Начало было здесь
Откурлыкали стаи птиц. Сиротливо высились стога. Над голым берегом всё ленивее занимались студёные зори, уступая место невнятной и тягучей поре межсезонья. Небо дышало влажным холодом. Опустели улицы, даже собак не слышно. Ветер, грязь и нудь ожидания. Притаилась по углам, старыми ходиками тикала скука.
В такой день передых бы устроить, а Калине дома не сидится, поспешил обещанное исполнить. Зашёл к недавнему знакомцу и ахнул. Всякое доводилось видеть, но такой бедлам не припомнить. Сосюры жили в тесном домишке. Стены в копоти, духота, вонь, кругом баулы, коробки, разбросанная одежда. Двое ребят бросили игру, затихли, с любопытством разглядывая гостя. Из-за перегородки вышла жена Никиты с близнецами.
— Доброго здоровьичка всем! Принимайте гостинцы.
Что тут началось: визг, охи, ахи. Пара шёлковых баргузинов вызвала восхищение. Эх, хороши соболя! Мех обладает загадочным свойством преображать женщин. Тусклое лицо хозяйки даже похорошело, когда принимала из рук в руки тонкой выделки шкурки – в глазах блеск, кокетливая улыбка и приязни – через край. Ребятня облепила жбан с мёдом. Копчёное мясо, рыба заняли полстола. Как завершающий аргумент к застолью, возник первач, выдержанный на кедровых орехах.
Ничто так не располагает к беседе и взаимопониманию, как совместная трапеза под крепкий напиток.
— Люди дорогие, это что ж у вас делается?
— А чё? – Никита вскинул маленькие медвежьи глазки на Калину.
— Так у иных в конюшне чище…
— А провались оно пропадом, - махнула рукой Оксана, — толку-то убирать, всё одно ненадолго.
— Сюда-то каким ветром занесло? – охотник направил разговор в другое русло.
Супруги, перебивая друг друга, материли власть, жаловались на тяжёлую жизнь в родном краю, на то, что поверили слухам о больших заработках и сорвались с места, рассчитывая на подъёмные и помощь государства. Ещё и здешние косо смотрят. За что? Перечисляя обиды, Никита закашлялся до хрипа. Плохой был кашель, ох плохой. Слишком хорошо знал Калина о его коварстве. Прощаясь, наказал Никите:
— Слышь, зайди-ка завтра или пошли кого из ребят. Припасено у меня верное средство от твоей болезни, в самый раз для такого случая. А на людей зла не держите. Кому сейчас легко? У нас привыкли рассчитывать на себя, приспособитесь и вы.
*************
Не зарастала тропинка к усадьбе Калины, обращались селяне по разной надобности, и никому не было отказа. Изгонять человеческие хвори, править скотину научила почившая знахарка, состоящая в дальнем родстве с его фамилией. За своё умение денег не брал, верил – иначе не поможет. Неведомо где брал силы на всех, но отдавая, словно заговорённый, не беднел и со своими делами справлялся легко, без помощников. Уважали несуетливого и надёжного Калину за отношение к людям, неразрывность слова с делом, но и чуть опасались прямоты независимой натуры.
С того раза, как брал снадобье для отца, стал наведываться средний сын Сосюры. Живой интерес вызывали у Тимки столярные инструменты, коими Калина мастерил ульи. Вкусно пахли кудрявые стружки из-под рубанка, скользящего по свежей доске. Старательно пыхтел, поджав губы, ученик, вникал в мужицкое ремесло. Мельком глянет на Калину, а заметив одобрение, еле скрывает радость, стараясь выглядеть по-взрослому серьёзным.
