Совершив фальстарт, отступила зима. Небесная канцелярия немного прибавила температуру, но вместе с тем дожди зачем-то врубила. Выпавший было снег превратился в отвратную слякоть. Городские улицы стали унылыми, неуютными, неприветливыми. Очень не хотелось выходить в промозглую утреннюю темень, но куда деваться? Работа не спрашивает нравится-не нравится.
Мой автобус всегда приезжает полупустым, но дальше народ набивается под завязку. На одной из остановок раздался громкий женский голос:
– Нууу, не сидится дома-то, с утра пораньше лезет!
Повернув голову, я увидел, что это недовольство было высказано в адрес нашего дезинфектора Галины Петровны. Старенькая она и совершенно непохожая на работающего человека. Не стал я молчать и отдавать её на поругание.
– А вам не приходило в голову, что эта женщина едет на работу? – спросил я у недовольной дамочки.
– Ага, на работу… – буркнула та.
Вопреки протестам Галины Петровны, я ей уступил место и полюбопытствовал:
– А откуда же вы едете? Ведь мы с вами никогда здесь не пересекались.
– Так я же свою квартиру продала и к дочери переехала.
– И что же вас заставило-то? Ведь пусть и у дочери будете жить, но всё равно не на свободе.
– Так-то так, но деваться некуда. Зато я от кредитов избавилась и внучке добавила на квартиру. Она в Пушкино работает, в Подмосковье, раньше всё по съёмным квартирам жила. Да ладно бы одна, так ведь с ребёнком. Теперь душа за них болеть не будет.
Хоть и не бывал я в дальних заграницах, но почему-то думается, что родители, бабушки и дедушки финансово помогают взрослым детям и внукам лишь в России и бывших советских республиках. При этом вполне допускаю, что могу заблуждаться и поэтому прошу уважаемых зарубежных читателей оценить мою правоту-неправоту в этом вопросе.
Моё личное мнение таково, что помогать взрослым детям всё-таки нужно. Не смогу я даже под пыткой заявить дочери и внучке, мол, живите как хотите, и ничего вы от меня не получите. Но вместе с тем помощь не должна превращаться в иждивенчество и откровенное усаживание на шею.
Двор «скорой» представлял собой удручающее зрелище: огромная лужа в центре и грязь по краям. Руководство всё никак не может устранить это безобразие. Но справедливости ради нужно отметить, что нас обеспечивает не только формой, но и добротной обувью, которая прекрасно выдерживает любую слякоть.
Прячась под крыльцом, нещадно чадила пожилая гардеробщица Волкова из предыдущей смены.
– Здравствуйте, Татьяна Фёдоровна, как жизнь молодая? – поприветствовал я её.
– Всё, Юрий Иваныч, последний раз мы с вами видимся. Кончилась наша работа.
– А что случилось-то? Заболели, что ли?
– Нет, сказали, что гардеробщицы больше не нужны. Вчера Крылов нас всех собрал и велел написать заявления.
– Это что ж за чудеса творятся? Если гардеробщицы не нужны, значит нужно сократить эту должность. А заставлять увольняться по собственному желанию незаконно.
– Юрий Иваныч, это всё понятно, но неужели мы, старухи древние, будем везде бегать и пороги обивать?
– Что ж, очень жалко расставаться. Вы хотя бы просто так заглядывайте, не забывайте нас!
– Ладно, договорились!
Нет, нехорошо поступило руководство. Их действия не только незаконные, но и просто непорядочные. Могли бы на прощанье и тёплые слова сказать, поблагодарить за многолетний труд. Но нет, видимо сейчас везде принято выкидывать людей как отработанный материал. Обязанности гардеробщиц заключались в присмотре за нашей раздевалкой и поддержании там порядка. А теперь любой посторонний, придя на территорию «скорой», сможет беспрепятственно туда проникнуть.
Вроде бы я рассказывал в одном из очерков, как однажды ночью некий БОМЖ попытался вынести из медицинского корпуса телевизор. И только по случайности, двое фельдшеров, вернувшихся в тот момент с вызова, пресекли сие злодейство. А вот если бы некто пробрался в открытый и неохраняемый гардероб, находящийся в подвале, то безо всяких сомнений, кража увенчалась бы успехом. Да, у нас на проходной круглосуточно дежурит охрана, но ведь есть немало деятелей, способных легко и непринуждённо обойти это препятствие.
