Что такое монгольская империя для Западных христиан в век знакомства с ними? В прошлой статье я описывал, как европейцы решили, что государство легендарного царя-пресвитора Иоанна - это и есть государство монголов. И вот вроде бы начался какой-никакой контакт с монголами, и мифу положено начать умирать… или нет?
В первую очередь стоит сказать, что страны, непосредственно попавшие под удар Западного похода монголов 1236-1242 г., не имели никаких иллюзий по поводу приверженности «татар» к христианству или несторианскому царству пресвитера Иоанна. Однако чуть более западные государства Европы ещё рассчитывали если не крестить восточную империю, то как минимум использовать её мощь в своих целях. В этом расчёте прослеживаются остатки той сладкой мечты видеть в монголах несторианского спасителя христианского мира.
Так, например, в хронике Жана де Жуанвиля, посвящённой Людовику IX, присутствует момент, когда к королю Франции во время Седьмого крестового похода прибывают, предлагая свою помощь в борьбе за Святую землю, послы от «короля татар» (факт, вызывающий достаточное сомнение). Король, конечно же, воодушевившись возможным союзником, послал дипломатическо-миссионерскую экспедицию, прибавив ей весомости дарами, главным из которых был великолепный шатёр в виде часовни: «Со своими послами король отправил татарскому королю шатер, изготовленный в виде часовни, который стоил очень дорого, так как сделан был из добротной алой ткани. И король, дабы убедиться, сможет ли он обратить татар в нашу веру, повелел изобразить в шатре Благовещение Богоматери и все остальные положения веры».
А далее следует самое интересное - послы, проделавшие немалый путь до Великого хана, были умело использованы монголами в своих внешнеполитических целях: «… когда великий король татар принял послов и дары, он послал, обещав безопасность, за несколькими королями, которые еще не явились сдаться на его милость; и велел натянуть для них шатер и обратился к ним так: «Сеньоры, король Франции прибег к нашему милосердию и подчинился, и вот дань, которую он нам прислал; и ежели вы не сдадитесь на нашу милость мы отправим его вас подчинить». И из них оказалось достаточно тех, кто из страха пред французским королем сдались на милость этого короля». Я сомневаюсь, что кто-либо из французской миссии, да и сам король, ожидали такого неожиданного поворота. Здесь проглядывается достаточно интересное и своеобразное восприятие монголами посольств как таковых, так как посольство здесь приравнивается чуть ли не к подчинению великому хану, что мы увидим и далее в этой статье.
И конечно же, вместе с вернувшимися французскими послами не могли не прибыть и послы хана, начавшие с привычных риторик о мире во всём мире и закончившие требованием дани: «Мир — доброе дело; ибо на мирной земле и четвероногие мирно щиплют траву, и двуногие мирно обрабатывают землю, дающую все блага. И мы передаем тебе эти слова, дабы предуведомить: ты не обретешь мира, если не установишь его с нами. Ибо поднялись против нас пресвитер Иоанн, и тот король, и тот (он называл многих из них); и всех предали мы мечу. Посему велим тебе посылать нам каждый год столько золота и серебра, сколько потребно удержать нас в друзьях; а если ты не сделаешь этого, мы уничтожим тебя и твоих людей, как поступили с теми, кого называли выше». К сожалению, хроника не рассказывает об ответе Людовика IX на это вызывающее требование, считая должным лишь оповестить читателя о раскаянии короля за то, что вообще отправил туда послов.
Помимо французских дип. отношений с монголами можно привести в пример их аналог с папой римским Иннокентием IV, отправившим послание к великому хану. Делегацию к монгольскому правителю возглавил Джованни Плано Карпини. Он прибыл как раз во время восшествия на престол нового хана – Гуюка. Гуюк по-своему воспринял прошение папы о мире, воздержании убийства христиан и принятии ханом католической веры: он увидел в этом лишь желание папы и его верноподданных покориться великому хану. На остальную часть письма хан ответил отказом, при этом достаточно неплохо аргументируя свои военные действия в сторону Венгрии: «Вечный Бог убил и уничтожил эти земли и эти народы, они не послушались ни Чингисхана, ни великого кагана, ни приказа Бога. Как и твои слова, они показали себя высокомерными и убили наших послов, которых мы отправили. Как человек может взять и убить по собственной воле, вопреки приказу Бога?». Такое восприятие дипломатического текста было вызвано как проблемами перевода, так как слово «мир» являлось синонимом «подчинение», так и культурной пропастью в восприятии мира между европейцами и монголами, которая не раз прослеживается в работах путешественников, миссионеров и послов той эпохи.
Как мы знаем, ни Папы Римские, ни короли Франции не склонили головы пред монгольскими ханами, что, конечно же, сыграло на пользу всей европейской христианской цивилизации. Но отчего вообще появились эти туманные надежды, будто бы монголы, великие и безжалостные, устраивающие бесчинства не только в далёкой Азии, но и в куда более близких Венгрии и Руси, готовы принести обет Божий во благо всего христианского мира? Как мне кажется, в этом зарыта целая совокупность факторов.
В первую очередь, это – уже разобранный мною миф о пресвитере Иоанне, который, как и любой другой миф, не собирался никуда исчезать одномоментно: он не только растягивал свою смерть, но и переносил себя в другие времена в слегка иной оболочке. Да, может, в самом начале эпохи множество европейцев и думали, что монгольская империя – это если не государство царя-пресвитера, то так грандиозных масштабов военный поход, в который он отправился со своим воинством на Запад. Однако уже в третьей четверти XIII века встречается версия о том, что монголы – бывшие подданные таинственного Иоанна, восставшие и одолевшие его. Но ведь нельзя же одолеть великого государя без божественного вмешательства? Так в той же самой хронике Жана де Жуанвиля послы, отправленные к «татарам», рассказывали о том, что один из князей, помогавший монголам в войне с пресвитером, взобрался на самую высокую вершину, где узрел кого-то, довольно сильно напоминающего Господа-царя на троне (достаточно популярный образ в Средневековье) в окружении 12 царей (видимо, аллюзия на апостолов) и ангелов. И именно этот Бог-царь даёт силу прообразу Чингисхана не только для победы над пресвитером, но и для покорения всего мира.
Вторым фактором я бы назвал достаточно распространённое на территории Монгольской империи несторианство – одно из течений восточного христианства. Про его распространённость упоминается и в хронике Жана де Жуанвиля, и в книге монаха-путешественника Гильома де Рубрука «Путешествие в Восточные страны», и в произведении Плано Карпини, того самого францисканца, возглавившего миссию папы Иннокентия IV, «История Монгалов, именуемых нами Татарами». Упоминается не только про их немалое количество, просто как таковое, но и про их привилегированное положение при великом хане Мунке и даже про то, что среди высших слоёв в монгольской иерархии были приверженцы несторианства: Сартук, старший сын хана Батыя (и позже – хан), военачальник Хулагу, возглавивший поход на Ближний Восток в 50-ых годах.
В-третьих, нельзя не упомянуть про политико-религиозную обстановку тех лет, подталкивающую европейцев к поиску любых – даже таких, на первый взгляд, неочевидных альянсов. Христианский мир, неспособный удержать самый святой из городов, постоянно терпящий поражения на Востоке своих границ от своего главного конкурента, исламского мира, нуждался в союзнике. И этот союзник мог быть кем угодно, хоть фантастическим пресвитером из Индии, хоть прикончившим его «татарским ханом». Однако в «нашей истории» ни один из этих спасательных кругов не сработал. Христианскому миру пришлось самолично решать свои проблемы.
Автор - Иван Калинин