Героине нашей только-только исполнилось девятнадцать, когда сердце её пробила ажурная стрела. Быть бы этой стреле главным лотом на самом престижном столичном аукционе, её бы там с руками оторвали. А уж цену бы точно взвинтили до небес. За изысканность формы, мягкость и нежность ядовито-красочного оперения, узор и остроту закалённого стального наконечника, — за художественную смертоносность. Так нет же! Не нашла наша стрела себе другого применения, кроме как угнездиться в сердце бедной девушки. И засела-то крепко-накрепко, зараза! Ни вперёд, ни назад. Не выдернуть.
А выдергивать никакого желания и не было. Желания были другие, и было их много. Целовать, обнимать, любить… Кто ж не знает? Годы-то какие! Хотелось подарить всю себя, всю свою нежность и ласку, тело и душу, все свои мечты и сокровенные тайны только ему одному, предмету всех её мыслей, меткому стрелку, стильному лучнику.
И подарила.
А предмет, получив что хотел, собрал вещички и отбыл в неизвестном направлении. По-английски, так сказать, ушел. Записочки объяснительной не оставил, ручкой помахать не удосужился. Отца и братьев у девушки не оказалось (отец-то был, да сгинул где-то с перепоя), в погоню за быстрым ходоком никто не отправился, и бежал злодей с небитой мордой.
А про стрелу забыл. Так и осталась она в сердце у нашей героини. И по-прежнему — ни вперёд, ни назад. Не выдернуть.
Плакала она день, плакала два, три. На четвёртый перестала, а потом — опять в слёзы. День плачет, день молчит. И снова ревёт. Через месяц немного успокоилась: всхлипнет днём пару-тройку раз и вроде как всё нормально, улыбнется даже. А ночью уж… так никто же не видит.
И сон плохой стал. Совсем спать перестала. Похудела вся.
Мать тоже извелась, чуть с ума не сошла. Доченька покушай, доченька попей, доченька скажи что-нибудь. А что доченька скажет? Мать смотрит, такое дело, по-серьёзному всё как-то оборачивается, и давай ребёночка единственного по врачам водить-показывать и свою горе-беду рассказывать. Теплилась надежда слабая: подскажут-де доктора, что с дитятей.
А доктора что, разве волшебники? Они давай все как один свою песню петь: витаминчиков побольше, овощей-фруктов (гранатику в особенности), глюкозки, гемоглобинчику, а ещё подольше на свежем воздухе гуляйте, и всё будет хорошо. Эскулапы, что с них взять? Один только кардиолог удивил. Направил на ЭКГ и УЗИ сердца. Всё сделали, и что же? Диагноз такой, будто героиня наша десять лет заправским форвардом за сборную Италии бегала: гипертрофия левого желудочка, прогибы трех стенок, ишемия и ещё пара-тройка заумных терминов, вроде склероза сердца. Это в девятнадцать лет. Мать в шоке. Удивления выше крыши. Откуда такое, не знает. А то, что у дочурки стрела в сердце, невдомёк.
Но мать быстро успокоилась, взяла себя в руки (всё-таки женщина взрослая, бывалая, всякого насмотрелась) и принялась за дело.
Всё, как врачи прописали: покой, витаминчики, овощи-фрукты (гранатики в особенности), прогулки на свежем воздухе... Помогло. Вроде дочка повменяемее стала. Уже не надо было ни с ложечки кормить, ни купать. Сама и есть начала, и мыться. От еды уже не отказывалась. На вопросы, правда, или не отвечала, или отвечала неохотно. Сама разговор, конечно, не начнёт, на улицу одна не выйдет, но не всё же сразу?! Мать вздыхает да плечами разводит: ну ничего мол, уже и так хорошо.
Правда, как забудется на минутку, так опять за старое. Всё, конечно, бывает — любовь, страдания, ля-ля-тополя, туда-сюда, но чтобы так по балде долбануло?!!! Головой покачает да и гонит, выпроваживает эти мысли. Глядишь — и уже по-другому сама себя успокаивать начинает: пройдёт, пройдёт, всё образуется, всё наладится. Окна зашторит, сядет, бывало, на старый скрипучий диван, обнимет, приголубит дочурку великовозрастную, гладит по голове бедовой и приговаривает: ничего-ничего, всё хорошо будет. А у самой-то слёзы в два ручья прямо на дочку капают.
Так и маялись месяца три, потом только отпускать начало, и то помаленьку, того и гляди ещё хуже обернётся. Но ничего, пережили. С грехом пополам выходила мать дочку.
И вот героине нашей уже двадцать два. Похорошела девчонка. Грудь оформилась — залюбуешься, попа появилась, фигурка — хоть на подиум выставляй. Парни мимо проходят — спотыкаются. Красавица девка. Только глаза грустные. Хотя она от этого только краше.
А в сердце по-прежнему стрела.
