Глава первая
Когда они однажды вернутся в Чибаток, все их прежние друзья, что раньше были такими робкими и застенчивыми, не посмеют перебраться в Джакарту. Они обязательно гурьбой явятся к ним в дом, чтобы полюбоваться ими. Ещё бы! Они работали в Джакарте, накопили денег и наконец купили дом в Чибатоке. И не какой-нибудь там дом из бамбука, как у друзей, а с наполовину деревянными стенами! Да и это ещё не всё. Сбылась его самая большая мечта, и теперь друзья будут звать его Хаджи Абдул. Ах, какой приятной была бы жизнь, если бы мечты можно было поймать одной левой рукой, а управлять ими – одной правой. Но и это ещё не всё. Мидах такая милая и пухленькая, что через семь-восемь лет она покорит сердца всех молодых людей в районе Чибатока. И всё, что ему нужно сделать, это выбрать, какой молодой человек станет хаджи и сможет читать такие же трогательные проповеди, как Сайед Али Мубаррак, которого он знал в Каире.
Каир! Кто из его робких друзей хоть раз слышал это название? Но это ещё не конец. Есть ещё величественное благо, перед которым нельзя устоять: возможность рассказывать истории, шепча об Умм Кулсум – очаровательной египетской певице, покорившей сердца жителей деревень вокруг Джакарты.
И Хаджи Абдул обязательно каждый день выражал благодарность богу, который был так добр к нему, подарив ему все удовольствия и наслаждения, о которых он мечтал с детства. И он был уверен: когда весь народ будет поклоняться богу, то вскоре мир и впрямь превратится в рай.
Каждый день он нёс своё начинавшее полнеть тело в кожевенный магазин. И по дороге он смотрел на движение вокруг – такое беспокойное, вечно спешащее в хаосе человеческих судеб, качая головой на ходу и молясь всем сердцем.
Да простит Господь бог их отступничество. Да предоставит им руководство и растопит пыл их страстей. Неужели он не освободит их от пытки ездить каждый день по большим улицам, которые столь многолюдны?
И в своей спокойной манере он кивал рабочим, которые уже ждали его перед кожевенным магазином. Он обращался с ними с нежностью и давал им достойную плату. Всё его поведение зависело от положения его компании. Ему не было нужды бояться конкуренции со стороны иностранных предпринимателей, а также своих соотечественников. Он по-прежнему верил в щедрость бога к тем, кто прилагает добрые и честные усилия.
Во второй половине дня он возвращался домой к дочери Мидах и жене. Он садился в кресло-качалку, слушая чёрную пластинку, которая доносила до него голос Умм Кулсум. Его дочь – решительная Мидах – садилась к нему на колени, и он гладил ее пухлые щёчки, благословляя её. Вера в бога указывала Хаджи Абдулу ясный и определённый путь. То была твёрдость, уверенность вкупе с верой в добро, потому что в нём была такая сила, что способна подчинить себе всё вокруг. И из-за своей веры он никогда никого не подозревал. Он даже не хотел держать в голове такую мысль – думать о других плохо. Его душу никогда не терзали и не оскверняли грязные мысли. Его сердце всегда пребывало в покое и безопасности.
Своё желание иметь ещё одного ребенка он всегда подавлял. Если бог так предопределит, он всегда думал, что в один прекрасный момент он даст ему ещё ребёнка.
Пока Мидах не исполнилось девять лет, нового ребёнка в доме не появлялось. Но и когда Мидах прибавился ещё один год, ребёнка по-прежнему не было. С этого момента в его сердце закралось сомнение. Однажды он даже сказал так:
- Позволь мне пожертвовать всем, пока у меня не родится ещё один ребёнок, мальчик.
И после этого он повторял те слова ещё несколько раз. Он был потрясён и чувствовал себя отступником, что нарушил обещание своему Господу. Он постился, раздавал милостыню. Но слова те выскользнули из его рта, а значит, такова была божья воля. Две силы боролись в его сердце, как если бы те слова вырвались из его рта, словно молния, озарившая сердце. И он вздрогнул от страха, что разгневал своего Господа. Он чувствовал, что и так уже Господь исполнил большую часть его желаний. И теперь он был благодарен ему всем сердцем. Несколько ночей он не мог спать и, чтобы исполнить требования своей веры и не навлечь возможный гнев Господа, он постоянно воспевал имя его, читая зикр временами до тех пор, пока вчерашнее солнце снова не появилось на восточном горизонте.
Однажды к нему подошла жена и прошептала:
- Бог исполнил твою просьбу. Я беременна.
В честь этого события он провёл большую благотворительную акцию. И Банг Сареан уже приготовился объявить пожелание Хаджи Абдула, который в последнее время даже не решался заявить Банг Сареану, что милостыня предназначена для выражения благодарности Господу не только за то, что его желание было наконец исполнено, но и за то, что бог простил его.
К Хаджи Абдулу вернулась уверенность в себе, пусть и не стопроцентная. Беременность его жены заставляла его совершать сильно преувеличенные поступки, и было то не чем иным, как нахождение баланса в его шатком сердце. Но несмотря ни на что, прежняя твёрдость его исчезла. Теперь он стал существом, осознающим свою беспомощность, беспокойным и бесконечно сожалеющим.
Когда родился его второй ребенок, он в очередной раз устроил большую вечеринку, «съевшую» множество денег. Гости являлись отовсюду. Он даже пригласил своих друзей поиграть с ним в Чибатоке. Он покрыл все дорожные расходы. То и дело он смеялся, предлагал им сигары и самые отборные угощения. Огни украшали все уголки его двора, и ночь превратилась в день. Он приветствовал всех величественной улыбкой.
Но вечеринка закончилась, и его тревога снова разбушевалась. Его сожаление было вызвано тем, что собственные слова его, отрицающие божье предопределение, всплывали в памяти в любой момент, когда в нём просыпалось нравственное осознание. Наконец второй ребенок стал объектом его беспокойства, причём даже больше, чем в отношении Мидах когда-то. Менее чем через год у Хаджи Абдула родились мальчики-близнецы. А ещё через год у него родилась дочь. И так по кругу непрерывно.
Глава вторая
Рождение младшей сестры не только пошатнуло веру её отца: сердце Мидах также дрогнуло из-за этого. У неё не хватило слов, чтобы высказать это. Только в душе возникло неприятное чувство. С момента рождения младших братьев и сестры она перестала получать внимание и со стороны отца, и со стороны матери. Она придумывала различные трюки и пела песни, но ничего ей не удавалось.
Через неделю у неё поднялась температура. Отец зашёл ненадолго к ней с пирожными. А мама ещё лежала на кровати рядом с Садиком. Мидах словно должна была начинать всё заново, не баловаться, не сидеть на коленях у отца, слушая Умм Кулсум. Ничего этого больше не было. Она была одна и хотела вернуться в ту сладкую атмосферу, которой дышала годами. Но эта атмосфера теперь принадлежала не ей, а её сестре.
Когда она оправилась от боли, с распухшими щеками и дрожащими ногами она подошла и увидела свою младшую сестру рядом с матерью. Мама смеялась над ней. Но глаза Мидах были широко открыты, в них не было никакого отклика. И губы её не раскрывались. Только сердцем она чувствовала: сестра украла всё, что раньше принадлежало ей. Она всё ещё пыталась привлечь внимание матери. Но не получила того, что хотела. Она даже не могла привлечь внимание отца. Придя домой с работы, он сразу шёл к её сестре. Больше не слушал Умм Кулсум, а расхаживал по комнате матери и напевал.
Эта привычка заставляла Мидах часто ставить граммофон самой, но вместе с тем, и мешала ей наслаждаться вокалом египетской певицы. Хаджи Абдул не знал арабского языка, а тем более Мидах. Хотя она уже семь лет изучала Коран у учительницы Мариам, но что и говорить: она так и не могла перевести даже одно простое арабское предложение.
После чтения Корана, или когда слушать Умм Кулсум становилось ей больше не интересно, у неё не было желания оставаться дома. Она не получала ничего от матери и отца, чем наслаждалась раньше – красивым вещами и вкусными угощениями. И ей приходилось искать всё это за пределами дома.
И однажды её любовь к египетским песням изменилась. Во время своих скитаний по Кампунг Дури, где она жила с самого рождения, она встретила группу уличных музыкантов-кронконгов, поэтому не удивилась, услышав песню, отличающуюся от египетской. Но на этот раз, наблюдая за ними и наслаждаясь песнями, она поняла, что они её окончательно покорили, запав прямо в сердце: так хорошо они передавали её чувства и желания. И она влюбилась.
Ещё много километров она следовала за группой уличных музыкантов. И сама она, и многие мальчики и девочки любили их. И молча впитывали в себя всю совокупность звуков, исходивших из ансамбля этих исполнителей, даже сарказм его участников, которые шутили друг с другом, как будто были свободны от всех трудностей, и жизнь свою отдавали только служению страсти: любви к пению, которым они радостно делились со слушателями.
Мидах толком не понимала, как складывалась жизнь этой группы. Она еще не встретила страданий в жизни. И её жизнь по-прежнему была чиста и не засорена проблемами и трудностями. А жизнь группы уличных музыкантов была свободна от трудностей и проблем, так же, как и у Мидах. Они чувствовали себя сытыми уже тем, что им удавалось создать серию звуков, пленяющих сердце. Они не жаловались, если получали совсем мало милостыни. Такое сходство с ними, возможно, было причиной того, что Мидах чувствовала себя единой с ними. И такое свободное общение друг с другом пробуждало в её сердце новые чувства.
Дома она всегда пребывала в неге, находясь между родителями, братьями и сестрой, а не наедине с собой. На данный момент ей хотелось именно последнего.
Мидах не собиралась конкурировать с группой уличных музыкантов. Она всё так же следовала за ними из Кампунг Дури в Глодок, и из Глодока в Пасар Бару. Когда солнце зашло, она испугалась, что прогневает своих родителей, и тогда запрыгнула в трамвай и отравилась домой.
Мать и отец не рассердились на её задержку.
Отец даже не спросил, где она пропадала в тот день. А на следующий день Мидах попыталась найти группу, но не нашла.
В Глодоке она купила чёрные пластинки кронконговских песен и принесла их домой. Когда он поставила на граммофоне песню «Джали-джали», мать не укоряла её. А горничная и официант были взволнованы и закрыли граммофон. Она брала одну за другой пластинки и ставила их. И каждый раз, когда из аппарата доносилась песня кронконга, она чувствовала атмосферу, которая была такой милой, такой открытой и типичной для уличной группы. Когда всем остальным было скучно, она шла к себе, напевая те песни. Если правда, что любой человек появляется на свет с каким-то талантом, то Мидах, оказывается, тоже талантлива. И её талант – пение. Она купила четыре пластинки и в тот же день выучила наизусть целых восемь песен из них, подражая ритму.
Пока она увлечённо занималась пением под граммофон, вдруг вернулся из магазина отец. Услышав голос Мореско в доме, отец злобно закричал издали:
- Харам! Харам! Кто ставит такую песню дома?
И когда он увидел, что Мидах всё ещё поглощена тем, что подпевает этой песне, он ударил девочку по щеке. Мидах упал на пол. Шок она ощущала даже сильнее, чем боль. Она посмотрела на отца, у которого были красные глаза, потом со страхом очнулась. Она медленно заплакала. И когда увидела, что глаза отца всё ещё устремлены на неё, то закричала от страха.
- Кто научил тебя петь эту запретную песню? – Его рука снова опустилась на голову Мидах.
Мидах не ответила. Она побежал искать защиты у матери. Отец бросился за ней в комнату матери и крикнул:
- Кто научил? Отвечай! Если не ответишь, я буду бить тебя об пол!
Он не защитил Мидах, только смотрел на неё и мать пустыми глазами, без всяких эмоций. Наконец девочка нашла выход через другую дверь и убежала на кухню в поисках защиты у служанки. Но отец ещё не отошёл от своего гнева. Он охотится за Мидах. Но служанка могла защитить её, так как была сильной.
- Это ты научила? — крикнул отец служанке.
- Нет, Хаджи. Она сама, сама.
- Харам! Харам! Кто-то же её научил!
Никто не мог ответить на обвинения Банг Хаджи. А он не мог больше сдерживать свой гнев, и в тот же день выгнал всех, кто работал на кухне.
Всё завершилось новым потрясением, произошедшим в его сердце, надежде и вере в своё величие. Даже то, как он приветствовал своих друзей, когда они вернулись в Чибаток, тоже изменилось. В ту ночь после молитвы он продолжал читать зикр до рассвета и молиться. Перед уходом на работу он приказал своей жене присматривать за Мидах.
Это событие потрясло Мидах и её восприятие отца и матери. Она была свидетельницей того, как из-за гнева отца были разбиты её любимые пластинки, что только недавно были куплены. Склеить их уже было нельзя. Одним махом она превратилась в дикую маленькую девочку. Она заперлась в своей комнате на несколько дней, стыдясь матери. Ей было стыдно перед соседями. Она стыдилась всего.
И даже больше того: она боялась отца. Отца, который ещё несколько лет назад гладил её по щекам, сидя в кресле-качалке, слушая вместе с ней Умм Кулсум.
Чем больше сестёр и братьев становилось у Мидах, тем больше она удаляла сь от родителей. Иногда она слышала, что её приходят сватать. Потом после известия об отклонении предложения очередного кандидата ничего больше о себе она не слышала. Однажды ночью к ней в комнату пришла мать и тихим, спокойным тоном заговорила:
- Мидах, теперь ты взросля. Скоро выйдешь замуж. Не считай, что ты не красивая. Твой отец получил много предложений. Но он готов принять предложение только какого-нибудь хаджи из Чибатока.
Разумеется, на это не следовало давать такого ответа, как дала Мидах, что обезумела от чувства стыда и страха.
- Сейчас к твоему отцу как раз пришёл такой хаджи. У него много рисовых полей, десятки буйволов, он очень набожный. Ах ты получишь хорошего и богобоязненного мужа.
Вот так, в пасмурный день Мидах вышла замуж за Хаджи Тербуса из Чибатока, человека крепкого, хорошо сложенного, с густыми усами, никогда не ступавшего нерешительным шагом, что указывало на то, что он умел повелевать и привык жить в богатстве.
В руках этого человека Мидах была подобна щепотке табака: её можно было скручивать коротко или длинно, придавая разные формы. В районе, где раньше родился её отец, она чувствовала себя пеньком, воткнутым в землю посередине поля. Особенно когда она узнала, что Хаджи Тебус не был ни холост, ни молод. Об этом она узнала, когда была уже на третьем месяце беременности.
Когда она уже не могла всего этого стерпеть, то тайком вернулась в Джакарту. Но не осмелилась пойти прямо в дом своих родителей. Сначала её целью была служанка, которая когда-то защитила её от побоев отца.
- Почему бы тебе не пойти прямо в дом своих родителей? – спросила её Риа, её бывшая горничная.
Испугавшись, она не ответила.
Риа всегда любила её. Она долго смотрела на Мидах, и в её глазах светилась жалость.
- Хоть он и свирепый, как тигр, но не станет набрасываться на собственного ребёнка. Позволь мне передать это ему.
- Я боюсь.
- Ты такая худая и вся зеленая. Ты беременна?
Мидах кивнула.
- Как ты думаешь, а что, если я в одиночку приду в дом твоих родителей?
Мидах не могла выбрать, с каким мнением ей согласиться.
- Хорошо. Через минуту я отправлюсь туда. А ты, Мидах, подреми пока.
И приготовив кофе, Риа отправилась в дом родителей Мидах.
Риа уже знала, что Банг Хаджи не может принять её должным образом, не говоря уже о том, чтобы отблагодарить. Она знала, каким свирепым был этот человек в последние дни. В торговле его был застой, а дети только множились. Кроме того, его долги также начали увеличиваться, и всё это заставляло его чувствовать себя кинжалом, потерявшим ножны и способным в любой момент кого-то поранить.
Поначалу Риу встретили безразлично. Тогда женщина начала доводить до них то, что принесла:
- Банг Хаджи, ваша дочь, Мидах, сейчас находится в Джакарте.
- Проклятье! Почему она не продолжит посещать дом родителей? Боится? Чего боится?
- Потому что она одна.
- Сбежала от своего мужа?
Риа не ответила. И её молчание было её ответом-согласием на вопрос.
- Дочь Хаджи Абдула не могла убежать из своего дома. Дети Хаджи Абдула получили хорошее воспитание. Это ты виновата, если происходит что-то подобное.
- Хорошо, я расскажу ей то, что вы сказали мне, Банг Хаджи.
- Где она сейчас?
- В Джакарте
- В твоём доме?
- Нет. В Джакарте.
- Смотри у меня! Если что-нибудь случится, тебя схватит полиция. Приведи её сюда и скажи ей, кто её отец.
Риа вскоре пришла домой и застала Мидах подметающей пол. Она не знала, что ей сказать. Мидах неоднократно спрашивала её, что подумает её отец.
