В 1273 году по приказу дерптского (тартуского) епископа в качестве пограничного укрепления по соседству с Псковским княжеством на правом берегу реки Яамаоя на месте городища коренных обитателей этих земель – того самого загадочного «народа чудь», которым, по всей вероятности, были предки нынешних сету, была возведена весьма мощная по тем временам крепость.
Новую немецкую твердыню изначально посвятили Деве Марии, назвав Фрауенбургом («Городом Госпожи»). Позже, однако, прижилось название Neuhausen (в переводе с немецкого «Новое строение») — Novum castrum на латыни, напоминающее о том, что крепость была выстроена на месте более древнего чудского поселения. Отсюда же методом кальки возникли её русское (Новгородок) и эстонское (Vastseliina) названия.
В 1354 году рижский архиепископ в своём письме папе Иннокентию VI описал чудо, случившееся в часовне Нейгаузена в одну из сентябрьских ночей 1353 года. По его словам, когда обитатели крепости, услышав таинственную музыку в часовне, пошли посмотреть, что там происходит, то увидели две свечи в свете молнии. А прежде висевший на стене крест теперь без всякой опоры стоял на алтаре.
После этого поклониться свершившемуся в Нейгаузене чуду стали приходить паломники не только со всей Ливонии, но даже из Германии. Согласно преданию, находившийся в замковой часовне крест многим увечным вернул зрение и слух. Кроме того, посещение Нейгаузена давало 40-дневное отпущение грехов, что было продекларировано самим папой Инокентием VI.
В 1342 году в Нейгаузене было завершено строительство замка, начатое по приказу магистра Ливонского ордена Бурхарда фон Дрейлебена. Имея 19-метровые башни и стены 4-метровой толщины, Нейгаузен стал форпостом германско-католической экспансии Ордена на восток и серьёзным оборонительным узлом на пути ответных походов русичей. К примеру, в 1501 году русский воевода Даниил Щеня, разорив в ходе осады, длившейся несколько дней, окрестности Нейгаузена, так и не смог взять сам замок.
Таким образом, неудивительно, что вскоре после начала Ливонской войны и взятия воеводами Адашевым, Басмановым и Бутурлиным в мае 1558 года Нарвы (русский Ругодив) 60-тысячная русская армия 15 июня на своём пути вглубь Ливонии приступила к осаде Нейгаузена.
Крепость защищали 60 рыцарей с несколькими сотнями воинов во главе с Юргеном фон Юксюллем. Несмотря на свою малочисленность, они почти месяц сопротивлялись, отражая натиск русских войск под командованием воеводы Петра Шуйского и князя Андрея Курбского. 30 июня после разрушения русской артиллерией крепостных стен и башен немцы отошли в верхний замок.
Оставшиеся в живых орденцы приняли решение прекратить бессмысленное сопротивление и сдали крепость. Согласно утверждениям штатного ливонского пропагандиста (хроникёра) того времени, Юксюлль сотоварищи были якобы раздеты догола и отпущены, местные чудские крестьяне, укрывавшиеся в замке, зверски убиты, а младенцы разрублены пополам.
До 1582 года Новгородок-Нейгаузен оставался в русских руках, после чего перешёл к полякам, затем к шведам. В 1655 году полуразрушенные укрепления Нейгаузена были восстановлены шведским королём Карлом X, однако уже в следующем веке Нейгаузен потеряет своё значение как крепость. В 1656 году русские вновь овладели им, но уже в 1661 году опять уступили его шведам.
Ныне живописными развалинами крепости Новгородка-Нейгаузена можно полюбоваться в 3-х километрах к востоку от посёлка Вастселийна Выруского уезда. В комплекс открытого здесь музея входит также большой парк, окружающий замковый холм.
В книге писателя И. И. Лажечникова «Последний Новик», написанной в 1833 году, имеется прекрасное художественное описание Новгородка-Нейгаузена:
«В Нейгаузенской долине, где пятами своими упираются горы Ливонские и Псковские, проведена, кажется, самою природою граница между этими странами. Новый-Городок (Нейгаузен) есть уже страж древней России: так думали и князья русские, утверждаясь на этом месте. Отважные наездники в поле, они были нередко политики дальновидные, сами не зная того.