Но стрела стрелой, а дела делами. Девчонка институт закончила. Диплом синенький, правда, но и то хорошо, слава богу, что не отчислили. На работу устроилась, в фирму туристическую. Красивые девушки везде нужны. Оклад неплохой положили, а в конверте каждую неделю ещё и в два раза больше выдавали. Но заставили улыбаться. Тут уж стрела у тебя в сердце ажурная, метким стрелком пущенная, или кнопка канцелярская в ягодице, а будь добра — улыбайся. Приучили. И чего стесняться?! Зубки-то все здоровые, ровные, один к одному. В общем, жизнь потихоньку наладилась.
Парни порядочные и мужчины серьёзные вниманием не обделяли. Букеты дарили, комплименты говорили, в грамотные рестораны на грамотных машинах возили. Старались вовсю. Подаставали свои пластмассовые луки с капроновой тетивой — и давай пулять в неё пластмассовыми стрелами с резиновыми присосками на конце. Того не знали, что настоящая стрела, и не стрела даже, а болт арбалетный, ажуром замаскированный, в сердце трепетное вонзился. Да и где пластмассе со сталью спорить, а капроновой нитке — с воловьими жилами, в тугую струну свитыми? Не влюбилась ни в кого. Как статуя каменная. И не нашлось рядом волшебника, который бы вместо того, чтобы пластмассками пулять, взял бы да стрелу эту аккуратненько и вынул.
Дальше больше. Порядочные парни покрутились-покрутились да, обломившись, и отошли. Других невест выбрали, попроще, не таких каменных. А стоит порядочному человеку уйти, кто на его место приходит? Правильно. Вот и здесь так же. Стали героиню нашу охаживать уже другие парни. Этим и на сердце-то её было наплевать с высокой башни, и понастойчивее оказались. Она их гонит, они не идут, или идут, а потом опять приходят. И не любви хотят, а понятно чего — удовольствие получить. Много таких ошивалось, настойчивых. Всех разогнала, а один добился-таки своего. Не в себе уже была. Закрутили голову бедовую, вот и не убереглась. Неделю ходила как в воду опущенная, а потом снова улыбаться стала. И всё вроде хорошо. Была неприятность — и нет. Этот никакой стрелы не оставил. И на том спасибо. Зато на мужиков больше смотреть не могла. Точно аллергия на этих паразитов началась. Как представит что-то большее, чем рукопожатие, сразу в дрожь всю и бросает, и выворачивает аж от омерзения. Всех любителей удовольствий распугала.
По работе продвинулась, держаться уверенно стала. Посмотришь на лицо — и хочется порадоваться за человека: всё у неё пучком, жизнь прекрасна, птички кругом поют... Будто и нет стрелы в сердце. А стрела-то есть!
Ей уже двадцать восемь. И что же? Третье лицо в фирме, внешность безупречная, улыбка с лица не сходит. А внутри? Она и сама не знает. Стрела всё сидит, но проржавела уже вся. Никакого ажура не осталось. Вроде бы и вытащить уже можно, да никто прикоснуться не рискнёт. Других не подпускает, сама и думать боится.
Итак, сидит она одним замечательным солнечным утром в своем офисе, просматривает список на оформление в посольство Франции и вдруг знакомые фамилия-имя-отчество. Смотрит на фото — так и есть, меткий стрелок. Отдохнуть собрался в столице красоты. С женой и двумя детьми. Смотрела она на его фотку, смотрела… Сердечко ёкнуло пару раз и ничего, дальше забилось. Ни слёз, ни злости, ни обиды не было.
В аэропорт она все-таки пришла. Поглядеть на него вживую, каким стал. Думала, посмотрит и окончательно успокоится. Но очки темные взяла на всякий случай.
Посмотрела. Толстый стал, противный. Не тот совсем. А жена — без слёз не взглянешь. Тоже толстая, маленькая, мордочка злая, глаза наглые. Пока на регистрацию стояли, дважды переругались. С криками, с матами. Насилу успокоились, дети — в плач. Жалко их стало, детей-то, на вид вполне приятные ребята.
Поглядела наша героиня на них всех и обратно пошла. Ничего страшного вроде не случилось. Вытерла две черные полоски из-под очков и расстроилась: теперь надо краситься заново и наспех.
А стрела-то окончательно проржавела, да сама и выпала. Только легче от этого не стало. Сердце как было пробито, так и осталось. Кровь ручьем хлещет, а рана и не думает затягиваться. Как быть прикажете? Долго-то с дырой в сердце не протянешь.
Героине нашей тридцать. Ей всё хуже и хуже. Потемнела, похудела, снова ходит сама не своя, точно смерть чует. Отпуск взяла за свой счёт на неопределённый срок. Поехала вместе с матерью на курорт. А мысль нехорошая в голове всё навязчивее и навязчивее. И нету сил гнать её прочь. Вообще силушки нет, точно вся она вместе с кровью вылилась. Сколько могла, крепилась, а потом не выдержала.