Когда она увидела, что женщина все время молчит, то поняла, что всё и так ясно. Но между тем, угроза со стороны Хаджи Абдула не оправдалась, и не вызвала трепет в её сердце. Она была убита горем, потому что её вера в его доброту была сокрушена.
- Хорошо, тогда я постараюсь найти работу, — сказала Мидах той же ночью.
- Как будто я никогда не была беременна, Мидах, – возразила Риа. Ты только что очнулась, у тебя рябит в глазах, и если не будешь за что-то держаться, то упадёшь. А если тебя вырвет,... ах, думаю, скоро твой муж приедет за тобой…
- Но я должна попытаться.
-Что ты можешь сделать?
Мидах была потрясена. Она думала и пыталась понять, что она действительно может сделать.
- Так, я смогу быть служанкой, – наконец тихим голосом ответила она.
- Это нехорошо для тебя. Ты красивая, и нельзя, чтобы тобой командовали другие люди. Ты легко раздражаешься и не такая уж подвижная, – они так и не смогли прийти к соглашению. Наконец Риа сказала:
- Многие годы я прислуживала твоему отцу. Так хорошо было раньше. Я до сих пор помню, как тебя баловали. Как он гордился всюду тобой: ты самый идеальный ребенок среди всех тамошних детей. Он гордился тобой, ибо ни один другой ребёнок не был так избалован, как ты.
Мидах слушала, пытаясь найти себя в этих историях. Всё, что она находила, — это сладкое прошлое, которое она выпила сполна. Некоторое время Риа говорила о богатстве её родителей, которого становилось всё меньше и меньше. Но это не интересовало Мидах. Она привыкла жить в роскоши и у своих родителей и у мужа, и теперь богатство и роскошь не привлекали её.
Наконец история перешла в иное русло:
- И теперь, милый ребёнок, которого раньше так баловали, стал, — она посмотрела на Мидах, но Мидах улыбалась, утешая её, — я не знаю, что делать, лучше ты сама назови своё нынешнее состояние!
Затем разговор перешёл на другую тему:
- Хорошо? А вот так хорошо? Хоть какое-то богатство я принесла с собой.
- Ты? Принесла богатство?
- Да, в моем чреве.
- Мидах! Мидах! Лучше крепись, и позволь мне передать тебя твоим родителям. Это самый простой и безопасный способ. Ты не можешь жить, как я, ты же привыкла жить легко и беззаботно.
Такой человек, как Риа, у которой не было другого капитала, кроме собственной честности, всегда старался делать добро другим, но она не могла понять, что Мидах пойдёт по более трудному пути ради собственного существования и жизни своего будущего ребёнка.
- Риа, не волнуйся, я не буду обременять тебя. В течение нескольких дней я попытаюсь найти работу.
- Когда ты встретишься со своими родителями?
- Мать никогда не выходит из дома, если не идёт за покупками. А папа всегда в своём магазине.
- Твои глаза сияют. У тебя, видимо, свой путь.
Тут Мидах вспомнила об ансамбле кронконг. Сейчас всё сильнее ощущала она тягу начать самостоятельную жизнь легко. Жизнь, посвященную только наслаждениям, радости и веселью вместе с ансамблем кронконг.
- По крайней мере, это те люди, которые тебя знают, и они попросят за тебя твоих родителей.
Свет в глазах Мидах сразу погас. Но ту тягу она всё равно ощущала в себе.
- Итак, каков твой совет, Риа?
- А правда, что ты будешь делать?
Но Мидах не осмелилась сообщить о своём намерении. Она точно знала, что Риа будет насмехаться над её выбором. Вот почему у неё не хватало духу.
- Почему ты не отвечаешь? Ах, Мидах, я боюсь, очень боюсь, что ты опозоришься.
- Опозорюсь? Продам себя?
- Да.
Мидах улыбнулась. Её зубы сверкали белизной.
- Ах, вот чего я боялась. От такой улыбки вера и набожность любого мужчины, что взглянет на тебя, разрушится.
Мидах прикрыла рот рукой. И покачала головой.
- Со мной этого не произойдёт.
- Ну, если так, то чем ты хочешь заниматься?
- Завтра или, может быть, послезавтра, ты узнаешь, чем.
- Мидах, твои родители — люди, соблюдающие божественные заповеди. И я надеюсь, что ты не сойдёшь с их пути.
Мидах снова улыбнулась. И её сердце улыбалось завтрашнему дню с надеждой. Сердце шепнуло ей:
- Пусть этот ребёнок сам потом выберет то, что захочет.
Она до сих пор помнит, как обиделась на отца за то, что он сделал когда-то: грубо вырвал у неё чёрные пластинки с записями ансамбля кронконга, которые она так любила, затем швырнул их на пол, и они разбились.
- А для тебя – сказала она тому, кого носила под сердцем, будет доступно всё, и ты сможешь выбрать себе то, что захочешь.
С этим решением исчезла вся её печаль, ощущение зыбкости судьбы, страх и дикость. Она сама теперь выбрала тот путь, который считала лучшим для себя. Её беспокойство исчезло. И она почувствовала, что перед ней открывается та дорога, которую ей ещё предстоит пройти.
Глава третья
Благодаря всем тем деньгам, которые она принесла из дома мужа, преодолевая тошноту и головную боль, она обрела убежища у Рии.
Она много раз выражала свою признательность этой женщине, которая верила только в добро. Ведь Риа неоднократно велела ей: если возникнет какая-то проблема, немедленно приезжать к ней. Сначала она шла пешком. Когда она уставала, то присаживалась или ехала на трамвае. Её глаза расширились, пока она оглядывалась вокруг. Но то, что она искала, ещё не нашла.
Сердце её мало чего просило, а в голове было не так уж много планов. Но именно сегодня она сможет встретиться с группой кронконг или какой-нибудь другой.
Глодок, Пасар Бару, Джатинегара, Сенен, Савах Бесар, Танах Абанг, Приок. Она шла часами. Но группы, которая ей была бы по душе, не было. Более четырёх раз она пила ледяную воду на обочине дороги. Дни проходили за днями. Но того, что она искала, всё не было.
Когда наступала ночь, она начала сомневаться. Ей не хотелось так быстро возвращаться в дом Рии, и было неловко. Она чувствовала, что ещё чего-то не попробовала. Наконец она осмелилась войти в небольшой отель.
Она слышала много историй о разврате в отелях. Из-за этого она молилась без остановки. Каждый раз, когда она слышала шаги впереди, то начинала молиться быстрее. А когда сонливость стала невыносимой, она медленно похлопала себя по животу, шепча:
- Пусть ты будешь защищён от всех бедствий.
Она повторил свои слова шёпотом, чтобы обрести больше уверенности. Наконец её смотрел сон. Рано утром она проснулась и сразу побежала в ванную, так как её рвало. И одевшись, она почувствовала, как болит всё тело.
Она снова потёрла живот, шепча:
- Теперь мы снова отправимся в путь, сынок. Ты – тот, кто приносит успех своим родителям. Ты приносишь безопасность, удачу и счастье.
Она только начала свои усилия.
В понедельник она встретила довольно большую группу музыкантов из ансамбля кронконг и последовала за ними. Она попыталась поздороваться с ними и выразить желание присоединиться, но ей не хватило смелости, и она просто шла за ними, куда бы ни направилась эта группа.
И так они пустились в путь. Иногда она видела, как кто-то из группы входил в ресторан и протягивал сумку, прося милостыню. Сначала ей было противно смотреть на это зрелище. Но, наконец, она осознала своё прежнее высокомерие, которое больше было не применимо в нынешней ситуации. Однажды она также увидела, как группу насильно прогнал какой-то человек, обедавший в ресторане. Она была очень удивлена и напугана.
Такое унижение! Сердце её кричало. Пока они не просят милостыню. Они делятся своей радостью со своими слушателями и требуют от них внимания к себе и обычной признательности.
Потом она поняла, что не каждый готов веселиться с компанией незнакомых ему людей.
Это понимание заставило её простить и вспомнить саму себя. Возможно, она часто оскорбляла чувства других людей, потому что ей не хватало понимания. И она начала вспоминать. В конце концов, первое, что пришло ей на ум, был её собственный отец, которого она никогда не забудет: одно то, что лишало её всех удовольствий! А что она сама делала, оскорбляя чувства других людей - про то она уже не могла вспомнить. Много раз она пыталась, но не могла. Тогда она утешала себя обычной поговоркой: сама человеческая природа - уже ошибка. И на этом её мысли закончились. Её внимание вернулось к группе артистов из ансамбля кронконг перед ней.
О, эта музыка! Эта песня! Эта красота! Эта свобода, радость, счастье — оказаться в ловушке тупости человеческого существа, раздавленного своими страстями.
- Наверное, только я могу это оценить. Может быть, я просто чувствую это. Я и мой сын, – она снова схватилась за живот. Мидах хотела стать самой музыкой, парящей и одинокой в своей бессмысленности.
Но группа всё больше избегала людных мест. Она не понимала причин этого, но всё ещё следовала за ними.
И когда они достигли пустынного места, то остановились. Она не осмелилась подойти близко и стояла на расстоянии, исследуя, что они собираются делать.
- Посчитай, Мин, – приказал тот, кто был среди них главным.
Худощавый юноша достал из кармана кисет. Деньги вывалились на землю. И они начали считать вместе. Женщина средних лет с золотыми зубами предложила:
- Давайте поедим вон там, в продуктовом ларьке, – и рукой указала в сторону.
Люди очнулись, получив свою долю. И когда группа снова ушла в том направлении, указанном женщиной, Мидах всё ещё стояла там, смотря на Мина. Они оба смотрели друг на друга. Но затем Мин снова отправился вслед за своей группой.
Мидах попыталась улыбнуться. Но её приманка ещё не сработала. И в душе она пообещала себе усилить попытки. Он снова потёрла живот и уверенно прошептала:
- Нет, сынок. Ты не испортишь свою мать. Нет, мой король, нет.
Она уверенно и медленно пошла следом за группой в ларёк, где они ели, сразу вошла и заказала еду. Он увидела глаза того юного Мина, который был таким же тощим, как и она сама, и не переставая смотрел на неё. Один раз она улыбнулась ему, и Мин ответил на её улыбку улыбкой.
У неё покраснело лицо. Но молодой человек даже не подошёл к ней, чтобы завязать разговор. Они так долго смотрели друг на друга, что юный Мин забыл о еде, стоявшей перед ним. Внезапно кто-то разразился смехом. Мидах услышала вот что:
- Воробей сидел на траве.
Женщина с золотым зубом во рту продолжила кокетливым голосом:
- Её сердце попало в плен. Куда же ещё идти ей, как не следовать за ним?
Смех прервался. Некоторые смотрели на Мина, некоторые на Мидах. Или на обоих. Мин был смущён, потому что знал, что в него влюбилась эта женщина. И Мидах была смущена, потому что люди смеялись над ней при всех. Но она думала, что это единственный добрый путь, который даст ей возможность стать одной из них. Она не обиделась на шутку. Она почувствовала свободу рифм, которая сразу затронула её чувства. Её руки поднялись со стола и переместились на живот. У ребёнка, что она носила под сердцем, она искала силу и веру.
- Ответь, Мин, ответь! – посоветовал ему барабанщик.
Мин боролся с такой дерзостью. Его лицо выражало смущение, но он встал и стал подбирать слова. Затем сказал:
- Сурабайя находится в Ветане, а Пасар Тури — это рынок. Где же найдётся сердце, которое выдержит такое, особенно если она настолько мила?
Когда смех разразился снова, Мидах и на этот раз стала искать силы в своём ребёнке.
- Сейчас самое время, — подумала она. И улыбнувшись, глядя на членов группы одного за другим, она в ответ запела стишком:
- Молния Чибатока ударила в столб, железный столб.
Когда она произносила это, то была словно опьянена ансамблем кронконг.
Во время пения она чувствовала себя выступающей перед публикой, словно была лидером сцены. Люди слушали её с большим восхищением.
Её беглость создавать рифмы вызвала их удивление. Когда лидер группы подошел к ней, на лицах Мина и женщины с золотым зубом отразилась зависть.
- Даже если арахис упадёт в грязь, кто-то начнёт петь.
- Заткнись, — приказал руководитель группы. И спросил Мидах:
- Ты когда-нибудь была в ансамбле-кронконг?
Но Мидах лишь покачала головой.
- Как же ты можешь жить одна?
Мидах погладила живот и ответила двумя словами:
- Просто так.
- У тебя такой хороший голос, – указав на женщину средних лет с золотым зубом, он продолжил, – она старая и больше не привлекает слушателей. Её голос уже не так хорош, как у тебя.
- Что? Когда сладость уходит, мякоть выбрасывают?! — крикнула женщина с золотым зубом.
- Подожди, Нини. Позволь мне поговорить с ней.
- Если ты возьмёшь её в группу, я уйду прямо сейчас.
- Терпение, Нини. Если ты такая ревнивая, боюсь, ты станешь нищенкой в Пасар Сенен.
- У меня есть скрипка, — возразила Нини. – Скрипка, которая может плакать и просить дождя!
- Не слушай её, — посоветовал мужчина Мидах. – Хочешь присоединиться к нашей группе?
Мидах кивнула и в глубине души поблагодарила бога, – своего бога и бога своего отца.
- Когда ты хочешь присоединяться?
- Прямо сейчас.
- Сволочи! Как вы думаете, кто я такая? – воскликнула женщина. – К группе может присоединиться только одна женщина. Не должно быть больше женщин!
- Нини! Здесь я руководитель. Не ты!
- Вот моя скрипка! — крикнула Нини. – И, получив свой гонорар, она покинула группу.
В группе возникла атмосфера разобщения.
- А она ещё не умеет играть на скрипке, — посетовал Мин и продолжил есть.
Те, кто остались, даже рта не открыли.
Наконец кто-то почти жалобно прошептал:
- Если завтра-послезавтра она проголодается, то снова будет нас искать. Вы согласны, что у неё хороший голос?
Остальные кивнули. А Мин кивнул даже сильнее всех.
- Свиньи не понимают музыку. Им бы только чего-нибудь послаще – это они поймут. Что вы все думаете об этом?
- Согласны, – послышались вялые голоса в унисон.
- Я знаю, что вы, ребята, потеряли настроение из-за ухода Нини. Но будьте уверены, послезавтра она снова будет нас искать.
- Но что же скажет семья? Спроси.
- Да, что потом подумает твоя семья? – спросил руководитель.
- У меня нет семьи.
- Но у тебя такая хорошая одежда. Ты всё ещё носишь на пальце золотое кольцо. И сумка твоя из хорошей кожи и не такая уж и поношенная.
- Это моя собственная.
- А если кто-то пожалуется на нас в полицию?
- Зачем это?
- А вдруг ты сбежала?
- Позвольте мне самой тогда рассказать обо всём в полиции.
Молча они снова продолжили есть. И совершенно неожиданно послышалось:
- Я? Ах. – Мидах не смогла продолжить. Тут она представила в своём сердце всё, и особенно самое неприятное. В то же время свирепость и насилие её отца никогда прежде не представлялись ей такими очевидными. И равнодушие матери ослепило её. Затем она смягчила собственное отношение к ребёнку, которого носила сейчас под сердцем. Неприятные воспоминания нахлынули все сразу. Риа также появилась в её памяти. И все слова той снова стали предостерегать её, чтобы она не поскользнулась и не оступилась.
- Ах, ну почему ты стыдишься назвать имена? – Одноглазый гитарист попытался помочь Мидах выпутаться. – Вот возьми меня в качестве примера. У меня только один глаз, и в этой группе меня зовут Мак Печак. А этот, – тут его рука указала на молодого Мина, – его все называют здесь Мимин Худой. Та, что ушла, – Гобанг Болонг. Вот так. Барабанщик рядом с тобой — Дул Гендан. Вот и все дела. А ты такая милая, сладкая, что это полностью подходит к рифме, что сочинил недавно Мин. Так, милашка, мы назовём тебя Си Манис – милая.
После еды они говорили ещё о многих вещах. Но их разговор уже не был таким долгим, как обычно. Постоянная болтовня была прервана всеобщим вниманием к Си Манис.
Мидах знала, что она в центре внимания. В своём сознании она намерена была использовать наилучшую возможность, чтобы завоевать себе место в этой группе. Она улыбалась своей милой улыбкой. И, проглотив все чувства, смущённая, она пыталась вступить в разговор о разных вещах. Вдруг Роис, глава группы, снова заметил её и спросил:
- Какие песни ты умеешь исполнять?
- Джали-джали, Кичир-кичир, Мореско, Телемойо, Колесо мира....
- Это довольно много.
- А Бенгаван Соло? — спросил Мин, пытаясь побороть свою зависть.
- Все могут это спеть?
- Да, каждый может это спеть.
- Ты действительно думала о том, чтобы присоединиться к нашей группе? – спросил Роис.
- Конечно. Много лет уже.
- Так ты задумывалась, почему мы так презираемы в глазах людей?
- Да, я думала об этом.
- Ожидаешь ли ты получения какой-то выгоды от нашей группы?
