Друг мой, Колька ПисьмЕнный, был взаправдашним хохлом: в пятом поколении его семья жила в Житомире. А я - настоящая москалька, тоже в пятом поколении жила в Москве. Глубже копать не доводилось.
В сентябре 1983 года, будучи десятиклассницей, я отправилась на кафедру физвоспитания Московского геологоразведочного института и заявила там, что собираюсь у них учиться, соответственно выступать за «Буревестник» и им нужно придумать, как уже сейчас, пока я еще в 10-ом классе, меня взять на всякие сборы-соревнования, чтобы я не передумала к ним поступать.
Осчастливленная кафедра физвоспитания в лице тренерши горнолыжной секции МГРИ попросила меня пробежать десяточку под дождем по стадиону, посмотрела на секундомер и обалдев от счастья, согласовала мое участие в числе студентов на сборах в Кировске «на Ноябрьские», как было принято в те времена: к празднику 7 ноября приматывать по паре дней справа-слева, плюс выходные и получалась неделя. Немного поканючить и 10 дней можно закосить. Это у студентов. А у меня, так вообще были в это время школьные каникулы.
Надо сказать, что горнолыжная секция МГРИ была небогата на спортсменов. Основу составляли третьекурсники, вставшие на лыжи на первом курсе и не спившиеся к третьему. Почему не спившиеся? Удивительные были времена.
Институтам и их научным работникам профсоюзы выдавали землю и деньги под гаражи, горнолыжные базы и яхт-клубы. Но руки нужны были свои.
В результате в Яхроме был принадлежащий МГРИ склон, бугельный подъёмник и пяток геологических балков (они же строительные вагончики). Все это работало на общественных началах для членов секции, среди которых были и профессора с семьями, и аспиранты, и первокурсники.
Но косить траву, ровнять склон, чистить дорогу, натягивать по осени трос на канатке, а по весне его снимать - все надо было самим. И это называлось ОПР (общественно-полезные работы). Без трудодней в секцию не брали, хоть ты будь какая звезда.
В результате мы закатывались в Яхрому в те балки в пятницу после школы (я имею ввиду высшую школу, то бишь институт), клали на субботние лекции, и ОПРили до понедельника с ночевками в тех балках.
Напомню, что вуз мой был геологоразведочный, и испугать геологов и буровиков ночевками, скажем так, «без подушки» - было сложно. Преподавателей вуза тоже не пугали студенты, приходившие на лекции в штормовках, резиновых сапогах и с рюкзаками. Даже наоборот. Любая походная жизнь и полевая работа приветствовалась.
Было нормальным, когда студент уезжал на производственную практику в июне в Якутию и возвращался аккурат к ноябрьским, поскольку сентябрь в нашем специфическом вузе был месяцем каникул, а за октябрь приводилась справка, что по метеоусловиям вертушки не могли вывезти геологов из тайги и они добирались до базы пешком.
Фильм «Территория» видели? Этот производственный роман был про нас.
Кстати, Олег Куваев - автор романа - был выпускник МГРИ, мало того - моего геофизического факультета, и у нас проводились горнолыжные соревнования памяти Куваева. Его сестра дарила победителям книжки. Пять экземпляров «Территории» с дарственными надписями стоят рядком в квартире моих родителей.
Итак, на базу в Яхрому в пятницу после школы заезжали горнолыжники-активисты, завозили рюкзак с выпивкой и пололи траву до понедельника.
Я, само собой, присоединилась к трудодням, но по малолетству меня не приглашали на полный цикл общественных работ, и я участвовала только в воскресных перемещениях разного мусора по склонам.
Мой пионерский энтузиазм напрягал и веселил умудренных жизнью старшекурсников.
Ну что, Кировск так Кировск. Апатит твою Хибины мать. 15 раз я там была в школьные годы и потом еще 6 в институтские. Для подмосковной горнолыжной школы (Подрезково), этот Кировск был вечной базой: соревнований там проходило полно, снега - в три роста с ноября по май, плацкарт и спортшкола с раскладушками в спортзале - не дорого. Знала я там каждый забор и железнодорожные станции от Москвы до Апатит тоже. Наизусть, включая время стоянки поезда.