Бригада, которую мы меняем, была на месте и сидела в «телевизионке».
– Всех приветствую! Ну как поработали? – поинтересовался я.
– Да всё нормально. Вову Мартынова опять уволили!
– Ну, нашёл чем удивить! По статье уволили или «попросили»?
– «Попросили», но сказали, что теперь «скорая» для него навсегда закрыта. Да и правильно, после такого-то. Средь бела дня ужрался в лепок и завалился спать в машине. Да ещё и ни одной карты не оформил. Он потом чуть ли не на коленях главного упрашивал, обещал закодироваться, но бесполезно.
– Так этот финал с самого начала был ясен. Не знаю зачем нужно проблемы создавать на ровном месте.
Вот так бесславно завершились отношения Владимира Васильевича со «скорой». Да и не только со «скорой», а вообще с медициной. Кто его теперь примет на работу по специальности с такими-то рекомендациями? Попасть в нашу систему не всегда просто, даже в условиях кадрового дефицита. Если кандидат на должность не вчерашний выпускник, то работодатель непременно постарается подробнее выяснить, что тот из себя представляет и почему ушёл с прежнего места работы. А давать откровенно ложные рекомендации, сами понимаете, как-то не совсем комильфо, иначе такая непорядочность может бумерангом вернуться.
Объявили конференцию. В конце своего доклада, старший врач сообщила о ЧП:
– Пока бригада была на вызове, кто-то с верхнего этажа бросил банку с краской на нашу машину. В результате разбиты проблесковые маячки и перепачкано лобовое стекло.
– Полицию, надеюсь, вызывали? – спросил главный.
– Да, конечно. Но всё без толку, так никого и не нашли. Сегодня справку об ущербе затребуют.
– Хорошо, я скажу, чтоб заранее подготовили.
– И ещё нехороший момент, – продолжила старший врач. – Появилась корь, за сутки два случая выявили.
Главный врач сразу помрачнел, а начмед, судя по движению губ, произнесла нецензурное ругательство.
– Так, Андрей Ильич, давайте срочно готовьте список контактных, – велела Надежда Юрьевна. – Находите сведения о прививках бригад и готовьтесь к близким отношениям с Роспотребнадзором.
Лицо главного фельдшера исказилось страдальческой гримасой.
– А бригады на вызовах контактных не выявляли? – спросил он.
– Нет, в картах ничего не написано, – ответила старший врач.
– А почему? Это же нарушение! Что мне теперь, самому туда ехать?
– Да, Андрей Ильич, берите адреса и поезжайте на «дежурке».
– Но почему я должен чужую работу-то делать? – не сдавался главный фельдшер.
– Андрей Ильич, бригады я не выгораживаю, но и ваша вина здесь тоже есть. С людьми нужно работать, освежать их память.
– А как ещё работать-то? У нас есть вся документация, Положение, СОПы, все ознакомлены под роспись!
– Документация – это хорошо, конечно. Но всё-таки нужно ещё и живое общение с людьми. Кто вам мешает провести краткий инструктаж прямо на конференции? Вас никто не просит читать лекции по инфекционным заболеваниям. Нужно просто кратко, по существу, объяснить порядок действий при выявлении различных инфекций. В общем, давайте с завтрашнего дня во всех сменах проводите учёбу.
– Коллеги, вопросы есть? – спросил главный врач.
– Ещё минутку, Игорь Геннадьевич, – сказала Надежда Юрьевна. – Галина Владимировна, вот сейчас мне попалась карта фельдшера Герасимова. Он констатировал смерть хронически больной женщины семидесяти семи лет. Умерла она у себя дома, признаков криминала не было. И непонятно с какого перепуга, он сообщил в полицию. Зачем, спрашивается?
– Ну он же ещё молодой, необстрелянный. Наверно решил подстраховаться.