Но Мидах не смогла ответить.
- Ты сбежала из дома?
Она снова не ответила.
- Какой смысл спрашивать её об этом? – Высказал своё мнение Мин. – Нам лучше уйти сейчас.
Они отправились в путь. Теперь у Мидах была возможность петь на публике. С худым Мимином она входила в рестораны, окидывая посетителей улыбками направо и налево, и нередко получала дружеский поцелуй в щёку. Даже однажды её кто-то потянул к себе, чтобы посидеть с ней и немного поесть. Она не возражала, и музыка продолжилась. Когда она спела для того человека, ей досталось немало бумажных купюр. В душе Мидах кипела жизнь. Возникло какое-то новое настроение, которого она никогда раньше не испытывала, — свобода без всякой связи с преданностью ансамблю-кронконгу. Также внезапно исчезли узы нравственности, считающиеся столь влиятельными в семьях людей, называющих себя хорошими. Как бы она ни двигалась, как бы себя ни вела, была только свобода и необъяснимая страсть.
Таким образом, группа переходила из ресторана в ресторан. И каждый день был посвящён какой-то деятельности. Теперь у простосердечной Мидах возникли трудности. Один вопрос заставил её почувствовать себя неловко:
- Где ты будешь спать сегодня ночью, милая? – спросил Мимин.
- А ты? – спросила в ответ Мидах.
- Мы ходим все вместе одной группой в поисках дешёвого жилья. У нас уже есть собственное жильё — в Джатинегаре. А у тебя?
Мидах пересчитала деньги, которые у неё были. Постоянное пребывание в отеле означает, что через несколько месяцев она будет нищей. И прежде чем она закончила считать, он предложил:
- Просто ложись и спи с нами.
- У вас есть ещё одна комната для меня?
- Мы всегда спали в одной комнате.
Левая рука Мидах коснулась живота и попросила сил у сына. Она представляла сейчас в своей голове всё, что сделают её отец и мать, когда она отдаст тело и душу этой группе.
Отец будет кричать, ругаться и читать зикр по ночам, умоляя бога поскорее уничтожить её, вместо того, чтобы позориться. А мать будет плакать несколько минут, потом бесконечно повторять свои слова и не выйдет из комнаты, не забыв окончательно обо всём, что произошло.
- Да, спи с нами, со мной, — выразил своё желание худой Мимин. Я никогда не видел такой милой женщины, как ты.
- Ты так молод, ты ещё ребёнок!
- В нашей группе все уже давно взрослые люди, милая! Так что ты должна думать и обо мне так же.
Вдруг ей вспомнился Хаджи Тербус. Такой могучий, властный, со своим выпяченным вперёд животом, и такой отважный и сильный!
Теперь она собирается заменить дикий рёв одного на блеяние рядом этого тощего другого.
Он улыбнулась про себя.
- Давай спать вместе, — возразил ей худой Мимин.
И в ту ночь Мидах впервые спала рядом с человеком, не обременённым религиозными догмами. Иногда она беспокоилась о последствиях своих действий. Но затем снова просила сил у нерождённого пока существа, которого носила под сердцем. Иногда она думала о Рие. Эх, бедные люди всегда бедные. Ей так не хватало сейчас её ума, сердца, понимания. Они считают небольшие трудности добродетелью, и им легко верить.
Теперь она задавалась вопросом, что случилось бы с этим миром, если бы не было бедных людей, и все были бы богатыми. Среди всех людей мира есть те, которые питают подозрительность и ведут борьбу ради наживы. Ах, затем ведь спустя три дня в мире снова появятся бедные и всё вернется на круги своя!
Теперь она думала уже о том, бедна она сейчас или богата? Внезапно на её губах появилась улыбка, которая взволновала мужчину рядом. Действительно, понятие бедности исчезло после того, как она ушла от мужа. Бедность существует только при сравнении её с окружающим миром, и определяется она необходимостью. И мой сын не будет запятнан моим нравственным падением, он не будет бедствовать, потому что не будет бежать от нужды, это нужда сама будет сторониться его. Он не будет богатым, потому что богатство рождается за счёт окружающей его бедности, и он не будет доводить до нищеты окружающих. Он будет, как я, певцом, который приглашает всех присоединиться к радости и ощущению того, что испытывают другие – чистых эмоций.
Она заснула.
Кто бы ни задумался о том, чтобы войти в новый мир, которого раньше не знал? Мидах не была каким-то выдающимся человеком. Она всегда жила в богатстве, как у своих родителей, так и у мужа, в богатстве, которому так знакома лёгкость жизни, что именно это богатство и порождало в ней новые мысли. И она не пожалела о том, что оставила богатство. Во сне она ненадолго встретилась со своим ребёнком, которого ещё не родила. Он говорил какое-то время, а затем она вздрогнула.
- Не беспокой меня, — прошептал он.
В углах тёмной комнаты послышался радостный смех. Это были часы. Теперь она вспоминала о том, в какой она ситуации.
- Почему ты боишься меня? – услышала она рядом с собой мужской голос. – Я вырос таким же, как все. Сколько тебе лет?
Из углов послышался весёлый смех.
- Семнадцать.
- Ты всё ещё домашняя козочка.
Смех по углам уже гремел. Мидах тоже рассмеялась в глубине души. Но это длилось недолго, и из углов послышались слова, которые вдохновили сердце этой козочки.
- Ах, худых до сих пор считают сумасшедшими!
- Худой! Если у тебя не получится, просто отойди в сторону, я могу тебя заменить!
Смех наполнил атмосферу тёмной комнаты.
Мидах начала бояться. Она защищала свой живот от любого возможного развития событий.
Нет! Это крошечное создание внутри нельзя осквернять! Она почувствовала, что кислота поднялась к горлу и снова поглотила её, от чего в горле стало жарко и горько.
Тревога, подступившая к горлу и желудку, была такой же сильной, как и прежде. Её единственной заботой была безопасность ребёнка. Если бы только Нини не ушла из группы....
Худому Мимину стало жарко от всех этих голосов, и тело разрывалось на части. Теперь она сталкивалась с тем фактом, что она – единственная женщина в тёмной комнате среди мужчин. Теперь ей противостоит сумасшедшая энергия, создаваемая кипящей в них кровью.
Она боролась, но это было бесполезно. Наконец слабо прошептала:
- Не беспокой меня. Я беременна.
Но на Мимина это не подействовало. Её тело сотрясалось от напряжения.
- Не беспокой меня! – Мидах усилила свою бдительность. - Я беременна.
Шум в комнате исчез. Но Мимин всё ещё злился. Он слышал шаги людей, как включается электрический свет. Наконец безумие Мимина исчезло. Он упал рядом с ней. Напряжения больше не было. Руководитель ансамбля подошёл к ней и сказал:
- Это наша жизнь, милая. Всегда так.
Все глаза уставились на Мидах. Только худой Мимин не решался показать лицо и задыхался вместо неё. Шуточная атмосфера стала серьёзной. Мидах просто смотрела вниз, держась за живот.
- Но я же сказала, что беременна.
- Вот почему я пришел помочь тебе – глава ансамбля сел рядом с ней. – Не бойся. У меня также есть дети. И каждый человек, который не уважает зачатого и носимого под сердцем ребёнка, не заслуживает жизни на этой земле.
- Почему у вас такая жизнь?
- Откуда мне знать? Так было всегда. С самого детства я жил в подобной группе.
- А есть ли способ жить получше?
- Конечно, но лучше тебе не присоединяться к такой группе бродяг. Если ты хочешь хорошей жизни, конечно. Эта группа не место для тебя, дорогая, и тебе придётся вернуться в дом мужа или своих близких, которых ты любишь. Ты понимаешь, милая?
- Мидах кивнула.
- Но я беременна, — повторила она.
- Поэтому спи рядом со мной, и никто не посмеет тебя потревожить.
- Но ты тоже один из них.
- Милая, в такой компании всегда есть кому доверять. Вот я — руководитель. Если бы мне не доверяли, то давно бы выгнали из группы. Так ведь? Спи со мной, и ты будешь в безопасности. Глава группы на мгновение задумался. Затем медленно рассказал свою историю.
Когда он был молод, в него влюбилась девушка и стала следовать за ним, куда бы он ни направился. И наконец она забеременела. Поскольку сама девушка была ещё несовершеннолетней, этот случай мог иметь долгосрочные последствия. Его арестовала полиция. Но родители той девушки хотели, чтобы он женился на их дочери. Так он избежал наказания и женился. После рождения ребёнка, покорявшего сердца каждого, кто на него смотрел, родственники велели ему развестись. И он развёлся. Его бывшая жена живёт в доме своих родителей, а сам он продолжает вести жизнь странника, которого всегда тревожат воспоминания и чувство тоски по собственному ребёнку.
- Вы все знаете, что Мидах беременна, – теперь его голос был обращён к подчинённым. – Тот, кто побеспокоит Мидах, побеспокоит её ребёнка. И тому, кто посмеет это сделать, я сверну шею.
Наконец руководитель группы спросил и её саму:
- Кто тот мужчина, что преследует тебя?
- Мой муж.
- Твой муж! Почему ты оставила его? Вернись к нему.
Но Мидах больше не могла продолжать свой рассказ.
- Хороший дом – самое безопасное место для женщины, а вовсе не такая группа уличных музыкантов. Хочешь, я отвезу тебя домой?
Но Мидах только покачала головой. Затем сказала:
- Позвольте мне жить самой.
- Ты будешь сожалеть об этом.
- Дайте мне попробовать сначала.
Руководитель группы вдруг испугался. Он вспомнил свой предыдущий опыт общения с полицией. Но ничего не сказал. Он выключил свет. Мидах спала рядом с ним. Ночь снова прошло безопасно. Мидах постоянно просила бога всегда хранить её в безопасности, чтобы никто не потревожил ребёнка, которого она вынашивала. И наступила полночь, руководитель группы заснул, обняв её, а она молилась, и продолжала делать это, пока, наконец, не заснула сама.
Даже во сне она чувствовала себя в безопасности в объятиях незнакомого человека, теплоту сердца которого она ощущала рядом с собой. Мысли о грехе исчезли из головы. Даже во сне она не чувствовала себя виноватой в такой ситуации.
Между этим мужчиной и ей не было ничего из того, что могло бы пошатнуть её веру, и не каждый мужчина опасен для неё, её нравственности и ребёнка, который крепко спит в утробе. А утром, когда она проснулась, слова благодарности сорвались с сердца и уст.
-Тебе можно доверять, — она пристально посмотрела на главу группы.
Мужчина только кивнул.
Часть четвертая
Они переходили с улицы на улицу, из ресторана в ресторан. И однажды старая Нини с золотым зубом вновь к ним присоединилась. Это радовало Мидах, потому что, по крайней мере, была женщина, которая направляла на себя всю страсть в этой группе.
Живот её также становился всё больше и больше. А собственные доходы её собирались и аккуратно сохранялись. Когда она будет рожать ребёнка, то сделает это в больнице, никого не беспокоя и не беспокоясь сама. Ночью, когда члены группы бродили вокруг в поисках выхода своим страстям, или вели задушевную беседу с Нини, или играли в азартные игры при тусклом электрическом свете, она молилась в уголке комнаты, чтобы бог даровал ей идеального ребенка, который не был бы инвалидом ни физически, ни духовно.
Она часто мечтала о том, что будет делать через несколько месяцев после родов. Она знала, что для неё невозможно будет передвигаться вместе со всей группой. А это значит, что она больше не будет получать доходов. Она испугалась. И если по какой-то причине ей не получится преодолеть этот страх, она...
Пение — вот что ей нужно, но не для толпы, а для себя, не задумываясь о награде, которую она получит за это. И часто она пела, не осознавая, что серьёзно занимается этим.
- Твой вокал так хорош, а голос у тебя такой приятный! – заметил руководитель ансамбля, обратив на неё внимание. – На самом деле ты также можешь петь по радио.
- Я могу петь по радио, — сказала она себе. И с тех пор стала мечтал петь перед публикой. – Можно ли заработать на жизнь пением по радио?
Глава группы кивнул головой.
- Здесь много преимуществ, – наконец продолжил он. – Там ты можешь стать знаменитой, как и твоё окружение, когда тебя будут приглашать на вечеринки и праздники. Вот где ты получишь много денег.
Больше Мидах не привлекала к себе внимание: оно теперь скорее было обращено на маленькое существо, которое скоро появится на свет – на её сына, и останется её ребёнком навеки.
Чем больше проходило времени, тем больше она выбивалась из сил. Она больше не могла путешествовать со всеми, не могла больше петь и заставлять вибрировать голосовые связки по восемь часов в день.
Однажды ей пришлось сказать руководителю группы:
- Мои силы и энергия на исходе. Разрешите мне перестать работать, пока я не рожу.
- Я всё понимаю, милая. Но ты должна помнить: если ты не будешь работаешь, не получишь денег на пропитание.
Эта новость потрясла сердце Мидах. Она не ожидала, что такое произойдёт. Но больше беспокоилась за сына, поэтому и сказала:
- Будь как будет.
-Я постараюсь, чтобы ты всё равно получала средства на пропитание, даже если они будут не такими большими, как обычно.
Вечером того же дня состоялось обсуждение. Мимин худой, который столкнулся с первым разочарованием и затаил в сердце обиду, не соглашался сократить собственный доход ради той, которая не работает. На его стороне была также Нини, которая считала Мидах своей соперницей. Ещё двое, также не сумевшие воспользоваться состоянием Мидах, встали на сторону Нини и Мимина. А руководитель группы, который всегда помнил о важности целостности группы, принял решение, невыгодное Мидах. И Мидах была вынуждена согласиться с ним в надежде, что люди поймут её положение. Но люди не хотели её понимать.
Когда в комнате стемнело, и она единственная осталась стоять на страже рядом с главой группы, она вспомнила всё, что произошло, вспомнила также Рию. Ей ненадолго захотелось навестить эту добросердечную бедную женщину, но намерение это проглотила вместе со слюной. Она чувствовала себя изолированной. Она дотронулась до своего живота и почувствовала, что богаче всех на свете. Затем она вспомнила своих родителей, о которых больше ничего не слышала, мужа, который был царьком в своей деревне. Наконец вспомнила себя и собственное положение. Её ноги пульсировали, в горле пересохло, дыхание было затруднено. Из-за ребенка, которого она носила под сердцем, и который всё больше сжимал ей грудную клетку и затруднял дыхание, ей давно уже нужны были две или три подушки. Ночью она ощущала ещё большее давление во всех конечностях. Она уже и не знала, плачет ли она в темноте или нет.
Вот что было ей известно:
Она продолжала молиться и просить, чтобы её сын мог поступать так, как ему заблагорассудится, без всяких препятствий со стороны других. И чтобы его собственные дети жили счастливо, несмотря на притеснения людей.
- Мой сын должен быть свободным человеком! Свободнее, чем я сама.
Она услышала бормотание из углов. Рука начальника группы, обнимавшая её грудь, была тёплой. Медленно она поцеловала эту руку, но тот даже не почувствовал и не пошевелился во сне.
Проснувшись рано утром, она почувствовала себя очень уставшей. С этого дня она уже не работала и старалась по возможности экономить свои сбережения. Она уменьшила даже порции своей еды. Затем она обнаружила, что спустя четыре дня обе ноги её опухли. Страх смерти привёл её в замешательство. А посоветовать ей, что делать, никого рядом не было. Только тогда её сердце почувствовало облегчение, когда наступила ночь, и вся группа вернулась в гостиницу.
Когда первая боль ударила ей в живот, она помчалась в больницу.
Но каково же было её удивление, когда она узнала, что родить там оказалось не так просто, как ей представлялось. Сдерживая боль в животе, она ответила на все вопросы. Она много раз говорила, что может позволить себе расходы на уход за ребёнком, но все её усилия не увенчались успехом.
- Мы никого не принимаем. Все койки уже забронированы.
- Где же мне рожать?
- Просто иди домой. Там разве нет деревенского шамана? Можем ещё прислать акушерку.
Теперь ей стало легче плакать. Она не сможет вернуться сюда снова, но и вернуться в гостиницу она тоже не могла. У неё слишком сильно болел живот. А те, кто служат там, в больнице, служат другим. Она легла на пол.
- Иди домой скорей! – воскликнул какой-то человек, разговаривавший с ней до этого.
В душе Мидах ещё пыталась молиться, но не за свою безопасность, а за безопасность ребёнка, который вот-вот должен был родиться. Потом она больше уже не могла двигаться. Когда она почувствовала, что ткань под ней намокла, она потеряла сознание...
Когда она снова очнулась, то обнаружила, что лежит на кровати. Рядом с ней лежали женщины, которым, как и ей, предстояло родить. Стоны рожениц, страдающих от боли, и крики носились в воздухе, и на мгновение послышалось даже что-то вроде сострадания.
Рядом стояла акушерка. Она долго смотрела на неё. Затем спросила:
- Как тебя зовут?
- Мидах. Вы можете дать мне попить?