Только лёг снег, приготовил охотник две пары широких лыж. Тимке они чуднЫми показались, но как отправились ставить петли, приспособился быстро. Ещё повелось у них толковать о бытие. Вернее, рассказывал больше Калина, приправляя небылицы и таёжные истории собственным мировоззрением. Наблюдал за слушателем с отеческой заботой, обычно строгий взгляд теплел, слетала паутина грусти. Иногда замечал, как подражает паренёк его манерам и невольно улыбался детской непосредственности. Тимка оказался левшой. Люба эта особинка Калине, заставляла сильнее биться обожжённое сердце, уводила в воспоминания о собственном сыне. Многому учил охотник тихого смышлёного мальчугана, будто спешил отдать старые долги.
Как-то заглянул на огонёк старший Сосюра. Помялся у порожка, ругнул погоду, шутя пожаловался на Тимку. Мол, совсем от дома отбился. С языка не сходит дядька Калина. Уж не усыновить ли собрался, случаем, при живых родителях?
— Да ты проходи, в ногах правды нет, - пригласил хозяин, - рассказывай: как дела, как здоровье.
— Да… яки тут дела, колы проблема на проблеми, проблемой поганя. Фельшер ехидный в город посыла. Заладыв в одну дудку – йдь, да йдь, обследуйся, снимкы робы. - То ли для галочкы, то ли ответственность спыхнуть с сэбэ. И прыкынь, сразу догадався, чие лекарство хворобу сняло. Ну, да. Баче, шо полекшало и всё равно – йдь, Тоби и мини спокойнишь будэ.
— Прокопыч зря не скажет, раз надо – езжай. Что-то ты всё вокруг да около. Давай ближе к делу. В чём загвоздка-то, деньги нужны?
Никита будто ждал вопроса, смахнул сухую слезу с заискивающих глаз, заканючил:
— Да и бэз того нужда замучила, яка там езда? Це на дорогу трэба грошэй и там всюду платы. При бэсплатной-то медицини, бэз грошэй ны суныся, а на мини пять душ, сам знайшь. Всых накормы, обуй-одинь. Хоч и донашують одын за другым, ны хвата обновы. Хоть в узол завяжись, а конци с концямы ны сходяця. Сосюра вздохнул, - у Тымохы черывыкы, того и дывысь, разваляця.
Вот шельма – усмехнулся про себя Калина. Начал издалека, а к чему подгонит, понятно сразу. И ведь крючок с обувкой метко забросил. А то б я так не помог, без хитрости. Выручить нуждающегося – святое дело. К тому же худобу Тимкиных ботинок и сам приметил. Думал, как помочь поделикатнее, чтоб не обидеть, а оно вон как сложилось. Вот и ладно.
Между тем, крепло согласие у Тимки с Калиной. С жаждой молодого первооткрывателя постигал таёжную науку паренёк. Уже стали знакомы заповедные места и тропинки, промысловые навыки и хитрости, научил его охотник ориентироваться по компасу и лесным приметам. Не подводили паренька терпение и выносливость. Намётанный глаз бывалого таёжника замечал пробуждающийся азарт, когда вместе тропили, выслеживали, караулили дичь. Однако примечал и другое. Созерцательность и чуткость до краёв заполняли неокрепшую душу, чужая боль и вид крови мучил её. После неизбежных в охотничьем деле сцен Тимка замыкался и молчал. Нет, не привыкнет – сделал вывод Калина, но к собственному удивлению, не расстроился открывшейся черте характера. Знать, предопределено так свыше, у каждого свой путь.
В руках Тимофея удивительным образом оживало дерево. Подберёт корешок или отсохший нарост, крутит в руках, будто невидаль какую рассматривает, потом часами ковыряет, шлифует. Глядь, а это и не корешок вовсе, а лесовичок с косматой бородой или лягушка в короне. Всё ж не зря исхожены на пару таёжные тропы, распахнулась душа мальчишки, наметились стёжки личной дороги. Благостно Калине от собственного открытия. Коль такое дело, не поленился потратить время, тщательно выбирал, не сразу нашёл подходящий комплект стамесок, а ловкий ножичек сработал собственноручно – пусть служит при всякой нужде и на добрую память.
