.
.
.
Вспоминая советских поэтов- вундеркиндов, помимо широко известной Ники Турбиной невозможно не вспомнить Владимира Полетаева, и Игоря Поглазова , совсем юных поэтов с трагичными судьбами . Полетаев родился в Саратове, (погиб в Москве в 18 лет , в 1970) а Поглазов родился и жил в Минске. Если Владимир Полетаев прожил 18 лет, выбросившись из окна (как пишут на почве любви к старшей его женщине), Игорь Поглазов погиб, покончив с собой не достигнув даже 14 лет, произошло это в 1980 году. Правда, все что он написал до 13 лет – и бездонно и поразительно. Не случайно даже Андрей Вознесенский дал высокую оценку его стихам. Нужно все таки, прочертив родство , отметить и разницу между двумя поэтами . Владимир Полетаев – прежде всего юноша сверходаренный чисто литературно и поэтически, это ощущается уже по одним его мастеровитым переводам , не говоря о стихах . Он необыкновенно чувствовал слово, его воздействие на природу и мир, и поэтическое эхо. Именно эта ранняя одаренность – и привела юношу к отчаянью и гибели. Говоря же об Игоре Поглазове, это еще более таинственный случай. Как вспоминают, в свои 12, 13 лет Игорь выглядел на все восемнадцать, внешне он был большим и мужественным , (даже, наверное дерзким, если судить по отдельным фотографиям) ,и наверное, местная шпана обходила такого рослого юношу стороной . Правда. насколько внешне он был сильным , настолько в глубине своей неземной природы он оставался хрупким, нежным и неприспособленным к какому либо земному выживанию. С одной стороны , это не такой и редкий случай, если окунуться в культуру и историю , можно вспомнить поэта Бориса Поплавского (внешне очень сильного и большого., а внутри обреченного) да и зачем так далеко заходить, если в качестве родственного примера можно привести одного Маяковского, на которого кстати, по воспоминаниям Игорь внешне походил? Быть может и Маяковский, и Поплавский ощущали себя какими -то архаичными, огромными животными, помнящими божественную, первозданную зарю., в нынешнем мире способными оказаться лишь жертвами . И все таки, с другой стороны ни Маяковский ни Поплавский вундеркиндами не были, да и так рано они не повзрослели, как Игорь Поглазов .
Быть может , подобное бремя раннего взросления, (вкупе с редким поэтическим даром) и послужило одной из причин его гибели. Если продолжить сравнение Поглазова и Полетаева, у Игоря Поглазова был не просто редкий литературный дар, как у Полетаева, а дар поэтического тайнослышанья , и тайновиденья того, что скрыто в духовной сердцевине жизни и мира. Не случайно, в его стихах так много религиозных мотивов, и обращений к Богу. Его стихи, именно бездонны. Игоря Поглазова можно смело назвать классиком белорусской и русской поэзии , как во Франции считается классиком Артюр Рембо , (писавший до 17 лет) хотя, случай Поглазова. случай еще более уникальный. Конечно некоторые читатели могут возразить , что Рембо оставил по меньшей мере два хрестоматийных гениальных стихотворения, это Гласные и Пьяный Корабль . Игорь Поглазов же скорее оставил наброски, или черновики своих стихов. «Хрестоматийных « стихов у него не найти, его поэзия это прежде всего поток. Поток состояний, образов, озарений, формул. Его уникальная природа ощущается не в отдельных его стихах, а во всей его поэзии, которая воспринимается как произведение.
Наверное, это можно отнести и к стихам Владимира Полетаева.
Стихи Игоря Поглазова
* * *
– Милая, родная,
Добрая, шальная,
Для кого земная,
Для меня – святая.
Хочешь, дорогая,
Сядем на диван.
Пусть гроза ударит
В старый барабан.
Пусть она промчится,
Не задев стекло.
Что дано навечно –
То дано назло.
– Милый, милый, милый,
Твой ответ смешон.
Листья собирают
Старики в мешок.
Листья собирают.
Листьям всё равно.
Пусть они не знают,
Что такое зло.
За весенним ветром
Не видать зимы.
Не ищи ответа
У полночной тьмы.
Январь 1980
ЗАРИСОВКА К ЗАДУМАННОЙ ПЬЕСЕ О СПИНОЗЕ
Мне не простит Господь
Моих святых грехов.
Его я проклял плоть,
Его я пролил кровь.
Я не боюсь Тебя.
Услышь мой глас земной.
Я вышел из огня,
Чтоб умереть с Тобой!
1980
* * *
Мы с тобою связаны
Круговой порукой.
Ночь такая тихая.
Не слыхать ни звука.
Наши руки скрещены
И к кресту прибиты.
Мы с тобой повенчаны
Круговой обидой.
Наши сроки кончены.
Не найти ответа.
Эти травы скошены
На пороге лета.
Это просто музыка
Не даёт покоя.
Мы с тобой повенчаны
Голубой водою...
Декабрь 1980
* * *
Cпаси меня от Страшного суда.
Пусть смоет пот дождя пути сюда.
Спаси меня от Страшного суда.
