Заводной апельсин (1971) - пластмассовый мир победил

В этом фильме абсолютно некому сопереживать. Здесь попросту нет ни одного положительного персонажа. Спившийся бомж, который вкратце излагает всю истину об этом мире, позднее сам примыкает к тому, что порицал.

Алексу ещё нет 18 лет, но это уже полноценный бандит. Вместе со своей бандой они совершают налёты, где жажда наживы идёт рука об руку с жаждой насилия. Преданный собственными товарищами, после очередной кровопролитной акции Алекс попадает в тюрьму. Пенитенциарная система даёт ему шанс досрочно выйти на свободу, если Алекс примет участие в эксперименте, который гарантирует, что Алекс более не возьмётся за старое...

Обстановка молочного бара символизирует абсолютно всё то, что может кардинально вывести психику за пределы повседневности - алкоголь, наркотики, основной инстинкт.

Это кино вызвало невероятный резонанс в далёком 1971 году, и поныне считается одним из самых скандальных фильмов. Уж в каких только грехах не обвиняли режиссёра, который после пары достаточно традиционных впечатляющих работ и шедевральной «Космической одиссеи» выдал нечто такое, что многие, кажется, просто не поняли как воспринимать.

Вероятно, именно этот фильм породил такое словосочетание, как «балет насилия». Классическая музыка, контрапунктом сопровождавшая сцены стихийного насилия, определённой воспринималась в год премьеры как лютая крамола.

Кубрика клеймили в пропаганде насилия, вменяли ему вываливание на экран собственных извращённых фантазий. И заодно ругали всех тех, кто поддержал его в данном начинании – в первую очередь актёров, поскольку манера исполнения многих показалось мягко говоря неубедительной. Однако сейчас, по прошествии времени, интересно читать, конечно же, о судьбе фильма. И думать, насколько всё же пророческим он оказался с точки зрения дня сегодняшнего. И насколько верным в понимании проблемы человека в год выхода.

Хотя явление и повсеместное, но до жути ассоциируется с Россией 90-ых и её последствиями.

Вот, говоря про непонимание – взять, к примеру, название. В России никто не прибегнул к интерпретациям и оставил дословное «Заводной апельсин». А ведь даже суть выражения несколько теряется в той справке, что кочует из Википедии по просторам интернетов. Речь идёт не о чём-то причудливом. Может быть это и слишком смелое заявление, но исходя из того, от чего отталкивался Энтони Бёрджесс, придумывая название, складывается впечатление, что наилучшим образом название стоило бы перевести как «Человек непознаваемый».

Классическая музыка или моральные истории из Библии - не универсальная панацея, облагораживающая любую душу. И убийцам может быть свойственна тяга к прекрасному.

Это гораздо лучше отражает суть фильма, потому что мысль о неком «причудливом заводном апельсине» неверно характеризует главного героя, как некое необычное явление. На минуточку – по ходу фильма нам прекрасно дают понять, что таких как Алекс по округе разгуливает пруд пруди. Мы видим юношу, который не плод неких экспериментов, не жертва детдома – мы видим типичного представителя среднего класса.

По содержанию «Заводной апельсин» очень близок к фильму «Собачье сердце». Это касается не только абсурдности мироустройства. Алекс и Шариков подвергаются физиологической переделке. Однако их убеждения, их вера, тот психический фундамент, что определяет их бытие - всё это остаётся неизменным. Разница в том, что у Шарикова был выбор.

Все его похождения вплоть до поимки можно воспринимать по-разному. Можно как плод фантазии – представьте, что перед нами юный Патрик Бэйтман из «Американского психопата». А лучше всего – как сатирическую метафору. К слову, МакДауэлл и Кубрик годы спустя не раз говорили в интервью, что воспринимают «Апельсин» как чёрную комедию. Просто, кажется, Кубрик мастер шутить с настолько серьёзным лицом, что после «Спартака» и «Одиссеи» от него никто не ждёт подобного.

Интерьеры резко контрастируют с внешней обстановкой. Подъезд дома, в котором находится фешенебельная квартира Алекса, больше похож на заброшенное здание, где можно гадить и разрисовывать стены аморальными картинами, не говоря уже о замусоренном районе

Между тем, жаль – оглядываясь на «Заводной апельсин», скажем так, в рамках ретроспективы творчества режиссёра, мы имеем удовольствие наблюдать здесь Кубрика-гения на пике формы – дальнейшие работы, даже «Цельнометаллическая оболочка», в сравнении с «Апельсином» выглядят не более, чем тщательно созданные набитой рукой тематические полотна.

Лишённый свободы, Алекс пресмыкается перед полицией, церковью, врачами, политиками. Спрашивается, а зачем вообще тогда лечить человека, если он, будучи под пристальным давлением госструктур, уже вынужден подавлять в себе собственные желания?

