Редкий дождь робко шуршал опавшей листвой, угрюмый осенний лес должен был вот-вот уступить место зловонной топи. Где-то вдалеке, за мокрыми темными кронами, протяжно прогудел храмовый колокол Шаттенбюрна.
Услышав его, трое крепких мужчин, идущих по лесной тропе, остановились, устремив взоры сквозь чащу в направлении священного места.
- Воистину, наш труд простой, но он благословлен Авациной! – произнес чернобородый здоровяк.
- Да, Йенс. Нашими силами топь освобождается от этих жутких колючих зарослей, мы открываем дорогу воинам света к чести и славе, и немного приближаем тот день, когда мы сможем спокойно жить на своей земле, не опасаясь, что наши жены и дети будут пожраны гнилыми исчадиями топи.
- Ты никогда не думал о том, чтобы стать одним из них, а, Ханс? – не поворачивая головы, обратился чернобородый к высокому и плечистому блондину.
- Думал. Но это все пустые мечты: я обычный дровосек, мой отец дровосек и дед тоже дровосек. Я молюсь Авацине, но чтобы стать воином света и карать нежить во славу Ее этого мало. Мое дело - рубить оскверненный лес, расчищая путь пред достойными ее милости. Впрочем, мы много разговариваем: Йенс, Оливер, идемте!
По мере приближения к болотам, окружающий пейзаж постепенно менялся: характерные для этой части Гевонии берёзы, ясени, дубы и ели уступали место странным, причудливо изогнутым деревьям, в каких-то из них угадывались знакомые черты, но это было сродни тому как в очень дальнем родственнике можно было угадать форму бровей сестры своей бабушки по линии отца, не более. В целом, эти отпрыски извращенной природы было принято называть просто топняком, чтобы не ломать голову.
- Этих уродцев оставим молодняку! – усмехнулся в усы Оливер. – Наша порода у самых трясин!
Работа дровосека в Шаттенбюрне – дело не для случайных людей: топи крайне плодородны опасными тварями, которых лишь последние тысячу лет удалось хоть как-то контролировать усилиями Авацины и ее последователей, но по всей ширине болот не выставишь отряды храмовников. Вдоль западного предела у Шаттенбюрна ходили регулярные патрули, а на случай ночных атак в храме поселения на постоянной основе располагался небольшой отряд, состоявший из нескольких жрецов и десятка воинов. По-хорошему, силы так себе, но у Авацины и ее служителей дел по всему Иннистраду, и окраинный Шаттенбюрн, очевидно, не был местом главных столкновений.
Местные жители старались не вырубать здоровые естественные деревья и кустарники, зная, что совсем рядом есть противоестественные уроды, это всё-равно, что стричь нормальные волосы, не трогая совсем рядом здоровенный колтун. Возможность видеть живой древний лес, как и явление Авацины, не давали угаснуть надежде жителей Шаттенбюрна, да и всей Гевонии вместе с землями Мурланда, на окончательную победу над скверной. Однако, работа у самых трясин таила в себе опасность встречи с теми самыми умертвиями, что терроризировали Мурланд многие века. Каждый раз, когда очередные селяне шли рубить лес, они понимали, что могут не вернуться.
Через некоторое время троица остановились. Перед ними замысловатыми узорами простирались заросли топняка, то тут, то там разделенные зловещими зеркалами болот, что своим внешним спокойствием будто приманивали из души ростки отчаяния.
- За всей этой скверной мы должны стремиться видеть свет! Да, работа наша проста, но она, в конце концов, принесёт нашей земле мир! Все, что требуется от нас – это с наивысшим усердием крушить, - Ханс принялся наносить мощные удары огромным топором, продираясь сквозь топняк все глубже и глубже в сторону болот. – эту проклятую богами стену!
Утробный смех ворона где-то в листве вдруг нарушил ровный ритм топоров, лесорубы остановившись принялись всматриваться в мутные воды и оторочку комыша, окаймляющую их.
Водная гладь заколебалась и пошла пузырями, что поднимаясь со дна нарушали слой серо-зеленой ряски, оставляя в нем темные пятна.
- Всем назад! – Ханс замахал рукой, призывая товарищей вернутся к границе топи.
Из зловонной пучины, цепляясь руками за только срубленный топняк, ползли презренные чудовища: неровный хор наполнил воем тишину болот.
- И там они! – Йенс указал топором на восстающих из трясины справа и слева на пути их отступления. – мы окружены!
- Возможно, это один из тех дней, - кричал на бегу Ханс, - когда Шаттенбюрн оскудеет на пару-тройку человек, но, - его голос пронизал металлический оттенок. – давайте же продадим свои жизни сегодня по самой высокой цене! Во имя света! Во славу Авацины!
Где-то внизу трое смельчаков рубили оживших утопленников. Большой иссиня-черный ворон наблюдал за сражением, поворачивая голову то одним, то другим глазом, периодически моргая и каркая – он знал, после всех этих битв наступит его время, время выклевывать у павших глаза и языки. Нужно просто немного подождать.
- Их слишком много! – топор Оливера застрял между ребер одного из ходячих трупов, в то время как другой громко мыча быстро приближался, раскрыв пасть и готовясь вцепиться в живую плоть.
Йенс, работая лезвием и топорищем, отбивался сразу от троих. Топор Ханса, сокрушив уже с десяток умертвий стал скользким от налипшей тины и стекающего по рукоятке ихора из раздробленных голов. Очередной замах, удар, - ах, сзади! – оттолкнув левой рукой нападающего, правая на мгновение ослабла, рукоять, подобно ужу, уползла из кисти и, проскользив по влажной траве, топор упал в воду.
На празднике весны, когда молодые юноши и девушки, иногда даже держась за руки, прыгали через костёр, очень важно было хорошенько разбежаться, чтобы не упасть прямо в огонь. «Главное, не потерять темп! Чем более мы медлим в отступлении, тем плотнее нас окружают. Да, мы, пожалуй, потеряли темп и падём сегодня…Но, Авацина! Именем твоим я вдохновлюсь и голыми руками буду рвать врагов во славу света, пока силы не оставят меня!»
Вдруг всё вокруг Ханса словно погрузилось в вязкий кисель, звуки исчезли, свет потускнел, лишь в том месте на небе, там, где за тучами должно быть солнцу, проявилось яркое пятно, которое будто втянуло в себя все его внимание, и услышал он голос властный, но ободряющий: «с именем моим идти тебе впредь! Встань во весь рост и неси же свет мой в пределы этого мира!» Ослепительная вспышка вдруг заполнила всё пространство вокруг, а когда зрение вернулось, все чудовища пали и уже начинали распадаться на части, как если бы та темная сила, что вела их, внезапно была уничтожена.
Крик ворона словно эхо, становился все тише и тише, оглашая окрестности смесью недоумения и разочарования: три дровосека не умерли в этот день, оставив жадную птицу без угощения.