Спаси меня от Правильных речей.
Как будто чей-то я и вроде бы ничей.
И позови меня на пиршество дождей.
Убереги меня от Тщетных дум,
И о себе самом Проклятых дум,
И от чужих всегда проклятых дум.
Мой милый друг, безвременен и свят,
Пусть за решёткою окна деревья спят,
Пусть кресла полудремлюще глядят
В остывший засыпающий закат.
О мой философ, друг, приятель мой,
Сегодня я какой-то сам не свой.
Стою у входа в ледяной сезам,
А для чего стою, не знаю сам.
Спаси меня от Страшного суда,
От Правильных речей – от их суда,
От тщетных дум, от тщетных-тщетных дум...
Сентябрь 1980
ОСЕНЬ
Вечер. Падают листья. Падает дом. Падают машины на мокрой блестящей мостовой.
Купол церкви жёлт, как листья. Он пахнет апельсинами, а листья горчат лимоном.
Это осень, посмотрите – это осень. Осень на земле, осень в жизни, осень в душе. Только сейчас я разгребаю ногами листья, которые падают на землю, влекомые её притяжением.
Кружится, кружится всё. Дом, машины, деревья. Я тоже кружусь. Кружусь и пою.
Это осень, это осень – посмотрите. Эти листья, эти травы – это осень. Свет фонарный, свет шафранный – это осень.
* * *
Обвяжи мне шею лебяжьими руками.
Что же было с нами?
Ты меня целуешь нежными губами.
Что же стало с нами?
Ты проходишь мимо, задевая пламя.
Что же будет с нами?
Декабрь 1980
Стихи Владимира Полетаева
***
Свобода, да, о вечная свобода,
свобода жить, свобода умирать.
И белый снег — какая благодать —
с январского повалит небосвода…
А там весна и грохот ледохода,
ручьям и рекам — русла выбирать…
Потом страда — спины не разгибать…
Ржи золото, деревьев позолота —
всё позади. Уже ноябрь дохнул.
Пригорки листьев вместо листопада,
пустых кустов колючая ограда,
деревьев голых чёрный караул
и первый снег. Раскрытая тетрадь
белым-бела, как смертная рубаха…
Свобода жить. Свобода жить без страха.
Без страха жить. Без страха умирать.
***
Кружился снег, стократ воспетый,
кружился медленно и строго,
и под полозьями рассвета
плыла январская дорога.
Неприбранная мостовая
лежала в белом беспорядке,
мучительно напоминая
об ученической тетрадке.
Ах, сколько снега, сколько снега,
какая чистая страница —
пройти, не оставляя следа,
и в пустоту не оступиться.
Ах, детство, детство, моё детство
моё фарфоровое блюдце,
мне на тебя не наглядеться,
мне до тебя не дотянуться.
Над розовыми фонарями,
над фонарями голубыми
кружился снег, и губы сами
произносили чьё-то имя.
***
...живу по горло в январе,
в неслыханном его затишье,
и шарканье в парадном слышу,
и чей-то кашель во дворе.
Запоминаю каждый шорох,
оглядываюсь на бегу,
а над рекой дымится город
в тяжелом елочном снегу.
А там, за выгибом реки,
уже темнеют переулки -
озябшие особняки,
как музыкальные шкатулки.
***
Ах, как накурено в темном подъезде,
ах, как натоптано, ах, как темно.
Черная лестница, белая песня -
черное, белое - словно в кино.
Прямо из горлышка - горько и сладко,
жарко и холодно - пей без остатка!
Катится вечер, гремя и звеня,
девочка в губы целует меня!!!
***
Февраль фарфоровый, хрустальный,
и гуттаперчевый февраль.
Легко всплывала над устами
дыханья - белая спираль.
И по спирали, по спирали
слова лукавые всплывали -
прозрачней мыльных пузырей.
и плавали вдоль фонарей
и фонарей не задевали.
Ты говорила: не хочу,
и вырывалась, и смеялась,
и снова к моему плечу,
заплаканная, прижималась...
***
Вот снег неумелый и мокрый
по горло дворы завалил.
О, привкус живительной охры
на синьке февральских белил.
А большего нам и не надо,
такая у нас благодать,
такая простая отрада
снежки в мирозданье кидать.
***
Окно выходит на задворки,
на жестяные гаражи.
Учебник в почерневшей корке
на подоконнике лежит.
А дальше – желтые ограды,
подслеповатые дома,
и воробьи не в меру рады,
что вот кончается зима.
А ты молчишь, меня не слышишь,
едва страницы шевелишь,
и вдаль на облака и крыши,
за раму черную глядишь.
А там, гудками пробивая
окраинную благодать,
легла дорога окружная –
не развести, не разорвать.
В . Полетаев
* * *
…но вы забыли, что в итоге
стихи становятся травой,
обочиною у дороги,
да облаком над головой.
И мы уходим без оглядки
в неведенье и пустоту,
когда нам давние загадки
разгадывать невмоготу…
А ветер длинными руками
раскачивает дерева,
и листья кружатся над нами
и превращаются в слова…
(стихотворение из предсмертной записки)