имела несколько заданий: недопущение соединения шведского флота с англичанами, очистка финских шхер от судов противника и взаимодействие с русскими сухопутными силами с целью предотвращения высадки на нашем балтийском побережье вражеского десанта.
2 недели простояли у Гангута: Ханыков ограничивался посылкой отдельных судов в крейсерские плавания (2 августа захватили 5 шведских транспортов с конвоировавшим их бригом «Фалк»). Тем временем на помощь шведам прибыли 2 английских линейных корабля, и 10 августа наконец-то снявшиеся накануне с якорей русские встретили в шхерах Юнгферзунда объединённую вражескую эскадру из 13 линейных кораблей, 6 фрегатов, 2 бригов и катера. Пролавировав у входа в шхеры до 13 августа, когда шведы и англичане двинулись к выходу из пролива, П.И.Ханыков не решился начать сражение с превосходящими силами противника в таком отдалении от своих портов, и повёл корабли на восток.
Ранним утром 14 августа преследуемая 13 линейными кораблями и 5 фрегатами русская эскадра приблизилась к Балтийскому порту. Шедший в её арьергарде корабль «Всеволод» под командованием капитана 2-го ранга Д.В.Руднева потерял ветер и отстал миль на 5. Этим воспользовались 2 английских корабля: «Centaur» («Центавр») и «Implacable» («Неумолимый»). В 5 часов они напали на «Всеволода».
Командиры 3 кораблей, которым Ханыков велел идти на помощь Рудневу, замешкались с выполнением приказа, и адмирал сам первым двинулся на «Благодати» к атакованному врагами линкору. Эскадра последовала за флагманом, и англичане, которых оперативность реакции Ханыкова застала врасплох, ушли обратно к строю шведских судов. Сильно пострадавший «Всеволод» был не в состоянии идти дальше сам: его буксировал фрегат капитан-лейтенанта П.Ф.Трескевича «Полукс».
В то время, когда эскадра Ханыкова уже отдавала якоря, отставший корабль и его помощник были в 6 милях от гавани. А тут ещё в 11 часов порвался буксирный трос, и «Всеволод» оказался под ветром. Он стал на якорь у острова Малый Рог, мыс которого не мог обогнуть.
Со всех русских кораблей спустили шлюпки: они, под охраной вооруженных баркасов, отправились к искалеченному «Всеволоду» с заданием взять его на буксир. Одним из первых офицеров, попросивших разрешения идти с этой флотилией, был мичман Михаил Лазарев. Но на спуск шлюпок на воду и переход их к месту назначения ушло почти 3 часа, и буксировка началась только в 16.00.
Отогнанные было эскадрой Ханыкова английские корабли воспользовались этой задержкой и спустились к «Всеволоду» с наветренного положения. Шедший впереди «Centaur» обстрелял картечью русские шлюпки, и те ретировались. После этого англичанин сосредоточил свой огонь на сносимом к мели «Всеволоде». Д.В.Руднев решил выброситься на мель и принять бой; «Centaur», подойдя к русскому судну вплотную, тоже уткнулся в песок.
После примерно часа сражения, в ходе которого нашими моряками были отбиты несколько попыток абордажа, подошедший к «Всеволоду» с кормы «Implacablе» обрушил на судно Руднева серию бортовых залпов. Это стало «последней каплей»: англичане овладели «Всеволодом» и, потерпев неудачу в своих попытках снять его с мели, забрали с борта оставшихся в живых членов его экипажа, а сам корабль подожгли. Утром 15 августа он взорвался.
Шлюпка с «Благодати», на которой находился Михаил, также была захвачена врагом. В плену «Лазарев 2» пробыл недолго: через несколько месяцев, в 1808 г., британцы обменяли его на своего моряка.
С 23 мая (4 июня) по 11 (23) ноября 1809 г. молодой мичман плавал в Финском заливе на люггере «Ганимед». В 1810 г. его назначили на бриг «Меркурий», имевший своим заданием крейсерство в том же заливе и охрану ходивших по нему судов.