– Да не надо никаких подстраховок! Это игрушки, что ли? Игорю Геннадьевичу не так давно из ГУВД звонили, орали, что мы в дело и не в дело сообщения передаём о смертях! Потом на конференциях много раз говорили об этом. И опять одно и то же! Ну неужели так трудно запомнить, что в полицию сообщаем о возможном криминале, несчастном случае, с***циде. А также, если не установлена личность умершего или смерть наступила в общественном месте. Всё остальное, что не подпадает под эти условия, в полицию не передаётся. Александр Васильевич, обратилась Надежда Юрьевна к заведующему оргметодотделом, – Прямо сегодня подготовьте и размножьте памятку. Не забудьте и на подстанции её передать.
Вот и всё, наконец-то завершился наш сходняк. В девятом часу всех выездных коллег и след простыл, мы одни остались. А наших предшественников, оказывается, на вызов отправили. И вновь я возмутился, мягко сказать, необдуманными действиями диспетчера прежней смены. Ведь она не только вынуждает бригаду Анцыферова перерабатывать, но и нас подставляет. Наша смена уже идёт во всю, но мы просто валяем дурака, не имея ни медицинского имущества, ни автомобиля. Не дай бог кто-то обратится и потребуется экстренная госпитализация, то на чём повезём-то?
Но, к счастью, ничего страшного не случилось и вскоре вернулись наши скитальцы. По древнему обычаю, Анцыферов обрушил на чьи-то головы матерные громы и молнии, после чего рассказал:
– Какой-то <гомосексуалист> на психоз нас вызвала аж в Рябинки! Приехали, а нужный дом оказывается заброшенный. Стали соседей спрашивать, а те в один голос: «Нет, не знаем такого, никогда он здесь не жил!». А дом этот, говорят, уже лет тридцать пустует. С тех пор, как хозяйка умерла, ни одной живой души там не было.
– А кто вызвал-то?
– Якобы родственник, но на звонки не отвечает. Короче, кто-то поразвлекался, причём продуманно. Сразу понятно, что эту деревню он знает, в курсе, что ехать туда из города <фигову> тучу вёрст.
– Александр Сергеич, ты этого так не оставляй. Уж потрать ещё немного времени и докладную напиши. Это же самый настоящий ложняк. Тем более телефон вызвавшего есть, может вычислят этого козла.
– Да, напишу, конечно. Только ни х***ена из этого не выйдет. Тут же не преступление, а административка голимая, неужели менты будут землю рыть в поисках?
– Тоже верно, но всё-таки попытка не пытка.
Первый вызов прилетел уже около десяти: боль в груди, аритмия у женщины пятидесяти восьми лет. С утра пораньше всякую дрянь суют, нашли, бляха-муха, кардиологов!
Открыла нам сама больная, рыхлая, полная, выглядевшая намного старше своего возраста. С великим трудом она дошла до дивана и обессиленно бухнулась на него.
– Что вас беспокоит? – спросил я.
– Вот здесь, в груди болит и как будто сердце сейчас остановится…
– Давно болит?
– Сначала перебои начались, а потом заболело. Уж вроде больше часа. Я к***лол выпила, сначала немножко полегче стало, а потом опять началось.
– Боль сильная?
– Нет, не очень. Дурнота какая-то и слабость.
– Раньше такое бывало?
– Если по лестнице поднимаюсь без передышки, сразу задыхаться начинаю и в груди всё сдавливает.
– Куда-то обращались за помощью?
– Нет, никуда. Пока не до этого, я от смерти мужа никак не отойду…
Из кардиографа выползла лента со всякими пакостями.
– Вона, какие подъёмы-то! – сказал медбрат Виталий.
– Нет, Виталь, это желудочковые экстрасистолы. Оценивать надо не по ним, а по обычным комплексам. Видишь, на них не подъёмы, а, наоборот, депрессии. А вот ещё бяка – зубцы Т отрицательные.
Сделали тропониновый тест, который оказался отрицательным. Однако это ничуть не исключало инфаркт. Во-первых, с момента начала загрудинной боли прошло слишком мало времени. А во-вторых, острый инфаркт миокарда без подъёма сегмента ST, не влечёт за собой обширного некроза, т.е. отмирания сердечной мышцы.