Папа провожал меня в тот раз до вагона. Обычно, класса с пятого, никто никуда меня уже не провожал - на работе отпрашиваться замучаешься, а тут он поехал. Волнительно все же - со студентами, взрослыми мужиками отпускает 16-летнюю дочь, которая сама себя в институт устроила.
У вагона стояло несколько деловых курящих парней спортивного вида. В руках по пиву. Папаня сказал, что сразу видно - спортсмены, горнолыжники.
— Мужики, вы геологи будете?
— Ну есть такое, а чего хотим?
— Ну вот девочка с вами едет. ВЫ УЖ ЕЁ НЕ ОБИЖАЙТЕ!
Студенты хохотнули, но хамить при папе не стали.
Со всеми ними мы были шапочно знакомы по тем общественно-полезным работам на сенокосах в Яхроме.
— Ну, девочка, давай, купе пятое, полка верхняя тебе. Прощайся.
В этой компашке впервые мне и встретился Колька ПисьмЕнный.
Не буду рассказывать долго про подробности наших тренировок с компанией тех ребят (3-4-5 курс) в Кировске, при минус 20 в полярную ночь, хотя для каждого из нас: для меня и пятерых парней этот сбор стал незабываемым. Я научилась играть в преферанс и делать коктейли по рецептам Венички Ерофеева.
Любимым был все же свой собственный рецепт с фирменным названием «Прыжок в неизвестность» - портвейн «Кавказ» смешанный с портвейном «Зося» ( «Золотая осень»). Больше в Кировске в те времена ничего не продавалось.
Ну, а теперь конец истории.
Через 10 дней. Платформа Ленинградского вокзала, фирменный поезд «Северное сияние» Мурманск-Москва приходит примерно в 8 утра. Волнующийся папа бежит издалека по платформе, догоняя проехавшую мимо дверь моего вагона. Мы вываливаемся на платформу с лыжами и рюкзаками, и он с разбегу врезается в наш нестройный секстет.
— Привет, дочь, ну что, как дела, тебя не обижали? - папа строго смотрит на нетрезвых с ночного поезда парней.
— О, мужик, это снова ты? Слышь, ты чего, когда ее провожал, главного нам не сказал?
— Не понял, что не так?
— Какого фига, ты не сказал нам: «НЕ ОБИЖАЙТЕ ЕЁ, потому что КТО эту девочку обидит - ТОТ ТРЁХ ДНЕЙ НЕ ПРОЖИВЁТ!»
Короче, пока я заканчивала десятый класс, образовалось в моей институтской жизни десяток старшекурсников поклонников горных лыж: парней, которые наконец-то увидели, как надо кататься на лыжах и были очень довольны, когда уже на первом курсе кафедра физвоспитания дала мне какую-то ассистентскую должность по договору и копеечную зарплату, назначив как бы играющим тренером.
Основная наша тренерша была вовсе не горнолыжницей. Кафедра физвоспитания ничего особенного предложить не могла и на ставку взяли тетеньку ХХЛ размера, бывшую пловчиху. Она мужественно стояла с секундомером везде, где ставили, пытаясь организовать хоть какие-то занятия, и по мере сил своих освобождала посетителей горнолыжной секции от физкультуры.
Наша самостийная секция по зиме собиралась в Яхроме с пятницы по понедельник. Тренировались серьезно: преферанс, гитара, скрипка, портвейн «Кавказ», тазы пельменей, освещенная прожекторами гора в лесу, бесконечно крутящийся бугельный подъемник, езда на лыжах передом и задом, сугробы, санки, спирт рекой и стрельба из привезенных с полевых работ ракетниц.
Спали, не снимая горнолыжных ботинок, на нарах, построенных во всю ширину балка. По очереди, по мере того как заканчивались силы в части пития.
Колька катался хреново - слабо сказано. Долговязый, длинноносый, чуть сутулый, - он великолепно играл на скрипке и на гитаре, травил анекдоты и кормил народ житомирским салом, был душой компании, но катался хреново и это было бесперспективно - нескладный он был для того спорта. Да и лыжи у него были всегда разные: за неимением денег на свои, он побирался на «дай покататься». Но это не мешало ему ездить в Яхрому и настойчиво учиться у меня в секции.
Я закончила второй курс, а он пятый. Я вышла замуж, а его распределили его на Камчатку.