- Где ты остановилась?
- В гостинице.
- А муж есть?
- Ах, дайте мне попить.
Больше Мидах не могла говорить. Боль в её животе снова усилилась.
- Я здесь не развлекаюсь. Меня зовут Мидах. Вот и всё. Остального я не знаю.
- О, я понимаю. Тогда я правильно всё поняла.
- Дайте мне попить.
И Мидах пришлось пить холодную воду. Потом пришла другая акушерка, долго смотрела, а потом сказала:
- Она действительно милая. Лучше будет, если мы не будем знать, кто её муж.
Мидах не поздоровалась с ними. Боль в животе усиливалась криками детей, только что пришедших в этот мир. И тут она почувствовала, как у нё разрывается живот и вот-вот появится на свет её сын. Она взмолилась. В своей молитве она просила прощения у бога, родителей и мужа. В глубине души она продолжала твердить, что никогда не грешила. А когда ребенок уже начал выходить наружу, она закричала так громко, как только могла:
- Акушерка! Мой ребёнок!... Ребёнок!
- И что, твой ребёнок? – Акушерка улыбнулась ей насмешливой улыбкой.
- Мой ребёнок вышел. – Она закричала: ребё... нок… вы.....шел!
И с последним её криком ребенок вышел. Она произнесла слава благодарности богу, так как родила его сама, без чьей-либо помощи.
И тут акушерка пришла забрать у неё ребёнка после перевязки пуповины. Она взяла его и искупала. Мидах слышала, как её сын плакал здоровым, громким плачем. У неё снова потекли слёзы.
- Мой сын, — прошептала она, словно не веря, что у неё вообще есть ребёнок, и снова прошептала, – мой сын, это мой сын.
Он слишком устала и ослабла. Она сделала глоток горячего кофе, который был приготовлен и стоял рядом с ней, а затем заснула с широкой улыбкой на губах.
Когда она снова проснулась, то поняла, что комната, где она спала, полна только что родивших матерей. На их лицах были разные чувства. И находясь среди них, Мидах осознала, как ей повезло.
Внезапно она вспомнила о своём ребёнке. Она подняла голову, ощупывая рукой место рядом с собой, но ребёнка рядом не было.
Он собралась с силами, чтобы позвать акушерку, но голос, вырывавшийся из её горла, оказался не таким сильным, как она ожидала. Тревога бушевала в груди. Теперь ребёнок для неё был единственной поддержкой. Ради этого ребёнка она была готова оставить всё, к чему привыкла.
Её глаза блуждали. Наконец она спросила соседку:
- Где мой ребёнок, мадам?
- В детской комнате.
- А ваш ребёнок?
- Тоже там, конечно.
На душе у неё стало немного легче. Она глубоко вздохнула. И когда на память ей пришли все те люди, которые задавали ей разные вопросы, на сердце снова помрачнело.
Она хотела отдохнуть. И если снова у неё потребуют немедленно оплатить расходы, она заплатит. Но ей не хотелось снова слышать все эти вопросы.
Тут к ней подошла акушерка и снова стала давить на неё:
- Мы должны знать, кто ваш муж, мадам. Это не чтобы мучить вас, но чтобы в реестре всё было записано, как требуется.
- Я не хочу больше вспоминать имя моего мужа.
- О, вы так легко развелись?
Мидах кивнула.
- Но мы всё ещё хотим знать.
- Я не скажу это.
- Так следует ли считать вашего ребёнка внебрачным?
Лицо Мидах покраснело. Она не могла вынести повторения этих слов.
- Почему вы такая злая? — спросила акушерка. – Вы умеете писать?
Со слезами на глазах Мидах слегка кивнула головой.
- О, так вы не безграмотная!
- Вы можете говорить на иностранном языке?
Мидах снова кивнула.
- Значит, мадам, вы образованная? Ах, тогда просто напишите имя своего мужа. Так безопаснее, не правда ли?
Но Мидах отказалась от предложенных ей ручки и бумаги.
- Если вам сейчас это не хочется делать, хорошо, я приду позже.
- Где вы на самом деле живёте?
- Не надо об этом.
- Нет? Как же мадам, вы можете скитаться каждый день?
- Да, каждый день я скитаюсь.
Акушерка долго смотрела на неё. Затем недоверчиво рассмеялась и продолжила:
- Этого не может быть, мадам. Вы должна указать, где вы живёте.
- Не спрашивайте меня больше. Просто скажите мне, сколько я вам должна, когда я поправлюсь.
Акушерка ушла с мрачным лицом.
В тот же день только что родившие матери получили на обед рис со шпинатом.
То тут, то там поступали жалобы. И когда Мидах заметила в своей порции шпината мёртвых гусениц, она поставила еду обратно на стол. Желудок у нее и так разбух от всей той энергии, потраченной в тот день. Она никогда не предполагала, что в родильном доме будет нечто подобное.
Она снова закрыла глаза и всё вспомнила. Потом заснула. Ночью её разбудила чья-то рука. А рядом с ней плакал и бился её ребёнок.
- Мой сын, — прошептала она.
- Пришло время его покормить, мадам.
Мидах открыла грудь, и когда собирались уже дать её младенцу, то вскрикнула от удивления:
- Это не мой сын!
- Нет?
- Где мой сын? Где мой сын?
- Это ваш ребёнок.
- Не может быть, чтобы мой ребенок был с такими узкими глазами! Это сын китайцев.
- Китайцев? - воскликнула женщина.
На мгновение в палате возникла суматоха. И вдруг из угла раздался удивлённый крик:
- Это не мой ребёнок!
Но вскоре весь переполох завершился к удовлетворению заинтересованных сторон.
Однако для самой Мидах ещё не всё было закончено.
В тот же вечер к ней подошёл кто-то и потребовал назвать имя мужа и место его проживания.
- Разве мадам хочет, что этот ребенок был незаконнорожденным?
Мидах коснулась красного лба сына и прошептала:
- Пусть зовут тебя внебрачным ребёнком. Что ты хочешь выбрать?
- Я не хотела оскорбить ребёнка и вас.
- Не пытайтесь спрашивать снова, – Мидах хотела всё время быть рядом со своим ребёнком. Но она не сопротивлялась, когда ребёнка забрали у неё и поместили в детскую комнату. В те времена, когда на сердце у неё было тихо, ей хотелось воспевать эту тишину. Но она никогда этого не делала. И она просто пела про себя.
- Мадам, вашим местом должен воспользоваться кто-то ещё, — сказала ей однажды акушерка.
- Должна ли я уйти отсюда?
- Да.
- Но я еще не здорова.
- У нас мало места, мадам.
Мидах встала. Её глаза сверкали. Она задвигалась, но ноги её дрожали.
- Достаточно ли у меня сил, чтобы нести моего ребенка? – прошептала она.
- Мадам, вам не нужно его нести самой.
- Где мой ребёнок?
На трясущихся ногах Мидах последовала за акушеркой в детскую комнату. Она улыбнулась, увидев своего здорового красного ребенка.
- Давайте сначала я заплачу за обслуживание, — сказала она тогда. Вы покажете мне, где платить?
Её отвели в кабинет, и кислые лица встретили её там холодно.
С неё потребовали заплатить сто двадцать пять рупий. Она достала свои сбережения из-под лифчика и вернулась в детскую. И какой у неё был шок, когда она увидела своего сына раздетым донага.
- Почему моего сына раздели донага? Он же может простудиться?
- Его одежда и пелёнки принадлежит больнице, мадам.
Больше не в состоянии вытерпеть это, Мидах посмотрела на ребёнка со слезами на глазах – маленькое существо, появившееся на свет всего несколько дней назад, – она забрала его из больницы и вызвала повозку-бечак. И пока она ехала, накрыла ребенка частью своей одежды. И беспрестанно целовала его.
По дороге из глаз её продолжали течь слёзы. А маленький мальчик продолжал плакать, потому что ему было холодно от ветра.
Часть пятая
Мидах действительно не знала, куда ей следует идти. Она знала, что группа певцов кронконг поведёт себя по отношению к ней иначе, чем раньше, как только ей придётся вернуться с ребёнком, который для них бесполезен. В этот момент она вспомнила своих родителей, Риу, мужа. В растерянности она могла только плакать.
- Куда? — спросил её водитель-рикша.
Этот вопрос только усилил её замешательство. Но к чему ей продолжать плакать?
Наконец, Мидах попросила доставить её на прежнее жильё. И когда она приехала туда, её встретила запертая дверь. Вечером, когда группа вернулась домой, она смогла войти. Её встретили, поджав губы.
- Как мы можем спать рядом с этим ребёнком? – Дала волю своим чувствам Нини.
- Ей лучше покинуть группу – продолжал Минмин. – С этим ребёнком она ничего не сможет сделать.
- Я могу работать, нося на себе ребёнка! — заявила Мидах.
- Чепуха,– воскликнул кто-то ещё. – Я слышал не твоё пение, а крик этого ублюдка!
- Ублюдка? Ты считаешь моего ребёнка ублюдком?
Наконец вмешался руководитель группы:
- Давай просто поженимся, милая. Ты будешь оставаться дома, присматривать за этим ребёнком, а когда я приду домой, мне будет готова еда.
- Невозможно! Невозможно!
- Я ещё не так стар.
- Невозможно!
- Почему невозможно, милая? Назови причину. – Он говорил с Мидах, выражая любовь и страсть одновременно.
- У меня еще есть муж. И у этого ребенка есть законный отец.
- И что с этим не так? Ты можешь попросить его о разводе.
Ах, Мидах просто не осмеливалась показаться мужу или родителям и просить о разводе. Она могла только плакать из-за смятения.
- Хорошо. Ты не смеешь просить о разводе, — продолжил руководитель группы. – Мы можем пожениться, имея опекуна в лице судьи.
Эти слова только усилили её замешательство. У неё полились слёзы: действия, которые предпринимаются по законным каналам, ужасали её. Она боялась потерять свою свободу, которую может получить, только избегая этих законных путей.
Ребёнок закричал.
- Ну вот он и начал! — воскликнула Нини. – И мы должны спать рядом с этим паршивым псом?
- Мой сын не собака, и не ублюдок! – Мидах вскрикнула от боли.
- Если это не собака, забери его отсюда.
Лидер группы прыгнул к Нини и ударил её по губам.
Она заворчала:
- Не мог бы ты вести себя более вежливо?
Нини заплакала.
- Мы останемся здесь. Мы пришли сюда не для того, чтобы слушать, как ругаются!
Глава группы позвал нескольких людей, стоявших перед дверью, чтобы те стали свидетелями этой устной перепалки. Потом пожаловал и патрули. Вскоре дом был полон зрителей.
- Не суетитесь, ладно? – предупредили их патрули. – Мы позвоним в полицию позже. А все эти посторонние пусть идут домой.
Сотрудники патруля с большим трудом смогли их разогнать. Входную дверь дома пришлось запереть. И наконец, патруль попросил объяснений у главы группы.
Наконец полицейские подняли глаза и увидели, что Мидах рыдает, и в слезах опустила голову вниз. Они предложили:
- Пусть она поёт, держа на руках своего ребёнка. Будет кто-либо петь или нет, будет ли кричать ребёнок, или нет, но вас всё равно никто слушать не будет. И вообще вашу музыку никто не ценит.
- Такое невозможно! Невозможно! – закричал руководитель группы, чьё достоинство было уязвлено.
- Ах, братец, я тоже музыкант.
- Вы?
- Конечно.
- Вы выступаете на радио?
- Иногда и на радио.
- Отвезите меня на радио,— предложила Нини.
Полицейский рассмеялся.
- У меня тоже хороший голос, — настаивала Нини.
- У нас уже есть певец.
- Ну будет ещё один, — настаивала Нини.
- Успокойтесь. Я сейчас на дежурстве. И не шумите больше. Надеюсь, ваша группа из-за неё не распадётся, — и он посмотрел на Мидах. – Примите её в свою группу. Ей тоже нужно жить на что-то, как и маленькому ребёнку.
- Помогите нам, чтобы мы смогли выступать на радио, — предложил руководитель группы.
- Хорошо. Хорошо. Я ещё приду сюда. Но сначала я посмотрю, как вы играете.
- Вы согласны?
- Ах, у нас не достаёт инструментов, — пожаловался руководитель группы.
- Дело не в инструментах, а в ваших способностях. Согласны?
- Согласны, конечно, мы согласны! — воскликнула Нини.
- Хорошо. Тогда я ухожу. Но в следующий раз я снова приду сюда.
И прежде чем уйти, он взял Мидах за подбородок. Он был ошеломлён, увидев, насколько мила и привлекательна эта женщина, и долго смотрел на неё.
- Ах, этого полицейского потом будет легко уговорить, — с издёвкой сказала Нини.
- Не плачь, как тебя зовут?
- Зовите её милашкой, господин полицейский! – высказался руководитель группы. – Она никогда не называла своего настоящего имени.
- Да, милашка. Да, ты на самом деле милая.
Мидах снова опустила голову.
- Не бойся. Завтра я снова приду сюда.
- Если вы придёте сюда только из-за неё, тогда вам и вовсе не обязательно приходить, – крикнула Нини.
- Замолчи! – рявкнул на неё руководитель группы. – А вы можете приходить сюда в любое время. Мы остаёмся здесь, когда наступает ночь.
- Всё в порядке. Всё в порядке. Пожалуйста, не беспокойте её особо. Она только что родила, и ей нужен хороший уход. Но некоторые из вас враждебно настроены к ней. Я с этим не согласен.
Затем он ушёл. У двери он снова посмотрел на Мидах, а затем вышел. И его вмешательство привело к тому, что Мидах получила своё место в группе.
И с тех пор она снова запела. Глубокие раны в её сердце делали её пение душещипательным для всех, кто её слушал. Зато весёлые песни порождали циничные голоса. И её место в группе было похоже скорее на нарыв в организме.
Руководитель группы дважды повторил своё предложение. Но Мидах всё равно отказывалась. Неудачный брак являлся главной причиной, почему она питала отвращение к мужчинам, и почему у неё не было больше желания быть чьей-то женой. С другой стороны, такое её отношение, вытекающее из данной причины, раздражало главу группы — и со временем оно переросло в ненависть.
Мидах осознавала свою красоту. Она знала, что все эти мужчины, которые ничем не отличались от ястребов, искали в женщинах возможность удовлетворить свою похоть. Пришла пора ей сохранить своё место в группе. Вся надежда руководителя группы была на её возрождение. Но главу группы, который съел в жизни не один пуд соли, обмануть ей не удалось.
Каждый раз, когда группа обедала в небольшом ресторанчике, Мидах никто не делал выговор. Она ела одна в изолированном от остальных месте. И возвращалась туда, чтобы покормить сына грудью. А в рабочее время, когда её ребенок плакал, она на время прекращала кормить его грудью, пока группа была рядом. И продолжала идти, как будто ничего не произошло.
Слабость духа иногда возвращала её мысленно к родителям или в дом Рии. Но смелости сделать это у неё не было.
Затем настал день, который лишь усугубил её страдания.
Однажды, когда её оставили одну, и она кормила ребёнка грудью в небольшом переулке, внезапно перед ней оказалась Риа.
Она не мог скрыть своего удивления:
- Мидах, дитя моё!
Этот голос нежно ласкал её сердце, которое ожесточилось из-за пролитых слёз.
- Моё дитя! Моё дитя! Где ты живёшь сейчас?
Мидах прикрыла грудь и встала.
- Не важно, где я сейчас живу, Риа. Ты собираешься на рынок?
- Это твой ребёнок?! Какой крепкий! И ты носишь его повсюду c собой?
- Да.
- Давай пойдём домой. Позволь мне отвезти тебя домой к твоим родителя.
- Позволь мне жить так, как живу.
- Тогда иди ко мне домой.
- Пусти.
- Куда ещё ты собираешься идти?
- Продолжать свой путь.
Риа взяла её за рукав.
- Не мешай мне. Отпусти меня. По крайней мере, он чувствует себя в безопасности в объятиях матери.
Она пошла. Но Риа последовала за ней.
- Не следуй за мной. В следующий раз я приду к тебе домой.
Она быстро шла следом за своей группой.
Риа медленно следовала за ней сзади. И увидела, как перед рестораном выступает дочь её хозяина, которую раньше так баловали. Она видела, как эта женщина соблазнительно улыбается. А ещё она видела, как люди в ресторане смотрели на неё с отвращением.
Но Мидах продолжала петь. Пока у неё на руках находится ребенок, она, по крайней мере, поёт себе, своему сердцу и своему ребёнку.
Риа тихо вернулась домой. Мидах не узнала об этом, даже пока она пела, а её глаза дико высматривали, не следует ли за ней по пятам Риа, и...
Когда она убедилась, что той нет, взгляд её снова успокоился и стал прежним.
Успокоившись на некоторое время, она была уверена, что та женщина примется рассказывать о ней истории направо и налево. Она также знала, что та не будет делать этого со злым умыслом, ведь на самом деле всё было наоборот. На самом деле, Мидах уже могла представить, что Риа скоро придёт в дом её родителей и расскажет длинную историю о ней.