Однако меня тревожил не столько инфаркт, сколько желудочковая экстрасистолия. Это внеочередные сокращения желудочков, которые сами по себе не опасны. Но они могут выступать предвестниками грозных состояний, таких как фибрилляция желудочков и желудочковая тахикардия. Вот по этой причине я и был начеку, готовый к развитию нехороших событий. Кстати, есть у меня верная примета. Стоит только расслабиться, подумав, что ничего страшного не случится, то непременно всё выйдет наоборот.
Помощь больной мы оказали по стандарту, после чего увезли её в кардиодиспансер. К счастью, благополучно.
Следующий вызов был к женщине семидесяти лет, находившейся без сознания. Опять, <распутная женщина>, ужастик всучили, как будто так и надо! Где другие-то бригады, повымирали, что ли? Но эту мою ругань слышал только наш водитель Владимир.
– Ладно, Иваныч, не переживай! <Фигня> это всё, прорвёмся! – подбодрил он меня.
Открыла нам женщина средних лет с испуганным лицом.
– Здравствуйте! Что случилось? Кто тут без сознания?
– Мама моя. Она ни с того ни с сего упала и отключилась.
– И больше не включилась?
– Я её растолкала, и она в себя пришла. Теперь в сознании, но какая-то заторможенная.
Больная, чуть полноватая, с бледным лицом, лежала на кровати.
– Что вас беспокоит, Людмила Васильевна? – спросил я.
– Очень плохо, даже и не знаю, как объяснить… Слабость страшная и я отключаюсь временами.
– Где-то болит?
– Нет, ничего.
Решили начать обследование с ЭКГ и не прогадали. Вылезла синоатриальная блокада II степени, будь она неладна, зараза такая. А фоном для этого безобразия выступала миокардиопатия. Для того, чтоб объяснить эту патологию, начну чуть издалека. У каждого из нас, в стенке правого предсердия, располагается главный электрический генератор, обеспечивающий ритмичную и бесперебойную работу сердца. Называется он «синусовый узел». По разным причинам этот узел может ослабеть и тогда возникнут разные нехорошие последствия. Не стану рассматривать их все, а остановлюсь лишь на данном случае. У Людмилы Васильевны синусовый узел вырабатывал импульсы нерегулярно, с пропусками, следствием чего были паузы в работе сердца, сопровождавшиеся потерей сознания.
После прочтения кардиограммы, я продолжил расспрос:
– Людмила Васильевна, а ведь сердце-то у вас потрёпанное. У кардиолога наблюдаетесь?
– Да, давно, я в сорок лет миокардит перенесла, а потом ещё и стенокардия появилась.
– Раньше такие состояния были?
– Слабость-то у меня давно, и давление всегда низкое, и голова кружится. Но так плохо, как сейчас, никогда не было.
Ввели Людмиле Васильевне а***пин, зарядили капельницу и в стационар свезли безо всяких приключений.
Следующим вызовом была перевозка мужчины тридцати трёх лет из ПНД в психиатрический стационар.
Автором направления был молодой, незнакомый мне доктор.
– Там псевдоневротическая шизофрения, – пояснил он. – У нас давно под наблюдением. Он полностью сосредоточен на изучении советской экономики, круглосуточно этим занимается. Больше ничем не интересуется, за собой не следит, стал как БОМЖ.
– Он сам обратился?
– Нет, мать привела. Но он согласен на госпитализацию. Ладно, идите, забирайте. Они в коридоре сидят, сразу увидите, ни с кем не спутаете.
Да уж, нашего пациента действительно нельзя было спутать ни с кем. Был он высоким, крупным, с глубоко посаженными глазами, обрамлёнными большими тёмными кругами. Однако выделяли его не только описанные черты, но и крайняя неопрятность. Небритый, с длинными спутанными сальными волосами, источающий вонь немытым телом, он действительно напоминал БОМЖа.
Проводили мы их в машину и там я с ним побеседовал.
– Данил, что вас сейчас беспокоит?
– Ничего такого, просто сильно устал. Я должен изучать советскую экономику, полностью, досконально.
– А почему «должен»? Вас кто-то заставляет этим заниматься?
– Нет, никто. Экономика СССР – это основа всего, базис. Я ещё жив только потому, что изучением занимаюсь.
– Ну и на каком же этапе вы находитесь?