Через год мы встречались в Крыму, лазили по скалам и ныряли за крабами, варили на пляже мидии и болтали про камчатские вулканы. Колька платил за все пирожки и автобусы, - а больше нам и не нужно было по тем счастливым временам. Он перестал бедствовать - в геологической партии на Камчатке по тем временам платили богато: множество коэффициентов и полевое довольствие. Прощаясь, Колька оставил мне 600 рублей денег и попросил купить ему в Москве на черном рынке хорошие горные лыжи.
Я купила на толкучке на Сайкина (там, где сейчас около «Спорт Марафона» идет 3 кольцо, в те времена был пустырь и черный рынок горнолыжки) ему Россиньолы с креплениями «Маркер». Приличные ботинки он где-то раздобыл без меня. Я страшно завидовала тем лыжам - удалось урвать спортивную модель, и одновременно боялась. Ну куда этому чайнику такой богатый прикид? Он же гонять начнет!
Так ли, сяк ли - удалось передать с попутчиком лыжи на Камчатку. Колька обещал честно записаться в местную секцию и ходить на тренировки.
Прошел год, вот уже и я на пятом курсе.
И тут приходит ужасное известие: Колька разбился на лыжах. В хлам. Разогнался до дури, не справился со скоростью и въехал в опору освещения в центре горы. Переломано всё и мозги отдельно. Кольке 25 лет.
Господи, почему я знала, что так будет? Зачем я купила ему спортивные лыжи…. Мне хотелось удавиться. Я была виновата в этом ужасе.
Главное, я знала, что он рос у мамы один, а отец его погиб в автоаварии, за рулём, когда Кольке было два года.
Три десятка разных институтских друзей включилось в помощь. Сначала маму туда. Потом деньги собрали помочь перевезти его в больницу в Новосибирск, нейрохирургов на Камчатке не было. Потом операция за операцией. Мама там, все время нужны деньги. Кто сколько мог. Я уже мыла окна и организовывала всякий прочий промальп - рассказ про это тут 👇 поэтому помогала.
Коляна врачи собрали кое как. Пока собирали голову, потеряли левую ногу и левую руку: там было много дробленых и винтовых переломов костей.
Достали осколки, как-то примотали, срослось как попало: никто не заморачивался - думали не жилец.
Но он выжил, и врачи начали тянуть на аппаратах Илизарова ногу и руку, ломать повторно, сращивать.
Но толку особо не было: голова не работала. Он не мог говорить, ходить и кушать.
Перевезли его в Житомир.
Мама как раз ушла на пенсию и стала за ним ухаживать. Достатку - ноль. Четвертый этаж пятиэтажки без лифта, две маленькие смежные комнаты, совмещенный санузел, кухня 4 метра, две сотки огорода без забора в общих полях неподалеку от дома. Кормились на пенсию старика, пенсию инвалида и с огорода. И это был 91-ый год. Вы помните какие там пенсии были? Вы помните ту инфляцию? Я бак машины заправляла - больше платила, чем в него была пенсия.
Телефон городской у них дома был. Я звонила иногда, разговаривала с мамой. С Колькой говорить было невозможно: он мычал что-то в трубку, понять можно было только буквы. Мама просила лекарства.
Шел 92-93 год, Украина отделилась, лекарства стало посылать чуть сложнее.
Мы регулярно привозили Кольку в Москву к разным светилам на консультации. Мама сажала его в поезд Житомир-Москва, мы встречали на этом конце и везли в больничку. Но основой реабилитации все называли ежедневные занятия: лечебную физкультуру и физиотерапию и таблетки пачками вдогонку. А как это осуществить в рабочем районе Житомира с не ходячим пациентом, живущим на 4 этаже в доме без лифта?
Дальше лечить иностранца в Москве стало некоторой проблемой - все бесплатное для них кончилось.
Мама Колькина приняла свой крест и перестала бороться. Попросила привезти за ее деньги им в Житомир цветной телевизор. Раз уж предстояло ей и сыну следующие много лет сидеть дома, то хоть с телеком. А в Житомире был полный голяк.
Мы с моей подругой Ирой Ивановой, понимая, что у мамы деньги точно последние, собрали с институтского народа денег и привезли в Житомир здоровый телевизор - самый большой, какой нашли по тем временам. Коробка еле влезла в купе.
Притащили все это в квартиру и остались ночевать, устроившись традиционно - в спальниках на полу.