После этой встречи в Джакарте она стала чувствовать себя небезопасно. И ситуация больше не была столь уж невыносимой. Теперь она часто не выступала с группой, из-за чего сбежала от своих родителей, от Рии и от всех остальных, которым родители велели отыскать её.
Однажды, чтобы компенсировать влияние Нини, она пошла к дантисту и вставила золотой зуб. И это происшествие было встречено Нини с ещё большей насмешкой. Мидах ожидала прибытия полицейского, как и раньше, но он больше не появлялся.
- Теперь ещё у неё есть золотой зуб! – яростно закричала Нини.
Осознание того, что глава группы больше не защищает её, заставило женщину стать ещё смелее по отношению к ней.
- Ты только инструмент в этой группе! А твой ребёнок – всего лишь щенок, который всем нам доставляет одни неприятности.
Оскорбление невинного ребенка разозлило Мидах.
Для своего сына она была готова сделать всё, даже невозможное.
- Не оскорбляй больше моего ребёнка.
Тут вся группа засмеялась.
- Я могу ударить тебя в живот.
- Сделай это сейчас, если осмелишься!
Мидах получила пощёчину и упала рядом со своим сыном.
- Ты демонстрируешь всем свой золотой зуб. Но это не работает! — крикнула Нини.
- Почему её не исключили? Спроси-ка у других членов группы.
- У меня соло, у Минмина барабан, у каждого в группе есть свой инструмент. А что у тебя есть? Таких женщин, как ты, надо изгонять.
- Милая, — сказал наконец руководитель группы. – С этим золотым зубом ты ещё милее. Дорогая, ты не хочешь быть моей женой, так, значит?
- Хорошо. Хорошо. Я понимаю, — сказала наконец Мидах.
И, взяв ребенка и узелок со своей одеждой, она вышла из гостиницы.
Она сама не знала, куда ей идти. Но ей пришлось уйти. И она ушла.
Часть шестая
Известие о Мидах насторожило семью Хаджи Абдула. То и дело слышались воззвания этого хаджи к богу и жалобы:
- Нет конца испытаниям, которые Ты послал мне.
А его жена, никогда не подававшая голоса по различным вопросам, кратко выслушивала все эти бессмысленные высказывания.
- Моя милая дочь! Моя упрямая дочь! Вот до чего ты дошла!
Других детей отец тоже ругал ещё какое-то время. Затем отдал им приказ найти сестру. Сам Хаджи Абдул должен вместе с ними заниматься поисками своего ребёнка. Он продолжал ходить из деревни в деревню, с одного пути на другой, но был уже не таким сильным и могучим, как раньше.
Денег на рикшу, трамвай и такси больше не было. Сначала он отправился в тот квартал, где Риа встретила его дочь. Но там всё было пусто. Он исследовал каждый ансамбль-кронконг. Столько их было, этих музыкантов! Но собственную дочь он там не нашёл.
Он забросил дела своей компании. Каждый день он занимался только поисками дочери.
Этот человек, который раньше всегда был доволен собой, своими успехами и праведностью, теперь переживал крах всего: предприимчивости, веры, будущего и того величия, которое он хотел проявить в своем родном селе Чибаток.
В прошлом он был уверен, что все его дети подчиняются ему и уважают, всегда готовы поддерживать его высокую репутацию, особенно в трудные времена. Но сейчас он говорил:
- Мидах! Мидах! Прости меня за жестокость к тебе. Но я делал это из лучших побуждений. Стоило ли тебе вот так отплачивать мне за всё хорошее, намеренно приближая мою гибель? Значит, ты теперь певица в ансамбле-кронконг? Итак, ты артистка. Моё дитя! Дитя!
Хаджи Абдул уже почти не мог молиться. Все его эксперименты всегда терпели неудачу, потому что его разум продолжал блуждать в поисках дочери.
- Однако, в конце концов, она моя собственная дочь. Даже если всё ещё хуже, чем кажется, я должен отвести её домой и исправить.
И рано утром он спустился вниз, чтобы приступить к новой работе — поискам собственного ребёнка, которого он считал потерянным.
У всех, у кого только можно, он искал сведения о ней. Особенно в ресторанах. И однажды он получил небольшую информацию от работника ресторана:
- Какого человека вы ищите, господин Хаджи?
- У неё круглое, милое лицо.
- Есть ли у неё родинка на ухе?
- Да! Есть, это она.
- И она всегда носит с собой младенца?
- Носит младенца? – Хаджи Абдул чуть не вскрикнул от удивления. – Носит младенца?
- Судя по тому, что я видел, он всегда носит ребёнка.
- Сколько лет ребёнку?
- Примерно три месяца.
- Три месяца! – Хаджи Абдул начал отсчитывать время с тех пор, как его дочь сбежала от мужа. Затем покачал головой. – О мой Господь, я из уст других людей услышал, что Ты подарил мне внука.
- Внук? Это ваша дочь, господин Хаджи?
- Она моя дочь.
- Но вы ведь хаджи, не так ли? Благочестивый человек? Человек, поклоняющийся богу?
- Даже если бы это было дикое животное, это моя дочь, она всё равно моя дочь.
- Насколько я видел, она здорова, только когда она держала ребёнка, то выглядела худой. Но ребёнок у неё красивый, здоровый, живой и невредимый. Вы наверняка выгнали её из дома, раз она приходит сюда.
- Да, я один или пару раз её выгонял. Моё дитя! Слоняется из ресторана в ресторан. Её гонят то отсюда, то оттуда! Моё дитя!
Всё это зашло слишком далеко, и для сердца Хаджи Абдула стало слишком тяжело из-за бремени свалившихся на него и справа, и слева неудач. Он упал на стол и не мог пошевелиться. А когда он снова очнулся, то уже лежал на больничной койке.
- Я ищу свою дочь — Мидах, — то были первые слова, которые сорвались с его уст. Он собирался встать, но силы его иссякли. Медсестра удержала его.
- Господин, вы не должны двигаться, – сказала она.
- Но я должен идти.
- Вы больны.
- Я здоров. Я хочу найти свою дочь.
- Послушайте, господин, вы больны. Вы не должны двигаться.
- Я не болен.
- Посмотрите, – медсестра показала его температуру и пульс в секундах.
- Кровь движется со скоростью больше ста тридцати, а жар у вас – больше сорока одного градуса.
- Я не болен. Я ничего в этом не понимаю, – и он снова потерял сознание.
- Значит, у меня уже есть внук. А я только что узнал! – когда он пришёл в сознание, он был в бреду.
Ледяные компрессы таяли на его щеках и лбу. Его руки и ноги были связаны, и только голова могла трястись.
- Это ваш муж, госпожа? – спросила медсестра, когда в палату вошла жена Хаджи Абдула.
- Почему он связан? Что такого он совершил?
- Ваш муж не может пошевелиться. Он очень болен.
- Невозможно! Он никогда не болел. Когда он ушёл из дома, он был таким здоровым и сильным.
- Но сейчас он болен.
- Что с ним?
- Сердце.
- Это невозможно! Позвольте мне отвезти его домой.
- Нельзя! Он не может покинуть эту больницу.
- До каких пор? Ах, господин доктор, он единственный, кто может содержать нас.
- Ему придётся остаться здесь надолго. Может быть, год.
- Но он ищет свою дочь.
- А где его дочь?
- Сбежала. Прошло уже больше четырёх месяцев.
- Тогда просто сообщите в полицию, чтобы её разыскали.
- Мой внук! Или внучка? Девочка или мальчик? – Хаджи Абдул снова бредил.
- Внук? У меня есть внук? — воскликнула жена Абдула. Но больной, к которому она обратилась, не ответил.
- Мадам, посмотрите, он болен. Он в бреду и не слышит ваш голос.
- Риа! Риа!
И Риа вошла в комнату.
- Ты видела, что у Мидах есть ребёнок?
- Да, мадам.
- Почему ты нам не сказала?
Риа не ответила.
- Здесь лучше не устраивать шум.
Но жена Абдула, которая была в таком смятении, потеряла своё обычное самообладание, благодаря которому она никогда ни во что не вмешивалась, и никогда не повышала голос. Теперь она стала женщиной, столкнувшейся с реальностью, с судьбой, что испытывала её на пределе наглости.
- Я должна дождаться его.
- Мадам, вы не можете здесь ждать.
- Я должна дождаться его.
- У вас, мадам, не хватит сил ждать его неделю.
- Неделю?
- А может быть, и месяц.
- Я отвезу его домой в таком случае.
- Он не может двигаться.
- Он - мой муж.
- Если с ним что-нибудь случится, вам будет ещё сложнее. Здесь о нем позаботятся как можно лучше. Вам лучше пойти в полицейский участок.
- Зачем?
- Зачем? Попросите их найти вашу дочь. По крайней мере, есть вероятность, что вы сможете спасти их обоих, вместо того, чтобы потерять их.
- Ах, Мидах! До каких пор ты будешь беспокоить своих родителей?
- Да, вам лучше будет пойти в полицейский участок.
Только тогда женщина сдалась. Обеспокоенная, она вышла из комнаты в сопровождении Рии. Они шли, не разговаривая. А Хаджи Абдул продолжал бредить: о Рие, о своих детях, о Мидах, о зяте, сеющем месть в своём сердце, о внуке, об упадке дел в его компании. Иногда смеялся, жаловался. И наконец, снова потерял сознание.
Только вверив себя судьбе, он сможет преодолеть несчастье. Через семь дней ему разрешили сесть. А когда его жена пришла навестить его, у него была только одна просьба.
- Принеси сюда мои чётки.
И с тех пор Хаджи Абдул словно закрыл на всё глаза, губы его постоянно тряслись, а пальцы пересчитывали чётки. В такой ситуации он предпочёл бы быть слепым и ничего не видеть. Он предоставил всё мудрости Господа. Если его начинала охватывать нервозность, когда он вспоминал, что его дочь сбежала, он поспешно усиливал молитву, и перебирание бусин чёток ускорялось, и постепенно движения его снова становились ритмичными, как обычно. В конце концов все люди в палате узнавали о состоянии Хаджи Абдула по тому, как быстро его пальцы перебирали чётки.
В течение нескольких дней, проведённых под покровом мистики, он не слышал ничего, что ему говорили. Однажды, когда его жена пришла к нему в гости, он даже не заметил её присутствия. И жена сообщила, что обратилась за помощью в полицию. Имя Мидах, произнесённое ей, проникло в уши Хаджи Абдула, в мозг, став частью частью мира мистики. Он перестал молиться, и из его уст послышался шёпот.
- Она выживет. Её отец молится за неё, и Бог внемлет. Никто из моих детей не опозорится.
Его жена была рада видеть, что её слова получили отклик. Она спросила ещё раз, но Хаджи Абдул снова погрузился в мистику, в суфизм. Женщина было подумала, что её муж потерял память. Но он никогда никому не высказывал своих подозрений. В такой ситуации ему никто не мог помочь. Только одна сверхъестественная сила. И эта сверхъестественная сила – благословение Божие. Недоедая и недосыпая, женщина продолжала молиться каждый раз, как приходило время для молитвы. Не ради себя! А ради безопасности мужа, Мидах и всех её детей.
Через месяц Хаджи Абдулу разрешили покинуть больницу. Он получил от врача информацию о том, что у него болезнь сердца. Он не мог много работать, и лучше всего ему было просто сидеть и немного гулять, пока он не станет по-настоящему сильным, может быть, через год, может, через два, но он должен делать это постоянно.
Если с ним что-то случится, он сможет вернуться в больницу.
Хаджи Абдул очень вежливо поблагодарил за всё то, что с ним произошло. Из палаты медсестры он отправился в больничную машину, на которой его отвезли домой.
Его предположение о том, что он самый святой человек в мире, самый любимый богом, самый лучший и самый почитаемый, теперь полностью исчезло. Он казался себе маленьким по сравнению со всем остальным. Его взгляд на жизнь и мир перевернулся на сто восемьдесят градусов.
С тех пор как Мидах сбежала, его зять так и не пришёл к нему, чтобы рассказать об этом. И обида на зятя пропала из-за смирения перед богом. Ах, не будь этого, его бы давно уничтожили.
Он даже не ожидал, вернётся ли к нему его дочь, или нет. Он продолжал заниматься своим кожевенным предприятием с фаталистическим настроем. Хвастовство своим величием исчезло. Оставшийся у него один рабочий выполнял все дела, а сам он просто сидел в магазине и обслуживал покупателя или заказчика. Желание делать всю работу по расширению своей компании исчезло.
В его груди была только мистическая энергия покоя. И этого ему было достаточно.
- Когда я умру, - думал он, - позволь мне умереть, когда Ты захочешь. В этом мире нет ничего, о чем я сожалею и чего хочу.
Всё произошедшее не улучшило положение компании. Дела в ней с течением времени всё больше отставали. И, наконец, у него не оказалось достаточно денег, чтобы оплачивать труд рабочего. Ему не хотелось даже стараться улучшить финансовое положение собственной семьи, которое тоже ухудшалось. Любовь к страдающему мужу заставила его жену менее чем через год искать себе работу по шитью вне дома.
Хаджи Абдул даже никогда не задумывался, как его семья сможет находить себе пропитание каждый день.
Кроме того, он никогда не спрашивал жену, есть ли деньги на еду на завтрашний день.
Но в отличие от Хаджи Абдула, его жена превратилась в активную работающую женщину, помогавшую семье во времена приближавшихся разрушений. Не тратя времени, она отправилась в отделение полиции, чтобы поинтересоваться, как у них обстоят дела с поиском её дочери.
- Ждите! Ждите! Если мы сможем, то сообщим вам об этом!
Это повторяющееся уже в который раз предложение не сломило её надежд.
Риа иногда охотно приходила к ней помочь поддержать порядок и готовить на кухне.
Она также тайком молилась, и когда ей приходилось идти в город или в Джатинегару, и она не забывала использовать соглядатаев, чтобы найти свою бывшую хозяйку.
Но все усилия были напрасны, ведь Мидах знала, что с ней будет после той встречи. Она искала уже другой район, где могла бы свободно петь для себя, для своего ребёнка. Другие люди просто ждали милостыни.
Часть седьмая
Район, где выступала Мидах, находился отнюдь не в центре города, где полно ресторанов.
Ради своей безопасности она выбрала более спокойной район Джатинегара. И ресторанов здесь не так много. Она пела на складах, используя свою самую очаровательную улыбку. Иногда она пела по домам и даже терпела, если многие хозяева выгоняли таких вот певцов, как она, вместо того, чтобы платить им, давая средства к существованию.
Но что бы ни случилось, с собственным ребёнком на руках она чувствовала себя богаче всех. Цинизм в её голосе пропал, и она больше не пела только ради своего сердца и своего ребёнка. То, что звучало сейчас в её сердце, было песней, веявшей свободой и удачей.
И однажды, когда она пела в китайском магазине, кто-то зааплодировал ей. Она смутилась. Пока это было что-то новое: получить аплодисменты. Из магазина появился знакомый сотрудник полицейского патруля.
- Голос у тебя красивый, милая. Пойдём, поешь со мной.
Голодный желудок заставил её принять предложение.
- Я вижу, что твой ребёнок здоров. Слава богу. Почему ты одна? Тебя тоже выгнали из группы? Да, конечно, выгнали. Но это нормально. Что случилось с тобой? Всё хорошо? Почему ты ничего не говоришь? Смущена?
Полицейский проигнорировал мнение других людей.
- Разве тебя смущает то, что ты ешь рядом со мной? Ты смущена? Почему ты стесняешься?
Его дружелюбие рассеяло застенчивость Мидах по отношению к нему, а заодно и ко всем остальным людям, которые смотрели, как они едят вместе.
- Кофе? Хочешь кофе? Таоке, подай нам две чашки кофе.
- Поначалу у нас ещё были надежды потренироваться, а затем выступить на радио. Но то, что так ожидалось, так и не произошло.
- Ха-ха. Вся эта уличная развлекаловка ничего не стоит. Это просто раздражает уши.
- У меня хороший голос, да?
- Твой голос действительно прекрасен, он подчиняется гармонии звуков.
- Могу ли я петь на радио?
- Я только что услышал твой голос. Он действительно хорош. Но где ты живешь?
- Да везде.
Полицейский весело рассмеялся. Затем продолжил:
- Я понимаю, что ты имеешь в виду. Нет, милая, я не приду к тебе, чтобы не беспокоить тебя. Я также слышал от твоих друзей, как ты на самом деле себя ведёшь.
- Плохо, не так ли?
- Плохо для тех, кто тебя ненавидит. Да, конечно.
- И вы тоже меня ненавидите, не так ли?
- Ненавижу? Ты добрая, и голос у тебя приятный.
- Я не понимаю, что вы имеете в виду под всем этим.
- Жди меня в пять часов перед станцией Джатинегара. Хочешь?
- Зачем?