Матери сказала, что уходит на прогулку к морю. И действительно пошла на набережную. Заглянула на причал, у катерка маленького остановилась. К ней тут же капитан этого дизельного плавсредства: Прокатиться не желаете? Плывём, куда скажете. Она пожелала «как можно дальше от берега». С ценой согласилась тут же, заплатила — и вот катер уже уносит её к горизонту.
Через полчаса она чувствует на себе настороженные взгляды. Опускаются сумерки. Она смотрит на пенный след. Уже почти собралась. Уже вот-вот, сейчас. Но капитан, негодник, всё испортил. Светит на нее прожектором, изучает с макушки до пят и с пят до макушки, глушит мотор, подходит, садится рядом и снова начинает её разглядывать. А ей и не страшно вовсе. Сердце продырявленное чаще биться не стало. Он на неё смотрит, она на него. В упор. Насмотрелись вдоволь. Потом он отворачивается, глядит в сторону, куда-то за борт и говорит тихонько, словно и не ей вовсе, что-то вроде «Не стоит так убиваться, дитя. Долго ты уже маешься. О матери бы подумала. И дурь эту из башки выброси. Дело, конечно, твоё, но не на моем катере. Мне такие приключения ни к чему, я уже не в том возрасте. Тебя, козу молодую, всё равно вытащу, а потом всю ночь не усну: кости ныть будут. Давай-ка возвращаться. Всё в жизни бывает, и не только сладкое. Сиди спокойно, договорились?»
Она вроде бы даже кивнула. Что-то даже промычала в ответ утвердительное. А потом как накрыло! Как закричит-заорёт во весь голос! Как начнет вопить да головой об сиденья и об пол биться, одежду и волосы на себе рвать! Капитан чуть с Кондратием дружбу не завел. Опомнился, а сделать ничего не может. Видит, девка вот-вот себя искалечит. И подойти невозможно — какое там поймать! Собрался, напрягся да так её орущую за борт и вытолкнул. Сразу утихла. Забарахталась, руки тянуть стала. А он хвать её за волосы и опять в воду головой опускает: попей, мол, водички, глядишь, оно тебе на пользу пойдёт, образумишься! Потом вытащил ни живую ни мёртвую, точно кошку драную. Будь здоров наглоталась! Так мешком безжизненным в каюту отволок, на мягкое положил, сухую футболку и джинсы рядом кинул, потом запер её, завёл мотор — и к берегу. Думал на берегу успокоиться, в себя прийти. Какое там! От нас так просто не убежишь!
На этом приключения сердобольного капитана только начались. Впереди ждали ещё большие спецэффекты. Пришвартовался, каюту открыл, катер бросил и бежит прочь — она за ним! В его футболке и джинсах, а своё платье и бельишко в руках сжимает. Идёт сзади в двух шагах и не отстаёт. Ему уже плохо, он останавливается, смотрит на неё, как на комара дюже вредного и говорит: «Чего тебе, бедовая?» Она молчит. По щекам слёзы в два ручья. Падает перед ним на колени и ноги его обнимает. Кругом люди, аттракционы, веселье. У мужика в голове совсем темнеет. Поднимает её кое-как с земли, а она ему и говорит: «Возьмите меня к себе». Видит капитан, спорить бесполезно: накрыло по полной — хвать её за руку и ведёт домой (благо жил в двух шагах).
Дома — жена, дети взрослые. Жена поставила чай, суп разогрела, одежонку подыскала. Так на пару героиню нашу в чувство и стали приводить (дети шустренько сообразили, что к чему, и резко ушли «на набережную погулять»). Спать в отдельной комнате положили. А перед этим ещё и матери позвонить-успокоить заставили да текст продиктовали: Не волнуйся, мама, я тут решила себе небольшой ночной круиз устроить по открытому морю, нервишки расшатавшиеся успокоить, воздухом целебным подышать. Нарисуюсь утром. Позвонила. Успокоила.
А наутро… Проснулась — ей вещички постиранные в руки сунули, снова накормили, чаем напоили и проводили за милую душу с наилучшими пожеланиями. Есть ещё добрые люди на белом свете!
И стала после этих событий рана на сердце зарастать. И кровоточить всё меньше и меньше. Героиня наша вернулась на работу, а через полгода вышла замуж за одного из своих клиентов, человека порядочного и обеспеченного. И всё у них было хорошо. И была у них любовь, какая редко бывает. Муж первое время удивлялся, что любимая его как уснет, так начинает стонать, и вскрикивать, и руки к груди прикладывать. Он пробовал её будить, но от этого становилось только хуже: проснувшись, она уже всю ночь не могла уснуть. Тогда он решил действовать по-другому. Начнёт она стонать-вскрикивать, а он обнимет её, сожмет её ладошки в своих ладонях, прижмет её всю к себе — она и затихнет.
А потом дело и вовсе пошло на лад: кошмары исчезли, сердце окончательно выздоровело и следа от злополучной стрелы не осталось.