Замок нейгаузенский построен на крутом берегу речки Лелии, передом к Лифляндии. Четыре башни по углам, соединяющая их ограда, — все это грубо выведенное из дикого, неотесанного камня, — довольно глубокий овраг с трех сторон, с четвертой — обделанный берег, — вот вся искусственная сила этой твердыни. Зато как далеко, как зорко оглядывает она перед собою вправо и влево всю немецкую сторону!
Все, что идет и едет от Мариенбурга, Риги и Дерпта, все движения, за несколько десятков верст, не укроются от сторожкого ее внимания. Только сзади господствует над нею отлогое возвышение, беспрестанно поднимающееся на две с лишком версты до гребня горы Кувшиновой; но там — сторона русская! Речка Лелия течет перед лицом замка, изгибаясь, в недальнем расстоянии, с левой стороны назад, с правой вперед. На углу правого изгиба насыпь (вероятно, и на левом была подобная же, но она застроена теперь корчмою); несколько таких искусственных высот, служивших русским военными укреплениями, идут лестницею по протяжению печорской дороги. Некоторые из них уцелели доныне, иные обросли рощицами, другие изрыты дождями, а может быть, и жадностью человеческою. Струи речки мелки, но шумят, строптивые, будучи преграждены множеством камней, временем брошенных в нее с высоты башен.
Вид из замка обнимает Лифляндию на несколько десятков верст; перед глазами разостлан по трем уездам край ее одежды. Прямо за речкою, в средине разостлавшейся широко долины, встал продолговатый холм с рощею, как островок; несколько правее, за семь верст, показывается вполовину из-за горы нейгаузенская кирка, отдаленная от русского края и ужасов войны, посещавших некогда замок; далее видны сизые, неровные возвышения к Оденпе, мызы и кирки.
Левее струится из мрачной дали прямо на Нейгаузен дорога рижская; еще левее чернеет цепь гор Гангофских, между которыми поднимает обнаженное чело свое царь этих мест — Муннамегги (Яйцо-гора), наблюдающий, на протяжении с лишком ста верст, рубеж России от Мариенбурга через Печоры до Чудского озера, и накрест свою область от Нейгаузена, через возвышения Оденпе и Сагница, до вершины Гуммельсгофской. Между горами видна и знакомая нам оппекаленская кирка. Все как на блюде! Русская, однакож, сторона закрыта отсюда скатом Кувшиновой горы, как полою великолепного шатра.
Чем далее поднимаешься по этому скату, тем картина расширяется и углубляется. Глаз без помощи орудия отказывается схватить все, что она предлагает ему. На вершине Кувшиновой горы сильнее бьется сердце русского: с нее видишь сияние креста и темные башни печерского монастыря, место истока Славянских Ключей, родины Ольги, Изборск, и синюю площадь озера Псковского. Здесь уже настоящая Русь! Только полуверцы, обычаями, верою, языком — смесь лифляндцев с русскими — означают переход из одного края в другой.
Во время, которое описываем, замок представлял, как и ныне, одни развалины. Взорван ли он и покинут без боя шведами, бессильными удержать его с малым стреженем, который он мог только в себе вмещать, от нападений русских, господствовавших над ними своими полевыми укреплениями, давним правом собственности и чувством силы на родной земле; разрушен ли замок в осаде русскими, — история нигде об этом не упоминает.
Известно только, что последние в 1072 г. уже были властители Нейгаузена. Здесь и у стен печерского монастыря было сборное место русских войск, главное становище, или, говоря языком нашего века, главная квартира военачальника Шереметева; отсюда, укрепленные силами, делали они свои беглые нападения на Лифляндию; сюда, не смея еще в ней утвердиться, возвращались с победами, хотя еще без славы, с добычею без завоеваний, с чувством уже собственной силы, но не искусства. Здесь полководцы, обезопасенные упрямою беспечностью Карла, имели время обдумывать свои ошибки, готовить новые предначертания и учиться, таким образом, науке войны...».
Аллан Хантсом