- Сейчас я всё ещё на дежурстве. Я отвезу тебя сегодня днём. Ты должна сначала пройти обучение вокалу. У тебя хороший голос, и ты можешь петь на радио.
- Мы будем петь на радио, — прошептала Мидах сыну.
- Как его зовут? Как его зовут?
Мидах не на шутку разволновалась. Она вспомнила, что ещё не дала имя сыну, и что также ещё не раздала ради его благословения милостыню.
- Я дам ему имя. Но как мне раздать милостыню?
- Раздай милостыню в моём доме. У меня только одна комната, но я думаю, что она будет достаточно хороша, если я приглашу своих друзей с работы. Согласна?
- Вы всегда такой милый с незнакомцами?
- А что такого? Хоть мы и маленькие люди, но мы оба люди искусства. А каждый человек искусства – друг другому.
- А что есть человек искусства?
Полицейский пояснил. И Мидах поняла.
- Итак, ты подождёшь меня в пять часов вечера на вокзале, да?
- С божьей помощью. Но я не хочу, чтобы меня беспокоили.
- Я что, выгляжу как крокодил?
Свободная жизнь всё это время превратила эту женщину в человека, свободно разговаривающего с другими, даже если она всё ещё придерживалась тех норм морали, которые принесла с собой из дома. Её сердце тоже с облегчением обнаружило в полицейском свободного человека рядом с ней.
- Если бы ты пожелала, я бы отвёз тебя домой, и ты переспала бы со мной. Но если хочешь, я найду для тебя комнату. Хочешь?
Мидах кивнула.
- По крайней мере, твой ребёнок не будет всегда простужен.
- Мне достаточно своего заработка от пения.
И Мидах вспоминала мужчин, которые давали ей деньги, иногда щедро превышавшие норму, то с улыбкой на губах, то с приглашением, которое они произносили очень медленно и с чувством. И Мидах всегда принимала деньги и сразу же уходила. Она вспомнила таксиста, который всегда подсаживал её на перекрестке в Джатинегаре. Но в такой ситуации Мидах не ругалась и не говорила невежливых слов, а только улыбалась. А однажды водитель такси предложил ей место, чтобы переночевать, и она вежливо ответила:
- К сожалению, я не из уличных женщин, просто судьба у меня такая. – И после этого продолжила свою работу.
Однажды она вспомнила, как её ребенок заболел простудой, и смело отправилась в кабинет педиатра, затем купила лекарство в аптеке. В это время исчез страх перед всеми, кто её знал.
- Хорошо. Я больше об этом не спрошу, — сказал позже полицейский. — Теперь мне снова нужно идти на работу. Увидимся позже, ладно?
Заплатив за неё, он прыгнул на велосипед, и Мидах продолжила своё бесцельное путешествие. В тот день она заработала достаточно, чтобы питаться два дня.
Мидах едва узнала полицейского в штатском. На рикше её отвезли в район Матрамана, где у неё была комната, которую он предоставил ей. Одним взглядом она могла определить, что эта комната обеспечит ей прохладу и покой. Она поставила своего ребёнка на деревянную подставку, покрытую циновкой, а затем они оба сели на стулья.
- Надеюсь, ты не продашь свой голос задёшево, — сказал полицейский.
- А как я должна называть вас?
- Ахмад. А какое твоё настоящее имя?
- Зовите меня, как обычно.
- Хорошо. Это твой секрет. Ты счастлива здесь?
- Спасибо вам. Что мы будем есть, если я не смогу зарабатывать своим голосом?
- Во-первых, мне нужно научить тебя хорошо петь. Ты должна уметь читать ноты. Ты хочешь учиться, да? Всё ещё хочешь?
Они смотрели и смотрели друг на друга. Теперь пришло время Мидах влюбиться. Если в её сердце не будет никаких движений, пусть так. Моё сердце дрожит, думала она. В конце концов, у меня родился ребенок, а он всё ещё был холостяком.
Тут вошла хозяйка с напитками.
- Надеюсь, мадам понравится здесь. Я считаю, что вы, мадам, хороший человек, который поможет поддерживать порядок в моём доме.
- Мама, что ты о ней думаешь?
Женщина обратилась к полицейскому в штатском прежним осторожным тоном:
- Все изменилось, сынок. Не так, как раньше.
- Разве ты не знаешь, что она будет моей женой?
Мидах посмотрела на молодого человека, и на мгновение тот ответил ей взглядом.
- О, если ты уже рассказывал это раньше, то другое дело.
Неся поднос в руках, мать вышла из комнаты.
И когда юноша посмотрел на неё, на глазах у неё были слезы. Мидах была очень счастлива, до сих пор сталкиваясь в своей жизни только с насилием. Ей было невозможно передать свои чувства, чтобы кто-то другой тоже испытал их.
- Братец Ахмад?
- Да?
- Это правда, что вы сказали?
Ахмад счастливо рассмеялся. Из его уст вырвалось:
- Конечно, нет.
Сказанная весело фраза напрочь развеяла все её чувства, которые начали уже расцветать в груди.
- Почему ты плачешь?
Мидах была ошеломлена. Она обняла сына. Нет никого, кто искренне любил бы меня. И когда я люблю, эту любовь просто встречают шутливыми приветствиями. Её слёзы залили лицо сына.
- Ты так легко плачешь, – напомнил ей Ахмад, – но как бы то ни было, как человек искусства ты слишком мягка в своих чувствах. Пей свой кофе.
Мидах даже не встала со стула. И Ахмад принес ей чашку.
Она отхлебнула тёплый напиток и почувствовала, что телу её вполне комфортно, а в сердце появились силы.
Но она не осмелилась ещё раз взглянуть на молодого человека.
- Тебя оскорбляет, что я такой грубый?
Обнимая своего сына, Мидах представила, как обнимает Ахмада. Он был таким честным, таким прямолинейным. Она не видела никакой фальши в любом его движении. Но она не могла его полюбить. Он не мог быть её мужем.
Ты! Ты мой сын! В тебе всё дело! Но пусть я пожертвую всем ради тебя. Пусть моё сердце дрожит в одиночестве. И пусть гора на душе у меня останется такой же огромной, и ничто не потревожит её.
Так Мидах начала познавать чувство любви. Чувство боли и горечи. Но, несмотря на боль и горечь, она любила и обещала сохранить это навсегда: боль и горечь.
- Сейчас ночь, милая. Позволь мне вернуться.
У Мидах не было ни силы, ни смелости противостоять ему.
- Не злись на меня, милая. Я не буду беспокоить тебя. Позволь, тебе не обязательно провожать меня до двери. – Голос Ахмада стал низким и хриплым. – Надеюсь, ты не обиделась на моё грубое поведение.
Он молча стоял у двери. Ему хотелось знать ответ женщины. Но Мидах ничего не сказала. Он вернулся к себе, перед тем вежливо сказав ей:
- Ты пообедаешь здесь чуть позже с моей матерью, которая владеет этим домом.
И когда Мидах не ответила, он спросил:
- Тебе нужны деньги?
Только тогда Мидах кивнула головой.
- Твой сын сейчас спит. Если ты устала, просто поспи сама.
Мидах накрыла своего ребенка шалью.
- Почему ты продолжаешь плакать? Почему бы не поговорить немного? Может, злишься на меня? Но из-за чего? – Он положил руку на плечо женщины.
Мидах больше не могла этого терпеть. Её сердце было разбито.
Разве я не могу поделиться с ним своими чувствами? Почему нет?
У неё продолжали литься слезы. Она не могла вынести боль и горечь в груди, и положила руку поверх руки молодого человека.
- Но знаешь, дорогая, я не могу быть... Да, теперь я знаю тебя... Но это невозможно. Мы оба люди разные, разного происхождения и из разных мест.
Рука Мидах отдёрнулась. Она только чувствовала, что последние слова молодого человека были оскорблением для неё, сказанным, чтобы укрепить себя перед человеком, стоящим рядом с ним.
Она собрала свои силы, чтобы предотвратить поток оскорблений и подбодрить себя. Но из уст её прозвучали лишь томные слова:
- Я не скромница и никогда не испытывала унижений. Я была рада это услышать. По крайней мере, ты не будешь беспокоить меня в будущем.
- Люди не будут смеяться надо мной за то, что я помог тебе.
Мидах снова обняла своего ребёнка.
- Как ты назовёшь своего ребёнка?
И чтобы и дальше предотвращать любые оскорбления в свой адрес и найти опору, Мидах сказала, несколько преодолев вялость:
- Если бы только его отец был здесь, это было бы не так сложно.
- А где его отец?
- В знакомом мне месте.
- Почему ты не рассказала ему и не пошла к нему домой?
- Я буду делать всё, что смогу, чтобы заработать на жизнь, лишь бы только больше не встречаться с ним.
- А твои родители?
- Я боюсь, потому что я сбежала от мужа.
- Ха! Пойми меня. Постарайся меня понять, – полицейский снова обрадовался. – Как насчёт того, чтобы я отвёз тебя в дом твоих родителей?
- Мне нравится и здесь, — ответила Мидах. – Но она знала, что ей нравится быть рядом с этим молодым человеком, только она но не осмеливалась сказать это.
- Я знаю твоего отца.
- А что плохого в том, что ты его знаешь?
- Это Хаджи Абдул. Теперь я знаю.
Мидах скрыла своё удивление, обнимая ребёнка.
- Полиция ищет тебя уже долгое время.
- Полиция?
- Конечно, полиция.
- Я никогда не совершала преступлений!
- Но твои родители обратились за помощью в полицию.
- Ты хочешь меня арестовать?
- Я могу пожаловаться на тебя, и тогда тебя арестуют. Но если тебе не хочется возвращаться к родителям, я, конечно, не стану жаловаться.
- Когда ты начнёшь давать мне уроки пения и чтения нот?
- Завтра. Завтра я приду снова. Почему ты ушла от мужа?
- Идите домой, я устала.
Ахмад поправил на себе одежду. Он осторожно ущипнул ребёнка за щёку, кивнул Мидах и исчез из комнаты.
Мидах немедленно заперла дверь изнутри. Сразу же рухнула на кровать и продолжила плакать. За это время она мужественно встречала тяжёлую и жестокую жизнь, потому что у неё был капитал, чтобы быть храброй. Капиталом этим была вера в то, что она также может жить за счёт труда своих рук. Но кто способен противостоять этой горечи и боли любви? Кто имеет право уничтожить её?
Когда снаружи постучали в дверь и пригласили её выйти поесть, она продолжала плакать – плакать о чём-то, чего не понимала сама. Но боль и горечь эти всё так же наполняли её слезами. И эта ночь была долгой, и были в ней лишь одно тело и одна душа: Ахмад с его откровенным отношением к ней и свободным поведением. Но он никогда не оставит её.
Часть восьмая
Почти каждый день Ахмад приходил к ней преподавать вокал. И женщина чувствовала себя в безопасности рядом с этим молодым человеком. Любовь, спрятанная в его груди, смягчила суровость его жизни. Иногда он менялся сразу и целиком, разными способами. Каждый день она надеялась – пусть это была пустая надежда, но она всё же была – что однажды она станет женой Ахмада: женой певца, музыканта.
Вчера она провела обряд и назвала сына Роджали. Пришли все друзья Ахмада, музыканты. Вот тогда она и познакомилась с ними. И в этот раз у него были друзья, которые не разделяли её осознание того, что она женщина, а они мужчины. Ей нравилось слышать их смех. Она с удовольствием предлагала им напитки. И была счастлива, что у её ребёнка теперь есть имя. Ребёнка называли просто Джали, и никто из них, кроме Ахмада, не высказал своего мнения. А он молчал.
Его движения были резкими, как будто он просыпался по утру больным. И глаза у него запали.
Когда гости разошлись по домам, Ахмад остался в комнате для гостей с Мидах.
Джали сидел на коленях у матери и играл со своими ушками.
- Вы больны, братец?
- Да, я болен.
- Почему бы не сходить ко врачу?
- Моя болезнь та же, от которой страдаешь и ты.
Мидах молчала. Она поняла, что имел в виду молодой человек.
- Я могу любить тебя, правда, Мидах? Ах, я больше не смею называть тебя своей милой, потому что… Почему ты молчишь? Разве ты сама не влюбилась в меня? Да, я знаю, то, что ты говорила раньше, всё это не просто так. И я понимаю, почему ты плакала. Мне тоже больно. Разве нам не будет лучше поговорить о чём-то другом?
Они оба ничего не сказали. Каждый из них чувствовал боль в груди.
Затем Мидах запела, и Ахмад тоже.
Мне жаль, что ты заплакала
Мне жаль, что ты томишься
Но что сказать?
Пусть это будет чем-то особенным
Пусть это будет встречей
Пусть это будет прощанием
Но музыка дороже
Вместе с барабанами и скрипками
Никто из них больше ничего не говорил. Потом проводить Ахмада пришла хозяйка, и нависла мрачная атмосфера:
- Кажется, ты изменился, сынок. Обычно ты такой счастливый. Теперь какой-то высохший весь.
- Мне больно, мама.
Затем они снова запели. И оба повторили слова той же песни.
- Жалко, что здесь нет барабана, – посетовала хозяйка. – Мой барабан попросил взять сосед, чтобы поиграть. У моего покойного мужа была фисгармония. Каждый вечер после работы он играл. Когда он умер, никто не играл на ней снова. Вот почему я продала её.
- Да, мадам, я до сих пор помню, как держала в руках барабан.
Потом разговор окончательно заглох. Слабо слышно было, как соседское радио передаёт популярные народные песни.
- Когда вы поженитесь?
- Пока что это всё, что у нвс есть, мадам. У нас даже нет своего дома.
- Женитесь и живите здесь.
Разговор снова затих. Когда хозяйка увидела, как тучи покрыли лица двух молодых людей, она удивилась.
- Почему ты молчишь? Ах, возможно, я просто раздражаю вас. – И, не дождавшись ответа, она вышла.
- Мы уже знаем историю друг друга,– наконец начала Мидах. – Я знаю, что мы не можем пожениться.
- Да.
- Я принадлежу себе и своему ребёнку. Вы принадлежите своей матери.
- Да.
- Вы можете просто переложить на неё свои трудности. И на себя.
- Да.
- Мы не можем пожениться.
- Да, я знаю.
- Поэтому что нет больше необходимости об этом говорить.
- У меня ничего нет, Мидах. У меня только много своих друзей и друзей моих родителей. Я не смею стать для них притчей по языцех.
- Я знаю про ваши трудности. Лучше поговорим о другом.
- О чём, Мидах?
- Когда я начну петь?
- Завтра.
- Нам лучше ещё раз отрепетировать.
И они запели вместе. Ахмад ударил по столу курительной трубкой. А за окном, между тем, наступила ночь. Снова и снова они пели.
Хозяйка больше не издавала ни звуков, ни шумов.
- Спи, Роджали, – сказала Мидах. – Мидах встала и отнесла ребёнка в комнату.
Ахмад ночевал в гостевой комнате.
Казалось, он боролся со своими мыслями. Тут Роджали закричал.
Мидах произнесла:
- Спи, Джали, спи. Все спят.
Потом она запела. Ахмад покачал головой, встал. Его тусклые глаза загорелись.
- Ты уже спишь?
- Вам лучше просто выйти на улицу. Я тоже выйду.
Но Ахмад вместо этого подошёл к ней. Он обнял и поцеловал её.
- Мы не будем мужем и женой, братец. Вам лучше уйти.
- Мидах, милая. Ты знаешь, что моё сердце разбито.
- Боритесь с этим. Боритесь.
- Я не могу бороться, милая. Не могу!
- Вы должны быть сильным! Давайте, выходите.
Но Ахмад не хотел выходить.
- В следующий раз у вас будет много времени для себя самого, и для удовлетворения потребностей.
- Ты такая воспитанная, Мидах.
-Хоть я и живу на улице, братец, я не уличная женщина. Вы это и так знаете. Не заставляйте меня становиться такой женщиной.
- Мидах, милая, Мидах, — говорил Ахмад, целуя её. Сделать что-то ещё он не мог.
- Я знаю, что вы имеете ввиду. Так что выйдете.
- Моя милая! Моя Мидах, — говорил он, продолжая целовать её.
- Братец, кто же не будет не счастлив с тем, кто его любит? Но вы должны помнить обо мне и о моём сыне.
- Моя Мидах! Моя Мидах!
- Я мать, а вы никогда не почувствуете себя отцом.
- Позволь мне быть с тобой, милая. Разреши мне это.
- Я и так дала вам всё, что могла. Но не позволяйте мне запятнать себя. Если я вернусь…
- Не говори слишком много, Мидах. Давай же…
- Если я вернусь к родителям…
Страстный поцелуй прервал её слова. Затем она сказала:
- Позвольте мне по-прежнему быть чистой, пока я здесь.
Но Ахмад больше не мог сдерживать свою страсть. Мидах заплакала. Что ещё она могла сделать, кроме как плакать!
- Я не хочу! Я не хочу!
- Несмотря ни на что, я люблю тебя, – прошептал он.
Затем она утонула.
Ахмад утонул.
Ночь потонула.