В октябре 1810 г. свирепый шторм выбросил на мелководье возле Толбухина маяка 4 канонерских катера и спущенный со шлюпа «Свирь» баркас; поблизости сел на мель тот самый «Ганимед», на котором всего год назад служил Михаил. В датированном 2-м ноября 1810 г. рапорте главного командира Кронштадтского порта контр-адмирала Ф.В.Моллера министру военно-морских сил адмиралу П.В.Чичагову об «отличной службе мичмана М.П.Лазарева» говорится об участии юноши в спасательной операции – снятии с мели люггера и трёх канонерок и спасении людей с четвёртого катера и баркаса:
«Командир брига «Меркурия» капитан-лейтенант Богданов в особенности представляет мне, что находящиеся на бриге мичманы Шапирев и Лазарев, во время заморозков и свежих ветров, при подании помощи канонерским лодкам и при спасении людей с разбитого баркаса, принадлежащего шлюпу «Свирь», все поручения по службе исполняли с отличным усердием и равностью, мичман же Лазарев, отправленный им, Богдановым, на баркасе с верпом и кабельтовом[6] от Толбухина маяка к северному берегу для подания помощи люгеру «Ганимед», доказал при сем случае совершенную его деятельность, по сему уважению просит о исходатайствовании им монаршей милости».
С 30 мая (11 июня) до 28 сентября (10 октября) 1811 г. бриг «Меркурий» уже с новым командиром – лейтенантом Сущевым – крейсировал от Кронштадта до острова Курцуло и обратно. Потом Михаил Лазарев некоторое время находился «при береге» - по 1 июня 1812 г. в 15-м корабельном экипаже в Кронштадте. За добросовестное несение службы и проявляемые усердие и инициативу его произвели в лейтенанты. Аттестация, данная ему в 1811 г. Сущевым, гласит: «…в должности знающ и отправляет оную с особенным радением».
Следующее назначение Михаила было на бриг «Феникс», где командиром оказался его друг и бывший наставник – дослужившийся уже до лейтенанта Павел Афанасьевич Дохтуров.
Союз Российской империи с Францией, как и следовало ожидать, оказался недолговечным. Зимой 1812 г., когда агрессивные намерения Наполеона в отношении нашей страны стали очевидны, русское командование дало секретные указания начальству Петербургского и Свеаборгского портов о подготовке судов и формировании отрядов из них на случай вторжения французов в акваторию Балтийского моря.
1 июня 1812 г. 40-пушечный «Феникс» ушёл из Кронштадта в Ревель (Таллин), а 12 июня 1812 г. армия Бонапарта форсировала пограничную реку Неман и вторглась в пределы России. Началась кровопролитная Отечественная война.
«Феникс» послали на помощь защитникам осаждённой французами Риги. Затем бриг принял участие в осуществлённой с целью дезориентировать неприятеля отвлекающей операции – походе на Данциг (сегодня Гданьск), крепость и порт во французском тылу. Придя в полдень 19 августа на Данцигский рейд, русская эскадра обстреляла город и высадила десант, в задачу которого входила имитация попытки штурма крепости. Одним из отрядов десанта, вернувшегося на суда 4 сентября почти без потерь, командовал лейтенант Лазарев. Обманная, но ничуть не менее опасная, чем настоящая, атака увенчалась успехом: часть французских сил была переброшена от Риги к Данцигу, армия Наполеона под Москвой также не получила подкрепления…
5 ноября 1812 г. выполнившая задание эскадра вернулась в Свеаборг. С этого дня и по 11 мая следующего, 1813 г., Дохтуров со своим бригом и командой (включая старшего офицера Лазарева) пребывал «при береге» (на стоянке) в этом порту - в комплекте 15-го корабельного экипажа. Уже после выдворения наполеоновской армии из России, 11 мая 1813 г., «Феникс» покинул порт и снова крейсировал в Финском заливе, пока 1 сентября не пришёл в Кронштадт. Михаил был награждён серебряной медалью, выкованной в память о кампании 1812 г.