– Я не по этапам изучаю, а сразу всё, комплексно. Но сейчас я должен вычислить коэффициенты роста производства чёрных и цветных металлов.
– Данил, а вы кто по образованию?
– Ну как сказать… Я в универе учился, на втором курсе ушёл в академ, ну и, короче, потом не стал продолжать.
– А на каком факультете учились?
– На филфаке.
– Вам видится-слышится что-нибудь необычное?
– Нет, ничего такого.
– Данил, а вы считаете себя больным человеком?
– Нет, я сейчас здоров и физически, и психически.
– Но ведь вы же согласны на госпитализацию?
– Да, просто нужно уменьшить процесс изучения, поменьше думать об этом, иначе я не выдержу.
Диагноз псевдоневротической шизофрении сомнений не вызывал. В данном случае процесс маскировался под невроз навязчивых состояний, а говоря по-современному – обсессивно-компульсивное расстройство. Данила одолело навязчивое непреодолимое стремление изучать советскую экономику. Упреждая возможные вопросы, скажу сразу, что само по себе изучение советской и любой другой экономики, конечно же, не является болезнью. Отличие заключается в том, что у Данила не было чётко обозначенных целей и последовательной системы получения новых знаний. «Надо изучать во что бы то ни стало, иначе наступит крах!» – вот его основной девиз. При этом он и сам-то не понимал логической связи между отказом от изучения и последующим крахом.
Кроме одержимости идефиксом, у Данила присутствовали такие шизоидные черты, как монотонность, отсутствие живой эмоциональности, отгороженность от внешнего мира, безразличие к своему внешнему виду и амбивалентность. Последняя заключалась в двух прямо противоположных убеждениях. Он категорически отрицал наличие у себя болезни, но вместе с тем согласился на госпитализацию. Относительно прогноза рискну предположить, что лечение будет успешным. Нет, о полном выздоровлении, к сожалению, речь не идёт, а вот ремиссия должна получиться хорошей. Хотя, как знать, всякое может быть…
По дурной традиции, вместо обеда мы получили вызов: ножевое ранение живота у мужчины пятидесяти четырёх лет. Меня сразу захлестнуло возмущение, и я схватился за рацию:
– Центральная!
– На приёме!
– Это шестая. Надежд, ну это уже вообще ни в какие рамки не лезет! Зачем нам это ножевое? Мы кто, БИТ, что ли?
– Юрий Иваныч, не ругайтесь! Вы самые ближайшие. Я же вижу, что вам всего метров триста нужно проехать! Вас же не оперировать заставляют!
– Ладно, понял.
Нет, споры тут бессмысленны. Ведь Надежда руководствуется не своими прихотями, а непреклонной волей главного врача и начмеда. Они давно уже дали негласную установку, чтобы психиатрические бригады работали наравне с общепрофильными.
Открыла нам поддатенькая и весьма оживлённая женщина лет пятидесяти.
– Помогите ему быстрей, а то он сейчас кровью истечёт! – громко сказала она прокуренным голосом. – Идите на кухню!
Пострадавший сидел на табуретке согнувшись и кряхтел от боли.
– Что случилось, уважаемый?
– Любка меня порезала…
– Чего ты <звездишь>, <распутная женщина>? – взвинтилась она. – Не слушайте его! Я помидоры резала, а он подошёл и начал до меня <докапываться>, всякую <фигню> городить! Я к нему резко повернулась, и он сразу на нож напоролся!
– Это вы будете рассказывать не нам, а полиции, – ответил я, совершенно не желая докапываться до истины.
– А зачем тут менты-то нужны? – не унималась дамочка. – Это же всё случайно получилось, он сам виноват!
– Так, всё, хватит. Дайте нам человеку помощь оказать.
На передней брюшной стенке, в проекции сигмовидной кишки, была небольшая колото-резаная рана, напоминавшая царапину. И была она, судя по всему, проникающей в брюшную полость. Пострадавшему очень сильно повезло, что не были повреждены крупные сосуды, а прежде всего, брюшная аорта.
Из-за кровопотери давление упало, но, правда, не до критически низких цифр. Для восполнения объёма циркулирующей крови, стали щедро лить раствор с вазопрессорным препаратом. Рану обработали и асептическую повязку наложили. После этого увезли пострадавшего в хирургию.