Вернувшись из города, Сосюра пребывал в наилучшем расположении духа. Ещё бы, ведь барыш, вырученный от реализации припасов Калины, превзошёл ожидания. Оксана, упоминая охотника, наседала на мужа: «держись его, пригодится». Никишка, и без того захаживающий под разным предлогом, вовсе зачастил к старожилу. И не то чтобы дружба завязалась между ними, скорее наметилась связка в отношениях.
Дальние поездки стали регулярными, и всякий раз перед ними Сосюра встречался с охотником. Прошло не так много времени, а Никишку не узнать – приосанился, вроде как ростом стал выше в барсучьей шапке, одет по-городскому, и даже походка стала уверенней.
В один из вечеров застал он Калину за чтением старинной книги, удивлённо покосился на огромный фолиант, хотел было отпустить шутку, да стушевался от строгого взора хозяина. Вместо вопросов достал из-за пазухи бутылку, замялся:
-Розговор е.
Калина освободил стол, кивнул, приглашая гостя. Тот начал сразу, без обычных дальних подходов, хотя неловкие движения выдавали внутренний трепет, непроизвольно возникающий под прямым взглядом Калины.
- Дывлюся, я на тэбэ, Калына и не розумию. Усэ пры тоби. И умный и вызучий . Дило знаешь . Добро само в рукы прэ, а жывеш ны шибко богатэ. Чёго так?
- Так в две ложки есть не будешь, две шубы враз не оденешь. Всё, что надо для жизни имею, а большего… К чему? На тот свет с собой не возьмёшь, - усмехнулся Калина.
- Так-то оно так, но жизня одна. Хочиця ны перыбываця с хлиба на воду, а пожить всласть, шоб на широку ногу. Кишка худа? Сам россуды, скилько звирьря добувайшь, а сбуть куда? Госзакупок ныма, а пырыкупщикы в последний раз колы булы? То-то! Мыдок, рыбка – всёго повно, а ты бильше хлопцив балуешь.А можэ нэма рядом того, хто б пыдсказав, научив, да прыглянув за добром, шо даром раздаешь? Ты скажи. За процент хоть прыстрою. Всурьёз пыдняться можем. А колы деньжатамы подмогнэшь, ны пожалкуй: на магазинчик, чи ще на шо - вовик не запамятую.
- Это спекуляцией предлагаешь заняться? Не, не моё это. Уволь, дорогой.
- Тю! Да яка ж цэ спекуляция, ды яка-людина? Цэ так – трошки для сэбэ. Оцэ ты всю жизню по тайги рыскаешь, а шо маешь, окромя ревматизму? Ну, хоть мечта у тебе е?
- Мечта есть, как не быть. Только пачкать её барахольными делами не стану, не хочу жить с оглядкой, чтоб перед людьми было стыдно. И не уговаривай! – обрубил концы Калина.
На исходе зимы стихли метели, дым из печных труб не висел столбом, а медленно растекался, теряясь в солнечных лучах. Возвращаясь из школы, Тимка залюбовался игрой воздуха и света, воображение дорисовывало одному ему видимые картины. Остановился, закрыв глаза. Поднял голову, на лице улыбка. Солнечные блики пробивались сквозь веки, щекотали, вызывали новые ощущения, близкие к восторгу. Снова вспомнился дядька Калина и… его мечта, ставшая общей тайной. Охотник поделился заветным, вроде как невзначай, но Тимка-то понимал и без предупреждения: до времени нельзя болтать лишнего. Пока нельзя. А хотелось, хотелось рассказать о достойной цели, которой заразился и сам. Сделалось грустно. Перепады настроения стали привычны.
Он скучал по старшему другу. До боли под рёбрами, до спрятанных слёз, до беззвучного воя в темноте. И страдал не по-детски от непонимания, теряясь в догадках, что же произошло. В его слишком короткой жизни не было опыта предательства. Ну, так - случались недоразумения в бесшабашных мальчишеских проделках, но это не то. Несерьёзно. Блуждая в лабиринтах мыслей, неизменно заходил в тупик. Лишь интуиция подсказывала, нет – Калина не предатель, вопреки тому, что внушали отец с матерью.