- Ты такая красивая, Мидах. Такая милая. Ни одного дефекта нет на твоей коже.
Мидах издавала только жалобы.
- Моя Мидах! Моя Мидах!
- Я знаю, вы хотите меня уничтожить. Вы достигнете моего сердца. Уничтожьте меня.
- Не мучай меня так сильно, Мидах.
- Вы слишком много думаете о себе.
Дальше разговора их уже не было слышно. Они утонули.
Едва прозвенел звонок телефона, как послышался ещё один шёпот:
- Я просто приду домой сюда завтра.
- Да завтра! Завтра. Вы придёте домой и принесёте сюда свою любовь. Я знаю это. Вы никогда больше не принесёте любовь. Вы придешь только в качестве гостя… в качестве гостя — возможно, который потом выставит счёт за долг. Пока ваше сердце не…
- Молчи, Мидах, молчи. Я думаю, ты навсегда пожалеешь об этом.
- Нет. Я ни о чем не жалею.
- Нет? Ну тогда, возможно, я пожалею об этом.
- Почему?
- Почему? Этот поступок разрушит любовь. А я счастлива благодаря любви.
- Ну, я пошёл спать, Мидах.
- Идите спать. Завтра вы больше не будете тем, кто любит меня.
- Завтра?
- Да. Возможно, теперь вы уже не тот Ахмад, которым были раньше.
- Позволь мне лечь спать.
Больше не было слышно, как они шепчут или двигаются. Долго. Несколько часов. А потом Джали заплакал. Все трое проснулись. Похоть вновь начала бушевать в груди Ахмада. И оба они снова начали тонуть. Маленький мальчик продолжал плакать, кричать, топать ногами и руками.
- Ты знаешь, что это значит?
- Что?
- Джали плачет!
- Нет.
Мальчик стал свидетелем того, как впервые из-за любви его мать согласилась запятнать себя. И тот, из-за кого она запятнает себя, был он. Но даже куры так поступают.
Наступило утро.
- Сейчас утро, ты хочешь уйти домой? Ну иди.
И после того, как Ахмад оделся, он пошёл домой. Его вялость прошла.
Он снова стал весёлым молодым человеком, которым был раньше. А когда он вышел из комнаты, Мидах продолжила кормить ребёнка грудью. Слёзы снова потекли по щекам и упали на подушку.
- Это всё, что ты мне дал? – зашептала она и всхлипнула. – И если так, то что мой муж может мне сделать?
Она знал, что её родителям не обязательно переживать то, что она только что пережила. Потому что у них есть постоянный дом, и они её любят, в отличие от Мидах, их дочери, которая не имеет постоянного дома и не любит того, чего у неё нет.
Пока петух не перестал кукарекать, она больше не смыкала глаз. Её мысли разлетались повсюду, она представляла себе возможность отношений с Ахмадом, хотя и знала, что никаких отношений с ним не будет. Благодаря его вчерашним действиям всё, что было горько и больно, но радостно, исчезло.
Когда хозяйка постучала в дверь, она только встала. Потом снова заплакала. И, вытерев глаза, она пошла в ванную.
А его предположение оказалось верным. С тех пор Ахмад не только учил её петь, но и выступал вместе с ней как постоянный аккомпаниатор.
Часть девятая
Отовсюду госпожа Хаджи Абдул получала известия о том, что её дочь теперь поёт на радио. Она пыталась заткнуть уши и не слышать новостей. Но заявление Рии о том, что Мидах пела в ресторане, неизбежно заставляло её колебаться.
- Если бы она только стала такой певицей, как Умм Кулсум, – это другое дело.
Однажды ей навстречу прибежала соседка:
- Давайте же, идите, если вы мне не верите. Ну давайте же. – И она потянула женщину за собой и пригласила её послушать радио.
И обе женщины начали слушать.
- Вы слышали? Это голос вашей дочери. Я не сомневаюсь, ведь я уже слышала раньше, как она поёт песню. Слушайте.
Мадам Абдул стала слушать. И представила себе милую и красивую девушку, которая ещё несколько лет назад носила короткое платье и белый платок. Этот ребёнок – её дочь. И её дочь теперь поёт песню, которую она сейчас слушала.
Наконец, оркестр Ирама Бакти завершил своё выступление песней в исполнении милой красавицы с золотым зубом: этой песней была «Джали-Джали»! Так сообщили по радио.
- Да, ваша дочь милая.
- Но у неё нет золотого зуба, сестрица.
Мадам Абдул вернулась к себе домой. Внезапно у неё появилось желание что-то доказать себе. Она быстро оделась. И направилась в студию.
Тем вечером она так и не осмелилась войти в студию. Она просто ждала у ворот, всё ждала и ждала. Но среди выходящих из здания Мидах не было. Наконец она вернулась домой и в то же время потеряла надежду когда-либо встретиться со своей дочерью.
Однажды её соседка пришла пригласить её послушать голос милашки с золотым зубом. и постепенно она началась убеждаться в правоте своей соседки.
- Если хотите, – сказала та, – мой сын может отвезти вас в здание радио.
И с этими словами госпожа Абдул ушла в сопровождении сына соседки.
Госпожа Абдул уже представляла себе, что произойдёт, когда она найдёт свою дочь. Мидах встретит её с сильными подозрениями. И она с зыбким чувством колебалась между ненавистью к занятию дочери и любовью матери к той, кого он когда-то родила в боли, пролив часть своей крови.
На самом деле она боялась этой встречи. Но голос, зовущий из сердца, побудил её что-то сделать. Делать! Делать! Ты будешь и дальше беспокоиться, если не станешь действовать.
- Мне следовало пойти одной, — подумала она. — Её ребенок будет свидетелем нашей встречи. Ах, я надеюсь, что моя дочь в безопасности. Надеюсь, она не испортит свою репутацию. Господи, верни мне мою дочь в том состоянии, в котором она была, когда покинула наш дом: такую же чистую, милую, красивую и добрую.
- Холодно, милая.
Она накрылась собственной шалью. А её собеседница отказалась.
- Сейчас только половина шестого. Вы больны?
- У меня малярия.
- А я никогда не болела малярией. Давайте просто пойдём домой?
- Ну будь как будет. Пойдёмте дальше.
- Не следует ли сначала проглотить таблетку?
- Позже. Позже. Позже.
Мадам Абдул не хотела говорить. Она была слишком занята своими фантазиями.
На полпути она вспомнила, что в шесть часов придет её муж.
Он рассердится. И она боялась, что сердце его встревожится. Это может снова вызвать болезнь. Она хотела вернуться ради покоя мужа. Но также хотела продолжать идти ради блага своей дочери. Она не выбрала ни одного из двух решений, продолжая ехать. Через четверть часа она прибыла к зданию студии.
Мадам Абдул задрожала. Дочь поддержит её. Она поднялась по лестнице в контору.
- Госпожа, группа Ирама Бакти только что вернулась домой. Садитесь в такси.
Теперь её дрожь больше нельзя было контролировать. И, не попросив разрешения, она просто села на стул.
- Вы больны, мадам?
Но дама только покачала головой.
- Мадам Абдул ищет своею дочь.
- В группе Ирама Бакти?
- Да.
- Моя дочь Мидах. Она подпевает?
- Мидах?
- А кто на самом деле эта милашка с золотым зубом?
- Певица с золотым зубом? Я не знаю. В книге регистрации она так и зовётся.
- Нет! Нет! Она моя дочь! Я знаю её по голосу. Я знаю её голос с самого рождения. – Словно плотина госпожи Абдул прорвалась. Её эмоциональные слова разлетелись по всей студии.
Наконец она произнесла:
- Пить! Дайте мне попить!
Она выпила стакан холодной воды и вздохнула с облегчением, восстановив контроль над собой.
- Хаджи Тербус действительно был мерзким типом и снова потерял контроль над собой. Моя дочь такая красивая, такая милая — это невозможно! Если он не был жесток с ней, нет, невозможно, чтобы она сбежала. Она не может быть певицей.
- Мадам, вы заболели. Вас надо просто отвезти поскорее домой.
Но молодой человек ничего не ответил, только сказал:
- Я тоже знаю этот голос. Голос Мидах. Я знаю его.
- Я не понимаю, что вы имеете в виду. Дайте адрес. Я её мать.
- Мы давно не виделись с ней, мадам. Но если вам нужен просто адрес, то я, конечно, могу его дать. – И он передал ей листок бумаги с адресом.
- Ну, мадам, поедем. Куда бы вы хотели поехать? Или, может, домой? В Матраман?
У старухи спёрло дыхание.
- Я хочу встретиться со своей дочерью. Отвезите меня, сынок.
Сотрудник смотрел на женщину из стеклянного окна своей конторы. И его глаза продолжали смотреть на неё, пока они оба не исчезли в машине.
Ночь сменила день. Уличные фонари горели, выстроившись в ряд, как солдаты с факелами.
- Они хотят обмануть нас.
- Кто это они, мадам?
Сама госпожа Хаджи Абдул не знала, кто. Когда она восстановила контроль над собой, то ещё несколько раз слушала его слова, а затем успокоилась. И продолжила спокойно планировать встречу.
За это время она ещё толком не осознала чувства материнской любви к своему ребёнку. Но когда она подумала, что её дочери угрожает опасность заблуждения на пути, эта любовь вырвалась из укрытия. Через некоторое время она приказала водителю машины, в которой находилась, ускорить ход. И когда они приехали в Матраман, то пошли искать адрес. От переулка к переулку всё сильнее была видна нервозность госпожи Абдул - та снова проявилась на её лице, и с невыносимым энтузиазмом она постоянно молилась о встрече с Мидах и своим внуком, которого она никогда не видела.
- Здесь живёт певица?
- Да, мадам.
Сердце мадам Абдул больше не могла терпеть дрожь. Она просто держалась за дверной косяк. Её ноги немного дрожали, ей был нужен стул. Её голова ничем не отличалась от движения маятника.
- Да, мадам. Половина людей называет ее Мидах. Другая половина — милашкой.
- Она дома?
- Ещё не дома, мадам.
- Могу я войти? — спросила мадам Абдул.
Они вошли. И она тут же стала задавать все возможные и невозможные вопросы.
Затем хозяйка вывела к ней маленького ребёнка, тощего и неопрятного.
- Машаллах! Это мой внук? Какой худой!
- Да, мадам, Мидах постоянно занята своей музыкой. Но ребёнок не болен. Он здоров, мадам.
- Здоров? Ах, мой внучок. Какой ты худой! И она поцеловала маленького мальчика.
Джали закричал.
- Как подозрительно от тебя пахнет. Как подозрительно. Наверное, никогда не мыли тебя.
Хозяйка не высказала своего мнения.
- Почему моя дочь живёт здесь?
- Почему живёт? Такова её собственная воля.
- Почему именно сегодня её ещё нет?
- Почему? Она певица. Сегодня поёт в доме китайцев, что только что поженились.
- Поёт в доме поженившихся китайцев?! Мидах! Моя дочь!
- Мадам, я и сама люблю петь. Но я не думаю, что эти люди так уж часто поют, чтобы заработать на жизнь.
- Я заберу этого ребёнка домой.
- Мадам, вы заберёте его домой? А что я ей скажу?
- Скажете, что его забрала бабушка.
- Нет, мадам. Нет.
- Я имею право взять его. Я выдала её замуж за Хаджи Тербуса. Это ребёнок Хаджи Тербус и её. Я имею право взять его.
- Что мне сказать, если меня спросят?
- Чтобы она приходила в дом своих родителей. Там она найдёт своего сына.
Прежде чем хозяйка успела высказать своё мнение, мадам Абдул вывела маленького мальчика, а Джали продолжал кричать. Она не стала торговаться по поводу цены с первым найденным ею такси. Так они вышли в ночь и добрались до дома. В душе она чувствовала благодарность. Джали мог бы стать заменой Мидах. Даже если Мидах захочет забрать ребёнка, и если не захочет снова идти домой, по крайней мере, она может искупить все свои ошибки, леча ребёнка настолько хорошо, насколько возможно.
Внезапно она была потрясена, так как осознала: её поиски Мидах были ни чем иным, как усилием, направленным на то, чтобы исправить свои ошибки по отношению к собственному ребёнку.
- Какой красивый ребёнок, такой милый, хороший, — прошептала она. — Мадам Абдул чувствовала свою вину. – Я виновата в том, что никогда не заботилась о ней. Но теперь всё снова можно исправить.
На сердце у неё полегчало. Все хлопоты исчезли. Джали продолжал кричать от холода в ту тёмную ночь. И этот крик вернул воспоминания о том, как мадам Абдул сама родила детей. И первенцем её была Мидах. Чувство благодарности Богу за безопасность во время родов вернулось. Она поцеловала ребёнка, пока гладила его маленькую головку.
- Роджали, мой сладкий, как мило ты пахнешь. Но плачь тихо. Попозже я приготовлю тебе кашу на молоке.
Устав плакать, Джали наконец и сам замолчал. Потом заснул на руках у бабушки. Но мадам Абдул продолжала его целовать. В это время она совершенно забыла о своём муже, который уже давно её ждал. Она была слишком поглощена волнением и взволнована своим намерением искупить все грехи перед своим ребёнком, она совершенно не помнила, что рядом с ней сидел ещё и маленький ребёнок. Движение транспорта вокруг неё, даже великолепные здания, обрамляющие шоссе, мимо которых она проезжала, исчезли и вообще не были видны. Были только её радость, её внук и энтузиазм.
Она была удивлена, когда рядом с ней послышался голос:
- Приехали!
- Да, мы приехали, — прошептала она внуку. Она выпрямилась и вошла, не глядя на того, кто остался позади. Сразу же войдя в дом, закричала:
- Мой внук! Посмотрите на моего внука.
И тут же сбежалась вся семья. Из всех уст вырывались различные восклицания.
- Где ваш отец? Мадам Абдул спросила своих детей.
- Он у себя, уединился.
- Он ещё не закончил молиться?! И даже не поприветствовал своего милого внука?!
Наконец, не спросив предварительно разрешения, она вошла в комнату для уединения.
- Посмотрите-ка, это ваш внук! Ваш внук!
Хаджи Абдул был потрясён от воспоминаний. Он оглянулся.
- Ваш внук!
Он чуть не подпрыгнул. Но вскоре уже смог взять контроль над собой. Разложил чётки на коврике. Медленно поднялся и... подошёл к младенцу, которого называли его внуком. Он внимательно наблюдал за маленьким существом.
Джали вскрикнул от страха, увидев морщины на лице деда.
- Тихо, дедушка тебя не побеспокоит. – И он погладил внука по щеке. Милая улыбка расползлась по его губам — впервые за долгое время.
- Милый, как и его мать, – заверила его жена.
Хаджи Абдул кивнул. Затем спросил:
- Где его мать?
- Ах, этого ребёнка слишком часто оставляла мать. Пренебрегала им. Попробуйте, поцелуйте его и ощутите запах. Но он милый. Смотрите, какой он худой. Может быть, неделю не наедался как следует.
- Где его мать?
- Мой дорогой, милый внук, не бойся бабушки. Дедушка твой тоже не злой.
- Где мать?
- Я недавно ездила туда в повозке-бечаке. Холодно было. Возможно, его не выводили гулять.
- Где его мать?
Женщина была вынуждена выслушать вопрос своего мужа. Всё ещё пытаясь избежать вопросов, сама задала вопрос:
- Его мать? Зачем спрашивать о его матери?
- Где его мать?
- Я ещё не встречалась с ней. Я взяла его из дома, где он жил.
Хаджи Абдул жалобно вздохнул. Он посмотрел на жену и внука, затем снова пошёл к своему месту, взял молитвенные чётки и продолжил зикр.
Мадам тихо смотрела на действия мужа. На её лице, кажется, отпечаталась вина. Но она ничего не сказала. Он покинула комнату, тщательного закрыв дверь.
- Дина, свари кашу на молоке.
- Каши у нас нет, мадам. У нас также нет молока.
- Купи в магазине.
- Но в это время все магазины закрыты.
- Купи! Даже если будет дорого, ничего страшного, – и она достала деньги из кармана.
С недовольным видом, служанка ушла. Мадам немедленно вскипятила воду, вымыла внука тёплой водой и переодела Джали в одежду, хранящуюся в шкафу.
И с тех пор у госпожи Абдул было только две заботы: собственные дела и внук. Остальное её не волновало.
Часть десятая
В парке Чайрил Анвар уже стемнело. Но для Мидах было там довольно светло. И в том свете было видно лежащее существо. Лицо её исказилось морщинами. Её рот свело судорогой, как будто она слишком много плакала. Это существо было её ребёнком: Роджали! Но теперь её не интересовал свет во тьме. Её интересовала только собственная судьба.
Она ухватилась за рубашку стоявшего рядом с ней. Зашептала:
- Я знаю. Ты — единственное, что есть у твоих родителей.
- Давай просто пойдём домой, милая. Я устал и хочу спать.
- Однако, Ахмад, ты должен послушать меня хотя бы один раз. Я прошу лишь минутку твоего времени.