Белая поножовщина, когда дамы режут кавалеров, явление отнюдь нередкое. Причём все виновницы выдвигают одну и ту же версию: он сам наткнулся! Однако это не помогает им уйти от ответственности.
Всё, разрешили обед. И как всегда, приехав на Центр, отложил я свою трапезу. Сперва надо было в карточках кое-чего доделать, наркотик списать и передать сообщение в полицию. Выпечку нам удалось застать, но я, наученный горьким опытом, отказался от беляшей, да и вообще всех жареных пирогов. А вот плюшку купил и с удовольствием съел на десерт.
Долго мы не рассиделись и получили вызов: психоз у молодого человека двадцати двух лет. Вызвала полиция.
У подъезда «элитной» многоэтажки нас встретила ухоженная и со вкусом одетая женщина с приятным лицом:
– Здравствуйте, я вас специально здесь поджидаю, иначе он не даст ничего рассказать.
– Давайте с начала начнём, вы ему кем приходитесь?
– Я его мать. Ой, вот готовилась-готовилась и растерялась.
– Не надо теряться. Просто расскажите, что случилось, по какому поводу нас и полицию вызвали.
– У сына совсем с головой плохо. Уже третий день про какую-то слежку рассказывает, собирается фамилию менять, переезжать от нас куда-то. А сегодня пришёл из бассейна вообще невменяемый, глаза безумные, спокойно говорить не может. Сказал, что в бассейне бандиты хотели кого-то утопить, а он его спас и теперь его «пасут». На отца набросился, мол, ты тоже бандит, я тебя за соучастие посажу. Так разошёлся, что мы его прямо всерьёз испугались! А тем более, что он кикбоксингом занимается, мало ли, в мозгах перемкнёт и всё!
– С ним такое первый раз случилось?
– Да как бы не совсем… Он в прошлом году два раза употреблял <Трёхбуквенное название сильнейшего галлюциногена>. Считал, что у него сверхспособности появились. Мы его тогда в платную наркологию положили. Лечился больше месяца, а всё равно каким-то другим стал.
– А может и в этот раз что-то употребил?
– Нет, вряд ли. Он бы в любом случае признался.
В квартире тем временем был настоящий театр одного актёра. Светловолосый молодой человек с правильными чертами лица, вёл громкий монолог на тему слежки и «прослушки». А в качестве благодарных зрителей выступали отец и двое полицейских.
– Здравствуйте, Олег! Присядьте, пожалуйста, давайте поговорим.
– Давайте! Но предупреждаю сразу: я почти юрист, пятый курс юрфака. Меня зовут в ФСБ и в прокуратуру, но я пока ещё думаю.
– Всё понятно. Олег, расскажите, что случилось? Зачем вызвали нас и полицию?
– Я ходил в бассейн и там бандиты хотели человека утопить. Он почти утонул, но я его вытащил, ему «скорую» вызвали. Потом они меня до самого дома «пасли» на разных машинах. Я теперь спаситель! А вот этот с ними в сговоре! – указал он на отца. – Ты как соучастник пойдёшь, я тебе обещаю! Как минимум, на «пятнашку» сядешь!
– Стоп, Олег, погодите! Вы сами своими глазами видели, как его топили?
– Не, ну бандиты же не дураки, они так сделали, как будто он сам начал тонуть.
– А до сегодняшнего дня всё было нормально? Никто вас не преследовал?
– Какое нормально? За мной ездят одни и те же машины, а в них – одни и те же рожи! Я же не дурак и не слепой! Нет, всё, мне надо срочно фамилию менять и уезжать.
– А кто именно за вами следит?
– Они из американского посольства приехали. Точно не знаю, может ЦРУ, может ФБР.
– Ну и зачем же им за вами следить? Какой интерес-то?
– Да потому что я – бог! Вы знаете, что означает слово «бог»? Это безоговорочное подчинение! Мне все должны безоговорочно подчиняться!
– Олег, а вы сегодня ничего не употребляли?
– Нет, ничего. Просто у меня есть сверхсила бога.
– А вы себя как чувствуете? Что-то беспокоит?