Пока устраивались на полу, пришлось разгрести кучу вещей, стоявших повсеместно. Какие-то кипы журналов «Работница», перевязанные бечевками, банки с квашеной капустой, коробки с разнообразным хламом.
Я тогда позволила себе сделать ей замечание: «Вы чего так все завалили дома? Колька еле ходит на костылях. Ему простор нужен, у вас квартира маленькая, а тут эти банки и старые журналы повсеместно».
Маман обиделась конкретно: «Вы давайте меня не учите жить, привезли телек - спасибо от Коли. Деньги вот могу половину отдать, остальное потом, и давайте двигайте домой завтра, нечего вам тут делать, у нас с Колей все хорошо».
Денег, мы, конечно, не взяли, кое-как переночевали, обняли понурого Коляна и уехали. А что еще можно было сделать? Не драться же с его мамой.
Звонить стали реже, мама ничего не просила. Коля мычал в трубку. Деньги я отправляла с каждой оказией.
И вдруг, о чудо! Скайп! И Колькин школьный приятель, торгующий компами, собрал ему какую-то развалюху. Говорить Колян не мог, а по клаве стучать - запросто. Коля ожил и стал со всеми нами переписываться ежедневно.
Мы поняли, что пора попробовать еще разок привезти его в Москву и полечить долго, ну минимум 2-3 месяца в профильной клинике. Но он абсолютный иностранец. Как быть?
Деньги деньгами, но иногда и они ничего не решают. Ну не брали иностранца ни в какую в то лечебное заведение, где приятель наш общий через знакомых с профильным врачом договорился.
Тут случился триллер с многоходовкой. Было в нашей компании много классных парней, но один отличался невероятной элегантной внешностью и носил по этому поводу кликуху «Князь». Кстати, разрешите представится, меня в те нежные годы все звали «Маманя». Суровому мужскому коллективу геологов-горнолыжников нравилась моя попытка их учить кататься. Я же у них как бы была тренером. За старания свои, будучи малолеткой, я была прозвана пятикурсниками по-доброму - «Маманя».
Ну вот, бывший студент-буровик, переведшийся в другой институт после армии, на пару лет старше Коляна, с прекрасным позывным «Князь», носил еще более прекрасную фамилию Бессмертный. Он был большим другом Кольки. ПисьмЕнный с Бессмертным устраивали квартирники у Игоря в московской однушке, где Колян играл на скрипке, а Князь - на гитаре. А еще у Князя всегда была заначка ликера для девчонок. Князь, кроме прочего, ходил в серьезные горы и на момент этих событий был уже КМС по альпинизму.
После многочисленных и многолетних метаний, Князь остановил свой выбор на чудесной девушке Татьяне и дело шло к свадьбе. Но для попытки спасти Кольку нужно было сделать серьезную рокировку с документами: Колян должен был стать москвичом. Как? Жениться на москвичке.
И Князь с Татьяной недолго думая, решили помочь кардинально: Таня вышла замуж за Коляна и прописала его к себе. Я снабжала проект деньгами, еще парень организовывал врачей, еще одна семейная пара поселила Колю у себя дома.
Таня, с фамилией Покровская, мечтала выйти замуж за Арбатского и стать «Арбатско-Покровской». Москвичи поймут.
Но вышло что оказалась она женой инвалида-хохла Письменного, которого мы пытались лечить всеми силами. Прошло полгода борьбы. Дело сдвинулось. Мы встретились для обсуждения дальнейших планов, и я офигела, увидев Князя и глубоко беременную Таню.
— Люди, вы сейчас во что играетесь? Вы парня больного спасаете, а ребенка своего в какую яму загоняете? Танька, разводись немедленно!
— Маманя, ты чего кипеж подняла? - вступился Князь, - если чего, Колян от ребенка откажется, я потом усыновлю.
— Эй геологи, вы с гор слезьте! Разговор о всей будущей жизни малыша. Кто знает как дело повернется? Фамилия у мелкого будет по маме? Арбатский?
— Не, Бессмертный!
— Княяязь! Ты законы читал? Отцом бывший муж будет, даже если развестись успеете без суда: беременная с инвалидом-украинцем. Тебе еще надо будет умудриться на ней жениться в день развода…
Все бросили всё и начали спасать молодую семью.