Возможно, что Стэнли после всех передряг, что ему пришлось вынести после премьеры решил больше не раззадоривать зрителя. А может просто больше не нашлось столь же провокативного материала. Во всяком случае, воспринимая эту ленту именно как такой хулиганский фарс, многие элементы сразу же становятся на свои места – в том числе и игра исполнителей.

Молочный бар - отнюдь не скопище люмпенов. Здесь так же любит проводить своё время элита. Подмигивание Алекса - как свидетельство сопричастности. В одном обществе живём.

Почему-то многие склонны утверждать, что фильм показывает жизнь Алекса до и после лечения в контексте прохождения встреч с одними и теми же людьми. Однако в этом кроется подвох упустить часть режиссёрского замысла. Ведь в первой половине нам не просто показывают, кто такой Алекс. За ярким перформансом Малкольма МакДауэлла можно и упустить то, что показывают ту обыкновенную среду в которой он существует.

По идее «хорошие» представители системы на фоне Алекса выглядят отъявленными злодеями, которые словно дорвались до очередной жертвы, над которой можно надругаться.

Об этом словно бы всё кричит – и ретро-футуристичный стиль декораций и костюмов. И отношения с окружающими Алекса людьми, будь то его родители или же надзирающий соцработник, явно выбравший профессию, чтобы почаще быть с мальчиками. Тоже весьма своеобразная шутка Кубрика – ведь рядом с дающим своим инстинктам выход Алексом, этот тип говорит сквозь зубы так, словно его распирает от преисполняющего его желания к Алексу – но по долгу службы это желание трансформируется в ненависть.

+1 в копилку фильмов, где пушистые коты становятся безмолвными свидетелями убийств.

Так же это касается и тюрьмы, где в противовес «надзирателю-фюреру» ставится фигура священника – позже он окажется единственным, кто подвергнет лечение Алекса сомнению. Но в трактовке Кубрика христианство – вещь, становящаяся косной в руках тюремного священника. Наконец, само лечение оказывается не более, чем купированием симптоматики. Подобно связанному по рукам и ногам соцработнику, Алекс резко теряет доступ к заветному выходу бессознательных инстинктов на волю. И тут же становится не просто безобидным – а в первую очередь ущербным, беззащитным, не способным на продолжение рода.

Свидетели результатов экспериментами в полном восхищении. И восхищает их не то, что Алекс «излечился», а то, что им теперь так легко управлять.

Фильм, проводя героя по старым дорожкам, становится перевёртышем – и тут дело отнюдь не в карме. За воротами тюрьмы мир не изменился – и бывший в нём вчера королём, сегодня Алекс становится не просто нищим, а чуть ли не прокажённым, кастратом, обречённым на вечные издевательства. И вот тут бы можно было конечно пофантазировать о неком изгнании, в котором герой учился бы жить заново. Но вся величина персонажа оба раза быстро разбивается – в первый раз о бутылку молока, во второй раз о бутылку вина.

Moloko, droogi, dengi - «надсат» сразу вызывает ассоциации с нынешним «новоязом», который особенно быстро распространяется среди молодых людей.

Здесь уже гораздо сильнее проявляется мотив фильма как антиутопии, ведь хотя Алекс и является главным героем истории, он остаётся в ней марионеткой, и лишь сильнее закрепляется в этой роли ближе к финалу. Ведь этот своеобразный пробег по институтам – семьи, здравоохранения, исправительных учреждений и т.д. – непременно венчается властью – а тут премьер-министр с непоколебимой улыбкой акулы прямо говорит о предстоящих выборах. Сегодня ради этого человека оскотинивают, завтра лишают свободы воли, послезавтра пришивают всё отрезанное обратно – всё ради собственной выгоды.

Уж не на Первую мировую войну ли намекал Кубрик в последней сцене? Зритель смотрит на радостное возвращение Алекса к плотским утехам, в то время, как вокруг него одобрительные аплодисменты элиты. Что ему завтра позволят, дабы отправить на бойню?

Созданный Кубриком на экране мир, возможно, оказался слишком эклектичен и пугал в первую очередь этой резкостью деталей – или же наоборот, тем, что за ней было зашифровано. Во всяком случае, он стоит того, чтобы встать в длинной очереди тех, кто рукоплещет режиссёру за дерзость воплощения замысла и ту невероятную новаторскую форму, в которой он подал на экране через мир недалёкого будущего мир сегодняшний. По «Заводному апельсину» можно не давать каких-либо рекомендаций. Смотреть и пересматривать.

А что вы думаете о фильме? Поделитесь своим мнением в комментариях.