Лейтенант П.А.Дохтуров написал о Лазареве 2 отзыва: в 1812 г. – «Поведения благородного, в должности знающ», а год спустя - практически то же самое, но перед прилагательным «благородного» и причастием «знающ» вставил по наречию «весьма».
На самом деле Павел Афанасьевич давным-давно понял, кто такой его старший офицер, и в критических ситуациях полагался на него порой больше, чем на самого себя. Таким послужным списком, как у 25-летнего «Лазарева 2», мало кто на Балтике мог похвастаться и в более солидном возрасте.
Документальная повесть "Жил отважный адмирал" (полный текст):
____________________________________________________________________________________
[1] См. Mikhail Lazarev. Antarctic Logistics & Expeditions. [Электронный ресурс].- Режим доступа: https://antarctic-logistics.com/2010/08/28/mikhail-lazarev/ (дата обращения: 23.11.2022)
[2] В той же книге «Полвека под парусами» читаем: «На острове Кадьяк соорудили в короткий срок адмиралтейство, где был построен первый корабль – ТРЁХМАЧТОВЫЙ ДВУХДЕЧНЫЙ БРИГ «Феникс» (выделение моё – S.N.). Интересно, как мог И.И.Фирсов, имевший, согласно найденной мною в интернете информации, звание капитана 1-го ранга, не знать, что бриг – это парусное судно с ДВУМЯ мачтами - к тому же, небольших размеров? Бриг, имеющий, подобно линейному кораблю, две батарейные палубы, да ещё и третью мачту – ну, это просто гибрид-мутант какой-то…
[3] Следует полностью отдавать себе отчёт в том, чем объясняется эта столь милая сердцам ура-патриотов «национальная специфика». В начале позапрошлого века проблемы перепроизводства товаров и поиска для их реализации заморских рынков у России просто не было. Её экспорт, в основном в близкие европейские и азиатские страны, состоял из сырья и выращиваемого крепостными, в их массе, крестьянами хлеба, а куцая промышленность, оборудование для которой по большей части закупалось в Западной Европе, обслуживала армию, убогую торговлю и отчасти – внутренний рынок. Помещики, выбивавшие розгами из принадлежавших им мужиков оброк (читали «Кому на Руси жить хорошо» Н.А.Некрасова?), не нуждались в неграх и вест-индских плантациях, а доморощённые капиталисты вроде Демидовых, на предприятиях которых «вкалывали» (под плетьми, а то и в оковах) подневольные россияне – в южноамериканских рудниках и загоняемых на них тщедушных индейцах. Зачем эксплуатировать «инородцев» (Российско-Американская компания, впрочем, занималась и этим), когда можно получать неплохие доходы, полосуя задницы своих соотечественников? Так что чёрные невольники на знали в XVI - XIX веках «вкуса» русских батогов или виц отнюдь не по причине генетической гуманности нашего дворянства.
[4] Жертвами радикальной смены императором Александром I внешнеполитической ориентации стали, в частности, капитан-лейтенант Василий Михайлович Головнин и его экипаж: их шлюп «Диана», совершавший плавание из Кронштадта на Дальний Восток, был задержан британской эскадрой в Кейптауне 20 апреля 1808 г.
[5] Люггер (в тексте рапорта Ф.В.Моллера «люгер») - небольшое двух-, реже трёхмачтовое парусное судно, имевшее по одному рейковому (люггерному) парусу на каждой мачте.
[6] Верп — лёгкий вспомогательный судовой якорь; служит для снятия судна с мели, для чего завозится на шлюпках. Кабельтов – здесь: трос окружностью от 152 до 330 мм для швартовки и буксировки.