Выкрутились. А подлеченного Коляна пришлось отправить домой.
Шли годы. Я отправляла в Житомир по 3-5 тысяч долларов в год с разными оказиями. Еще одни наши друзья забирали Коляна ежегодно летом в Подмосковье, к себе домой на месяц-два: мама сажала его в поезд на том конце, мы принимали на этом. Тут же дом наполнялся былыми героями геологических рассказов и преферансом до утра.
Кольку одевали в наши б/у шмотки, кормили домашним и еще он часами залеживался в ванне с пеной, как маленький ребенок.
Князя было не видать - летом он пропадал подолгу в горах.
Но однажды я позвонила Коляну с ужасной новостью: Князь в 49 лет погиб под пиком Ленина, провалился в трещину на леднике. Как Князь Бессмертный мог погибнуть? Кто угодно, только не он…
Колька был безучастен к произошедшему: во время возвращения к маме в Житомир онвпадал в состояние «воля-не воля, все равно» и мы не знали почему.
Шли годы. Деньги-Житомир-деньги-дача в Подмосковье. Ничто не предвещало беды. Я старалась собирать деньги для Кольки со всех - чтобы не забывали, что он есть. Но подписчиков становилось все меньше: уезжали, разводились, старели, погибали…
Один наш приятель Арсеич сделал на себя кредитку и передал её в Житомир. Стало проще - можно было просто скидывать на карточку деньги, а Колян там их тратил.
Несколько раз к нему ездила наша подруга Лена, возила по мелочи всякие вещи, таблетки, помогала на месте чем могла.
Однажды её прорвало.
— Ребята, там квартира в ужасном состоянии.
— А что можно сделать? Насколько все плохо?
— Ну, как тебе сказать… помнишь сказку братьев Гримм «Горшочек вари»? Там горшочек столько наварил каши, что жадные жители города потом в каше вынуждены были делать ходы вместо улиц. У Коляна также.
— Лена, а что можно сделать?
— Ничего, пока там живет его мама.
Ну ничего, так ничего. Я не придала значения сказочным текстам Лены.
И вот декабрь 2013-го. Вдруг в Скайпе Коля пишет, что срочно нужна помощь, причем физическая: мама 75-летняя сломала шейку бедра и её увезли в больницу. А он съел все что нашел и выйти из дома не может.
Я и муж - мы мгновенно купили на завтра билеты на самолет до Киева и аренду машины в аэропорту. Друзья наши - Саша с Ларисой, - в тот же вечер сели в поезд. На следующий день мы на арендованной в аэропорту машине заехали в Киеве на вокзал, подхватили их и рванули в Житомир. Было часа три дня, когда мы добрались до 4-го этажа хрущевки в Житомире и постучали.
Дверь долго никто не открывал. Мы стояли за дверью вчетвером и слегка нервничали, кабы чего на случилось. Но через несколько минут дверь приоткрыл Колян: в тельняшке и валенках.
— Колян, привет, дай обниму!…
И тут я понимаю, что дверь открылась на 40 сантиметров и больше не открывается, а Колян не может протиснуться со своими криво сросшимися конечностям в эту щель.
Я стояла у двери первой.
— Маманя, что происходит, что там за дверью лежит? Почему открыть не можем? - сзади напирали институтские приятели.
— Ребята, шаг назад… тут проблема. Держите мою сумку, куртку, шапку и я попробую протиснуться туда и разобраться.
Через 2 минуты я протиснулась обратно.
— Ребята, это жопа. Огромная. Вы даже не представляете, что там…
— Давай толком говори, что за фигня?
— Там квартира, забитая мусором до потолка.
— Это что, юмор такой?
— Какой на хрен юмор. Там три старых телевизора, холодильник и швейная машинка дверь подпирают изнутри. А дальше - говна разнообразного, вам по пояс будет. Везде. Валом. Местами до потолка.
Знаете, что такое «Синдром Плюшкина»? Это когда обнищавший человек становится сумасшедшим маньяком на тему, что он умрет с голоду и любой хлам ему может спасти жизнь. Еще пригодится и продать можно, если что.