Родителей как подменили. Ни с того ни с сего - наотрез запретили общаться с Калиной. Мол, жаловался на Тимку, что постоянно шастает, отвлекает. Колдун и чернокнижник, а его умение править скот и людей - от нечистого. Лучше с ним не встречаться, кто знает, что у старого шептуна на уме. Бдительно следили за сыном, пресекая попытки встреч. «Неправда! Калина – не колдун!», - пытался защищать Тимка, за что и получал тумаков. Наговоры не убеждали и злили. Уловив момент, тайком пробирался к дому охотника, но двор пустовал, а окна, прикрытые ставнями, лишь усиливали беспокойство.
Сплетни, что плесень – появляются ниоткуда, расползаются, как змеи, грязнят честное имя. У колодца собрался женский «консилиум». Перетирали новости, громкоголосая Оксана спорила:
-Говорю вам, против Бога всё это. Колдун, как есть колдун. Тоже мне авторитет… Скотину лечит, шо ж, тогда жену загубил, коль такой мудрый, да хороший?
- Окстись, Оксана, - возражали ей, - тот високосный год по сей день не забыть. В тайге пожарище страшное, огонь-то стеной подходил к селу, техники не хватало. Считай, все мужики сутками тушили. Там и сын Калины пропал, как ни искали, а не нашли ни живого, ни мёртвого. В это время - самый сплав, у баржи затор образовался, так наши бабы бадога в руки и взялись разруливать. Чай не впервой мужицкое дело справлять. Около Насти «крокодил» вынырнул да шибанул, зацепил под воду. Чуть не задавило, еле вытащили из-под брёвен. Недолго мучилась наша красавица-певунья. Когда Калина вернулся, уж поздно было, Настя будто только его и ждала, чтоб прибраться. Был бы рядом, как пить дать выходил.
Стих разговор. Повздыхали молча. Перед тем, как разойтись, кто-то вспомнил:
- Калина-то с Настей, по молодости, ох, и красивой парой были, шибко любили друг друга! Вот нате ж, какая петля в судьбе человеку выпала…
Тишина закралась в гостеприимный дом, накрыла ветошью напрасных ожиданий. Дыр много, а чувство вины без вины не находило выхода. Съедало изнутри. Чего раскис – ругал себя Калина, брался за дело и откладывал. Очередной раз подходил к окну, прислушивался, мнились шаги за дверью. Ан, нет. Спокойно всё. Только ветер гуляет по двору, да изредка дятел напомнит о себе размеренной дробью. По ночам ворочался, снилась Настя. Грустная. Звала, просила согреть, смотрела с лёгкой укоризной, напоминала. О чём? Просыпался в мороке, глядел в темноту. Никогда одиночество не было столь тягостным, как сейчас. Прикипел старый к малому, как к последней отраде, а оно надо ж, как вышло.
В ночь на Страстной неделе жарко горел Калинин дом, до утра безумствовал красный петух. На пепелище, рядом с подпёртой дверью, торчал осиновый кол.
Верность – спутница дружбы приводила к месту трагедии. Теперь никто не запрещал Тимофею бывать здесь. Он удивился, когда заметил, что кол пустил корни и ожил тоненькой осинкой. На ветру и без ветра деревце трепетало, будто что-то пыталось сказать.
Высоко в небе кружила птица.
- Кииииииииииии...
С высоты птичьего полёта виделось, каким слепым бывает доверчивое сердце в своём одиночестве. До чего коротка, порой, людская память. Нестерпимо жаль. Жаль. Жаль.
Послесловие.
Сбудется мечта Калины: в таёжном селе засияет куполом часовня, одетая в деревянные кружева. В сумерках перемен для неприкаянных душ должно быть место примирения с Богом.