– Иногда мне очень много мыслей накидывают и в мозгах такое… Ну как торнадо получается. Я голову вот так сжимаю, зажмуриваюсь и потом всё проходит.
– Вам что-то необычное слышится?
– Нет.
– Ну что, Олег, давайте собирайтесь и поедем в больницу.
– Да мне надо срочно уезжать, вы не понимаете, что ли? Мне угрожают!
– Олег, больница – это самое лучшее укрытие. Там ты будешь в полной безопасности.
– Ага, что-то с трудом верится… Ладно, короче, если только я увижу там подставных, то тогда вам всем <песец> настанет!
– Ну спасибо, отец родной, на добром слове! – подвёл я итог беседы.
Скорей всего у Олега дебютировала параноидная шизофрения. Но поскольку на догоспитальном этапе такой диагноз недопустим, выставил я ему острое полиморфное психотическое расстройство. Если в свое время Олег действительно употреблял тот трёхбуквенный галлюциноген, то тогда можно с уверенностью сказать, что именно это пробудило в нём эндогенный процесс.
Следующий вызов ждать себя не заставил: без сознания мужчина сорока девяти лет. Опять, бляха-муха, одно и тоже! Достали до глубины души эти ужастики.
В нужной нам квартире вёлся серьёзный ремонт и повсюду были грязюка с пылюкой. Встретил нас мужчина в рабочей одежде:
– Чего с ним такое? Упал и не шевелится, – растерянно сказал он.
– А как он упал?
– В ванной кафель со стены сбивал перфоратором. Я грохот услышал, прибежал, а он лежит весь синий. Может умер?
Да, действительно, в ванной лежал уже не больной и не пострадавший, а лишь его телесная оболочка со всеми признаками биологической смерти. Судя по густо-синим кожным покровам, можно было предположить, что скончался он в результате тромбоэмболии лёгочной артерии. И механизм её развития ясен как белый день. В результате вибрации от работающего перфоратора, массивный тромб оторвался, стремительно вознёсся вверх и полностью закупорил лёгочную артерию. К сожалению, шансов на выживание, в данном случае, не было никаких. И даже если бы мы материализовались там мгновенно. Однако великая и ужасная ТЭЛА не всегда приводит к фатальным последствиям. При закупорке ветвей лёгочной артерии шансы на выживание есть, особенно если помощь была незамедлительной.
Следующим вызовом было дежурство на пожаре в деревянном двухэтажном доме барачного типа.
Когда мы подъехали, дом полыхал вовсю. Изо всех окон вырывалось бешеное пламя, а с крыши валил мощный дым. К счастью, этот дом был нежилым, давно расселённым. Но понятно, что это не исключало наличие там людей.
– Наверно застройщики участок освобождают, – предположил фельдшер Герман.
– А может и БОМЖИ случайно подожгли, – сказал медбрат Виталий.
– Да как-то непохоже на случайность, – заметил я. – Уж очень дружно, сразу везде загорелось.
Тушили очень долго, не хотел огонь сдаваться. Без малого два часа мы там простояли, вот только непонятно зачем. Ведь даже если там кто-то и был, то давно уже погиб. Как можно остаться живым в огненном аду? В конечном итоге к нам подошёл старшой и разрешил отчалить.
Этот вызов оказался последним в моей смене. Сделав все дела, домой я уехал вовремя.
А на следующий день, строго проинструктированный супругой «чтоб ни-ни!», приехал я на дачу. Фёдор, пришёл ко мне уже одетый «по-лесному». Как и положено, был он умеренно поддат и нетерпеливо бил копытом, стремясь как можно скорей оказаться в лесу. И мы там оказались. Ходили добросовестно, искали внимательно, вот только скудноватым оказался грибной урожай. Фёдор был весьма разочарован, поскольку «продажных» грибов почти не попалось. Ну а я остался довольным тем, что наконец-то смог набрать на суп зимних опят. Раньше я его не пробовал, но слышал, что он очень вкусный. И это оказалось правдой. Кстати сказать, сдержал я данное супруге обещание не распивать с Фёдором шайтан-воду. Вот такой хороший результат оказался у нашей давно задуманной авантюры.
Все имена и фамилии изменены