Колькина мама, в прошлом инженер, сначала потерявшая мужа и оставшаяся с грудничком на руках, вырастила его и через 25 лет получила инвалида без единого шанса восстановления. Родственников ноль, пенсия по старости у нее, по инвалидности у него. Пенсия в лихие 90-ые в Украине, да, впрочем и везде, была такая, что не хватало на черный хлеб, не то что на лекарства. Мама сначала стеснялась с помойки тащить в дом все подряд - мы в тот момент как раз с телевизором приезжали, и я еще не поняла что за коробки с хламом повсюду.
А потом она стала носить в дом всё. Пожилая женщина, не знаю как, затаскивала без лифта на 4-ый этаж ломаные телевизоры, столы, тазы, посуду всех видов, выкинутые лекарства, старые радиоприемники и прочую хламовую электронику, рулоны с гнилыми тканями, старые батарейки, связки старых учебников, ящик с часами без стрелок… чего только не выбрасывали со старых заводов - все в дом.
Застекленный балкон был забит битком до потолка - палец некуда засунуть. Дверь на балкон завалена хламом, света из окон нет совсем, стекла треснутые, рамы ломаные, но не холодно - все завалено по потолок вещами.
Ванны не было. Вернее, она была теоретически. Гора старых химикатов, ломаных вёдер, рваных полотенец и пустых стекляшек от духов и шампуней - корыто битком и до потолка. Через полный слой вещей в рост проделан лаз к раковине, где течет только холодная вода. В сизо-ржавой раковине валяется пластиковый ковш.
Зачем? Набрать воды и слить рядом стоящий унитаз. В нем воды нет и подавно. Вонючие, почти черные полотенца и горы упаковок разнообразного дешевого мыла…. Свет не горит.
Свет вообще горит круглосуточно в трех точках: в коридоре, у Кольки монитор компьютера, у люстра над кроватью. Все.
Две кровати похожи на норы - шмотки свешиваются отовсюду: гора ломаных стульев, на них висят тряпки, между стенами натянуты веревки, на которых гроздьями примотаны пакеты и авоськи с самым нужным...
— Ребята, не заходите внутрь. Раздевайтесь и вставайте цепочкой, я начну выгребать с краю, вы передавайте на пролет ниже. Валите там, потом выносить дальше будем. Нужны мусорные контейнера, это надолго.
Трое суток мы вчетвером выносили хлам. Медленно. Я говорила: «Перебирайте все штучно руками, не дай бог, выкинем какие документы, драгоценности, деньги».
Мы вытащили несколько тонн говна своими руками, вчетвером. Жители ходили по лестнице, прижавшись к стенам и спрашивали:
— Откуда такое счастье? Мы не знали, как спастись от этого! Вонь дикая, а балкон так вообще падает!
— Мы из Москвы.
— Да ладно вам врать. Москали в Житомире говно таскают?
— Мы друга спасаем. И нам по фиг как называется ваш город.
— Не, это чудо, такое от не может быть.
— Может. Вот коробку возьмите, вниз снесите, пожалуйста!
— Не, у меня радикулит, я не могу. Может мне что надо? Можно посмотреть в квартире?
— Идите вы… куда шли….
Четыре ЗИЛа. Четыре грузовика! На дворе 21 декабря, суббота. Кроме того, у них там Рождество, никого не найти ни за какие деньги. Чудом водилу подрядили вывозить все это на свалку.
Три дня мы возвращались в гостиницу и подолгу стояли под душем. Ломило все тело, позвоночник превратился в труху: мы стащили из квартиры и погрузили в грузовики десяток тонн вещей, которые 20 лет эта тетка день за днем собирала по мусоркам и тащила домой. Самое тяжелое - огромные эмалированные тазы с квашеной капустой, стоящие друг на друге на дощечках типа под гнетом и спрессовавшиеся в соленый капустный камень. Сотни килограмм старой погрызенной мышами крупы...
Футболки свои я просто выкидывала - вонь от них была несусветная, а стирать сил не было. Сначала стояла под душем, потом садилась на пол в душе - сил стоять не было. Чувствовала себя, как битая старая вонючая блохастая собака. Но любому навозу приходит конец, если его разгребать вчетвером.
Выволокли и вымыли все. Кое-как залатали стекла. Купили кухню, холодильник, газовую колонку, микроволновку, плиту, кровать, стол…
Вынесли ванну и унитаз, купили душевую кабину, поставили краны и раковину, включили хоть какую-то воду.
Нужно было ставить новый унитаз и делать прочий ремонт хотя бы чтобы оно работало - собрать разрушенную сгнившую электрику, а не ради красоты.
Купили все, но мастеров на Новый год найти невозможно.
Приволокли Коляну тяжелой жратвы на полгода вперед: мука, сахар, рис, гречка, макароны, консервы.
Напрягли банк, сделали ему кредитку, чтобы можно было платить коммуналку и прочие услуги дистанционно, пополнять деньгами из Москвы.
Я доехала до больницы, поговорила с врачом: обещали маман там подержать две недели. Упросила, пока будем делать ремонт.
Обошла всех соседей, поздравила с новосельем. Познакомилась и упросила их следить за Колькой, а мне звонить, как только будет известно про маму.
Уехали. В Новый год дистанционно делали ремонт. А сволочей на свете полно. Увидев не ходячего и неговорящего инвалида, одноразовые строители наваляли кое как подобие ремонта, забрали у него денег - две цены, рассказав страшных сказок, а тот отдал деньги. Но об этом я узнала позже, когда встретила того мастера по приезду в квартире Коляна и потребовала лишние деньги отдать инвалиду, за что почти схлопотала по морде с проклятиями в адрес москалей, и в результате в драку полез мой муж.
Третьего января позвонила врачиха и попросила забрать Колькину маму: «С переломом шейки бедра в больнице лежать не чего, через два дня выставим её с кроватью в коридор из палаты и кормить не будем».
Звоню второй семейной паре. Нет ребят - свалили на Кавказ на лыжах.
На дворе утро третьего января 2014 года.
Мы с мужем прыгаем в машину и катим в Житомир. Ехать долго, проезжаем Киев уже поздно вечером.
Ничего не понимая, пересекаем Майдан на машине с московскими номерами. На площади горят горы покрышек, гарь, крики, флаги, стрельба из ракетниц. Но нам не до этого.
Утром следующего дня мой муж и случайно нанятый мужик доделывают душ и газовую колонку. Я вешаю занавески и покупаю посуду, постельное белье, стиральную машинку. Звоню в больницу - завтра вечером заберем. Обещают потерпеть.
Забиваю холодильник и морозилку до отказа продуктами, ящик тушенки и сгущенки - НЗ на случай, если за продуктами выйти не смогут. Гору любимого Колькиного чая. Ставим систему спортивных перекладин над кроватью Коляну - чтобы мог вставать удобно и тренироваться. Покупаем и ставим перед кроватью мамы плоский телевизор. Включаем новости.
Там какой-то треш на украинском языке - на майдане войска, пожары, стрельба, убитые... Выключаем, нам не до новостей. Мы почти всё успели. Еду в больницу.
В палате 6 старых женщин.
— Анна Андреевна, вы меня помните? Я Алла, с телевизором к вам приезжала!
Пустой взгляд на стену, насквозь меня.
— Здравствуйте.
Маман оказывается огромной старой рыхлой вонючей кучей тряпок, весом в 120 кило.
Натягиваю на нее что могу натянуть, чтобы вытащить ее на мороз и выволакиваю на больничной каталке на улицу. Как-то эту тушу со сломанной шейкой бедра пересаживаю с каталки в свою машину.
Понимаю, что позвоночник мой умер окончательно. Едем к дому. Звоню мужу.
— Ребята, здесь беда. Тут тонна сала. Как это поднять на руках на четвертый этаж - я не понимаю.
Мужу 53, какому-то случайному помощнику тоже под 50. Ступенька за ступенькой, целый час они разными способами перемещают стул и стонущую на нем тетку по узкой лестнице хрущевки вверх. Та изображает смерть, но подбадривает их, чтобы продолжали тащить. Затаскивают её в дом.
Тут пришло время офигеть мамаше. Точно так же, как я пару недель назад обомлела, увидев заваленную навозом под потолок квартиру, так она выкатила глаза сейчас и произнесла: «Коля, нас обокрали!».
Потом ему шепотом: «Молчи, пусть воры уйдут!», и уже громко: «Коля, дай мальчикам на чай 50 гривен, спасибо помогли до дому дойти».
Мы ушли в гостиницу, оставив на кухне горячий обед.
На утро мы снова были у Коли. Пытались поговорить с мамой — разобраться, где пенсия, где документы, как дальше жить двум неходячим. Мама молчала как камень. Боялась, что украдем её золотые зубы.
День ушел на то, чтобы научить Кольку ходить в магазин на костылях по лестнице с сумкой, хотя бы за хлебом и пользоваться в магазине кредиткой.
Еще день ушел, чтобы оплатить на несколько месяцев вперед всю коммуналку и научить Кольку делать это дистанционно через комп: готовили его к автономке.
Уезжали мы в последний день новогодних каникул - то ли 7, то ли 8 января, на границе был кошмар. Простояв на морозе в нейтральной полосе, на въезде в РФ около 8 часов, я по телефону организовала несколько скандалов российским пограничникам и добралась до дельного совета - проехать по дикой сельской дороге крюк в 200 километров и пройти в Россию через пустой пост. Из нейтральной полосы мы развернулись и въехали обратно в Украину. Ночь метались по лесам… но это вторая история. Закончим про Кольку.
При прощании он сиял как свеже отчеканенный серебряный рубль. Никогда в своей жизни он не жил так красиво: бедные школьные годы в 70-х вдвоем с мамой, потом институтская общага, геологический вагончик на Камчатке, бесконечные больницы и 20 лет в свинарнике.
Только тогда я поняла, почему во время его пребывания в гостях в Москве, он не вылезал из ванны: дома он вообще не мылся - негде было.
Прошел месяц и Колины тексты по скайпу начали меняться:
— Мама сказала, что пропал рулон дорогой ткани, теперь вторая вещь пропала. Вы не брали? Папин старый фотоаппарат.
— Колян, какой на фиг старый фотоаппарат. Мы выкинули все. Там была тонна старых предметов: от рваного баяна до кофемолки без мотора. Ткани типа «пионерский галстук» для написания лозунгов были, полный шкаф ими был забит, я их пристроила в соседний детский клуб. Там горы черти чего было, о чем ты…
— Это папина память была. Кто-то его украл.
— Колян, кто мог украсть? Кроме нас там никого не было!
— Папину память украли….
Мама из дома не выходила: на ходунках, которые я ей купила, перемещалась на кухню, которую я ей отремонтировала, кушала то, что я ей купила и гадила в чистый унитаз, который я ей установила.
Еще через 2 месяца. 20 марта 2014 года. По скайпу:
— Что вы за козлы, сначала украли все наши вещи, а теперь украли Крым.
— Колян, ты в своем уме? …
— Вот пусть у вас Японцы украдут Курилы, я тогда послушаю тебя.
Я по-прежнему собирала по 500 долларов в месяц копейками с разных друзей и отправляла Коляну на его карточку через разные сложные схемы. Но разговаривать с ним не могла.
Он продолжал лить помои на всех нас.
Через полгода я сказала ребятам: «Все, друзья мои. Получается, что я не знаю того, кому мы помогаем всю жизнь. Я уже сделала усилия над собой и создала себе правило – не обращать внимания на слова больного человека, ведь он умрет без меня, но я больше не могу. Вот вам всем обратно собранные от вас деньги, кто будет дальше его спасать – сообщайте, я сдам. Но я не могу, чтобы об меня вытирали ноги за украденный фотоаппарат и украденный Крым, а я тем временем дистанционно из Москвы организовывала доставку его маме памперсов в Житомире».
Ну что, Колька долго не писал. Через полгода написал два слова: «Мама умерла».
Я позвонила соседям. Оказалось умудрились похоронить одним днем.
Я пишу Кольке:
— Где документы на квартиру? Она приватизированная или государственная? Давай я найду тебе юриста, придет, сделает доверенность, все переоформит по наследству, я проконтролирую.
— Не надо, вы уже нас достаточно обокрали.
Наша подруга Лена взялась к нему ездить раз в полгода на пару дней. Мы собирали вещей и денег. Так он прожил еще три года: помогали, но говорить с ним было невозможно.
Но вот зимой перед Ковидом пришла весть, что Колян умер от инсульта.
В 54 года, 27 из которых я его спасала. Потому, что когда-то купила своему ученику слишком спортивные горные лыжи. И не спасла.
PS. А в углу его комнаты все эти годы стояли его любимые лыжи, которые я ему купила.
А это про пятого человека, которого я не смогла спасти.