- Скажи. Скажи. Я так устал сейчас.
- Есть существо, которое я теперь ношу под своим сердцем. И это существо — твой ребёнок.
- Мой ребёнок?
- Ахмад! Почему ты удивлён? Разве это не естественный результат того, что ты со мной сделал?
Мужчина больше ничего не говорил. Он был очень удивлён. Он станет отцом? Он? Молодой человек, всегда такой весёлый, никогда не попадавший в серьёзные неприятности. — Невозможно! Ни один ребёнок не может быть моим! Всё это клевета. Мидах просто хочет выйти замуж.
Внезапно из его рта вырвалось:
- Невозможно!
- Ты единственный человек, которого я люблю.
- Но я не могу жениться на тебе.
- Я не это имею в виду. Ради этой любви я отдаю тебе всё. И себя тоже.
- О чём ты просишь меня сейчас?
- О чём я прошу? Признай, что это твой ребёнок. Подпиши бумаги для меня о том, что это твой ребёнок. Я возьму на себя ответственность за это. Но признай, что это твой ребёнок.
- Ты хочешь поймать меня в ловушку.
- В ловушку? Это всего лишь результат твоих действий.
- Нет! Ты хочешь поймать меня в ловушку. Ты хочешь заставить меня жениться на тебе.
- Ах, почему ты не понимаешь, о чём я говорю? Я знаю, что ты хороший человек, ты из хорошей семьи. Я не упоминала об этом. Всё, что я прошу, это признать, что этот ребёнок — твой. В будущем, когда ты состаришься, возможно, он спросит меня, кто его отец. И я без сомнения смогу сказать, что ты – его отец.
- Ты хочешь поймать меня в ловушку.
- Какой смысл тебя ловить? Каковы мои преимущества? Это признание предназначено только для самого ребёнка.
- А для тебя?
- Что касается меня, я могу вытерпеть всё из-за моей любви к тебе.
- Обманщица! Почему ты говоришь об этом только сейчас? Почему не говорила с самого начала? Обманщица!
- Можно ли обманывать ради собственного ребёнка?
- У меня нет детей! Нет!
Свет там, где лежал ребёнок, стал ярче. Мидах и её ребёнок закричали. Ему хотелось уйти немедленно. Но сначала нужно было закончить свои дела.
Ещё до рождения ребёнка отец отрёкся от него. Что будет с этим ребёнком в будущем?
- Не пытайся заставить меня признать его. Чей это ребёнок?
- Чей ребёнок? Разве в моей постели полно других мужчин? О Господи! – сказала Мидах. Больше она не могла продолжить. В груди её было тесно.
Она отпустила ворот его рубашки. И наконец сказала:
- Если твоё обвинение верно, то, по крайней мере, всё это произошло из-за моей любви к тебе.
- Ерунда. Ты хочешь меня обмануть.
Мидах долго не могла ничего сказать. Снова слёзы потекли из глаз. Наконец она медленно выдавила из себя:
- Ладно, я не стану возражать, если ты не захочешь признавать своего ребёнка. Я не против, если меня обвинят в сношениях с другими мужчинами. Хорошо, я заберу всё это себе. А ты всегда можешь считаться человеком с хорошей репутацией. Позволь мне взять на себя ответственность за всю эту грязь.
Это заставило Ахмада замолчать.
- По крайней мере, я понимаю, дело не в том, что ты не хочешь признать собственного ребёнка. Не то, чтобы я беспокоилась о своей любви к тебе. Но я сейчас хотя бы знаю, что человек, которого я люблю, — трус, у которого вообще нет смелости. И даже об этом я не жалею, потому что смысла уже нет. Пусть всё будет так. Только одно ты никогда не забудешь: этот ребёнок – твой.
Она встала и медленно пошла к главной дороге. Она вызвала рикшу и, не торгуясь, сразу же приказала ехать в Матраман.
По пути она услышала крики Роджали. Её слёзы высохли. Наконец-то этот человек осознает, что даже если страдания увеличится, она всё равно будет сильна, чтобы противостоять ему. Потому что в противном случае уже больше думать не станешь, а пойдёшь и будешь действовать без собственного ведома, то есть сойдёшь с ума.
У дверей дома её встретила хозяйка с такой речью:
- Ах, Мидах, милая, твоего сына похитили…
Мидах даже не слышала этого.
Она была слишком занята собой и своими интересами. Когда она вошла в свою комнату, сына там не было.
Она была ошеломлена и увидела окно, которое всё ещё было открыто. Затем позвала:
- Джали! Джали! Мой Джали! Джали, сынок! Где ты?
- Ах, милое дитя моё, — повторила свои слова хозяйка у двери. Сначала послушай-ка меня. Твоего ребёнка забрала твоя мать.
- Моя мать! — Она в шоке села на кровати.
- Что на самом деле произошло между тобой и твоей матерью?
И, выслушав рассказ о жизненном пути Мидах, хозяйка снова заговорила:
- Дитя моё, что хорошего было в том, чтобы ссориться со своими родителями? Иди к ним, милая.
- Мадам, я не смею.
- Позволь мне доставить тебя к ним.
- Я не могу забыть пощёчину, что дал мне отец. Я чувствовала не удар по щеку, а удар, поразивший моё сердце.
- Это не возможно, доченька. Ты должна простить их. Если ты знаешь, как много приходится пожилому человеку работать, чтобы заработать себе на жизнь, ты поймёшь, как тревожится его сердце, когда он не может получить то, во что вкладывает так много энергии. Твой отец просто хотел вернуться в свой мирный дом, где может отдохнуть. Рабочий день утомляет. А если дома случается что-то неприятное, что его не порадует, он легко злится. Прости его.
- Конечно, я прощаю.
- Тогда давай, я возьму это на себя.
- Я боюсь.
- Давай я позову Ахмада, пусть он тебя заберёт.
- Не надо, мадам. Пусть его больше не беспокоят...
- Что? Что произошло между тобой и им?
Вся защита Мидах была сломлена. Она рассказала всё, что произошло.
- Моё дитя! Моё дитя! Как долог твой путь страданий! И это ещё не конец! Неужели Ахмад мог сделать с тобой нечто подобное?! Он должен жениться на тебе! Должен! Если ты не хочешь, я побеспокою полицию. Сама обращусь туда. У него будет много неприятностей. А ты, почему ты была так глупа, что отдалась ему?
- Я люблю его.
- Ты была уже замужем раньше. У тебя есть ребёнок. Не может быть, чтобы это было из-за любви. Если бы ты знала, Мидах, что чувствует моё сердце. Ты запятнала честь моей семьи…
А можно ли идти против любви? Любовь? И что такое любовь в конечном итоге? Мидах была в замешательстве. Буря неслась на неё со всех сторон. Её ребенок, её любовь, её страх перед родителями и любовь, которая задела честь дома хозяйки. Каков конец?
- Я не знаю! Не знаю! – Мидах покачала головой, потому что это было всё, на что она способна.
- Мой дом стал домом извращенцев! Боже, пожалуйста, прости меня. И ты извращенка! Господи, направь меня! Теперь я знаю, почему ты боишься собственных родителей! – Со временем голос хозяйки всё больше усиливался. Отовсюду стали собираться соседи, приходившие посмотреть один за другим. На закипела на всех парах, её дух желал вырваться на свободу. Мидах больше не знала, что и думать. Многие пары глаз смотрели на неё так, словно собирались впиться ей в грудь. Яркий свет, который раньше горел в саду, теперь был повсюду, куда бы ни направила она взгляд. И воображаемым крикам Джали невозможно было сопротивляться никакими силами.
- Если ты не выйдешь замуж за Ахмада, – ещё раз воскликнула хозяйка, – тебе прямо сейчас придётся убираться отсюда.
Не ответив, она направилась прямо к двери, обнаружив столпившуюся вокруг публику, а затем исчезла в кромешной тьме ночи. Кроме того, слезы у неё больше не могли течь из глаз. Её слёзные железы были истощены. Но буря продолжала греметь над её головой. Мысли возникали и погружались в тени: о Джали, Ахмаде, Хаджи Тербусе, о ней самой, а затем тени заменили понятия, которые она ненавидела и любила: любовь, месть, страх, беспокойство. А повозка-бечак продолжала скользить в каком-то опредёленном направлении.
Хаос прекратился на мгновение, когда сзади послышался голос:
- Куда, мадам?
Только тогда она приказала водителю бечака ехать в дом её родителей. Она едва услышала часы, бившие одиннадцать вечера. А движение в городе уже давно замедлилось.
Она надолго остановилась перед домом, где её когда-то родила мать.
Прежде чем постучать в дверь, она вспомнила многое из прошлого. Особенно то, что дом тот – это дом из прошлого, даже если она и покинула его на какое-то время. Дом сам по себе являлся воспоминанием, как по содержанию, так и по своему месту.
- Они меня побьют. Они будут меня дразнить. Отец даст мне пощёчину несколько раз, а мать посмотрит на меня без всякого видимого выражения на лице. — Она и ребёнок внутри закричали одновременно. Её рука тут же потянулась к дверной ручке. Но тут же снова безвольно упала. Внезапно снова послышался крик. — Что продолжит эту горечь? Джали? Мой Джали? Мой собственный ребёнок! — Она выпрямилась и отклонилась назад. Можно было увидеть тень забора в свете звёзд. Она увидела узкий двор, где раньше играла, и окликнула проходящих торговцев. И снова изнутри послышался крик.
- Мой ребёнок! Мой ребёнок! Она всё ещё не осмеливалась постучать в дверь. В голову вновь хлынули кусочки жизни, оторванные временем и разбросанные повсюду в клочья.
- Боже, дай мне сил.
- Да, я даю тебе силы, проходи, — услышала она слабый голос из собственного сердца.
Но она пока не осмелилась.
- Господи, дай мне сил.
- Они твои родители, — снова раздался слабый голос. – Каждый родитель простит преступления своего ребёнка, если тот сумеет указать истинные причины. Каждый родитель вымоет своего ребёнка после того, как тот упадёт в грязную канаву.
Джали снова закричал.
- Мой Роджали! Мой сладкий! Дорогой!
Он услышал свою мать. И этот голос уничтожил все тревоги, страхи и всё то, что угнетало её.
Прежде чем она успела подумать, её рука схватила дверную ручку, и она задрожала.
- Мидах? – послышался глубокий и тяжёлый голос.
- Да, мадам. Мидах здесь.
Открылась дверь. И вдруг она вошла в тускло освещённую гостиную. Передняя комната, мимо которой она проходила уже тысячи раз!
- Как долго тебя не было!
Она растаяла в лучах милосердия. Ей снова показалось, будто она впервые вышла из дома без всякого греха, что теперь лежал на ней. Она снова почувствовала себя ребёнком, который имел право на любовь и милосердие своих родителей. Её слезы снова потекли из слёзных желез. Но на этот раз это были слёзы не горечи, а слёзы открытого сердца блудного ребёнка, что испытывал прекрасные детские чувства в прошлом. Она поцеловала руку отца.
И тот погладил дочь по волосам.
- Простите все мои ошибки, отец.
Голос Хаджи Абдула стал глубже. Постепенно стало ясно: родитель простил своего ребёнка, хотя тот не сделал ничего плохого. — Мидах, если бы я только услышал это раньше.... Поздоровайся со своей матерью.
Мидах вышла, вытирая глаза.
- Мама!
- Ах, Мидах, я так долго тебя искала. – И их слова закончились объятиями, как будто старуха хотела вернуть тело дочери в своё тело, чтобы вновь взрастить его в себе. Так она могла даже представить времена своей помолвки в прошлом! Она вспомнила то время, когда сама была маленькой, и её баловали. Кроме того, больше она ничего не помнила.
- Возьми своего ребёнка, – сказала ей мать. – Он всё это время только и делает, что плачет.
Мидах взяла своего ребёнка. Джали сразу замолчал: ему вернули грудь матери.
Её родители перешли в гостиную. Они обсуждали друг друга, а также спрашивали, почему их внук такой худой, такой неопрятный, и чем Мидах занималась всё это время.
Но ни один из них не осмеливался сказать это вслух. И разговор по душам между ними завершился обещанием: вопросов ей не задавать. Тем более о том, как жила их дочь всё это время. Они будут молчать, пока Мидах сама не придёт и не исповедуется, как обычно в праздничный день, когда она благодарила родителей за то, что они дали ей жизнь.
Остальные дети спали на своих местах. Они не были свидетелями прибытия старшей сестры, которая творила свою собственную историю и сама несла за себя ответственность.
Когда она кормила ребёнка грудью, в её памяти всплыло лицо Ахмада.
Но она была готова простить молодому человеку его трусость, сама приняв на себя ответственность. А под сердцем кровь её текла медленнее, чем обычно. Что ей сказать им об этом ребёнке? В прошлом утроба была для неё тем местом, где она искала силы. Теперь эта новая беременность не вселяла доверия в её сердце. Но этому второму ребёнку она даст больше любви, чем его отец.
Мысли в её голове рождались, прорастали и свистели. Она больше не чувствовала, что Джали уснул и не сосёт грудь.
- О чём ты думаешь, Мидах?
Мидах встала и увидела своих мать и отца, стоящих у двери.
- Ты под крышей собственного дома.
Мидах подошла к ним, не осмеливаясь взглянуть им в лицо.
- Мама, – сказала она и продолжила, – Отец.
- Скажи, что ты хочешь. Бесполезно говорить об ошибках, Мидах, — прошептал отец. — Я много об этом думал. Мы владеем не прошлым, а настоящим и будущим.
Мысли Мидах снова привлёк к себе ребёнок, которого она носила под сердцем. Что они скажут об этом ребёнке? У хаджи будет незаконнорожденный внук. И что ей придётся ответить ему?
- Скажи мне, дитя моё, скажи!
Но Мидах не хватило смелости сказать. Ах, почему любовь рождает незаконных, непризнанных детей? Как бы себя почувствовали её отец и мать, если однажды этот ребёнок появится на свет со здоровым криком?! Они заткнут уши. Они будут просить у Бога спасения для меня и смерти для моего ребёнка.
Хаджи Абдул погладил дочь по голове, чтобы дать ей хоть что-нибудь.
- Отец, – Мидах попробовала ещё раз. – Я люблю одного мужчину.
- Что же в этом плохого, Мидах? Почему ты молчишь? Я понимаю, Мидах, – отважился Хаджи Абдул, – где милосердие и сострадание далеки от человека, там ему будет горько, и в горечи он ищет сладость, которая, по его мнению, и есть счастье. Но эта сладость — только обёртка более горького яда.
- Да, отец. Только родители умеют прощать.
- Дитя моё, Мидах, не говори о милосердии.
- Но когда я вошла в двери этого дома, я принесла с собой новый грех.
- Грех?
- Грех по мнению других. Только для меня это не грех. Дочь, что сидит перед вами, — беременна.
- Беременна? От кого?
- Господин, – сказала мадам Абдул, —пойдите в свою комнату.
Но Хаджи Абдул не захотел уходить:
- Отдав всё Богу, я достаточно силён, чтобы противостоять чему угодно.
-Ах, господин. Позвольте мне поговорить с вашей дочерью наедине.
- Нет! – Хаджи покачал головой. – Раньше я боялся болезней, поэтому стал их жертвой. Но не сейчас. Я не боюсь болезней. Я просто боюсь Всемогущего Бога. Скажи мне, дочка, расскажи всё своему отцу.
Барабаны войны стучали в сердце Мидах. Вся её борьба, любовь, сила и слабость сталкивались с собственной жизнью и желанием поведать эту историю, проникающую в души родителей.
- Давайте примем всё как есть, – сказала мадам Абдул.
- Дочь моя, для меня это не грех, если ты его по-настоящему любишь. Но у религии есть свои законы, и эти законы осуждают ваши действия.
- Если я виновна, накажите меня. Но я смогла отпустить свою любовь к нему. И ребёнок, которого я ношу, — ребёнок, благословленный любовью.
- Ты должна выйти за него замуж, — заверила её мать.
- Я не выйду за него замуж. Он был единственным сыном у своей матери. И я не буду предлагать ему испортить свою репутацию.
- Но так ты скорее нас осквернишь, — горячо сказала мать.
- Поспи, Мидах. Завтра Бог должен послать тебе яркий свет в сердце, – сказал Хаджи Абдул. И после этого он вытащил жену из комнаты.
11
Иметь собственное мнение – значит иметь дело с общественным мнением. И чем сильнее позиция человека, тем больше он имеет оппонентов. И Мидах прочно утвердилась на земле на своих ногах. Эта женщина со временем стала фанатично верующей в любовь. Ах, почему бы и нет? Тогда любовь стала её единственной надеждой — надеждой на благословенный душевный покой!
С тех пор, как она вернулась в дом своих родителей, её позиция время от времени менялась.
Она едва могла смотреть в лицо своим соседям, приходящим в гости.
Они все враги! Враги её веры в себя. Враги её самостоятельности. Враги душевного спокойствия, над созданием которого она так усердно работала.
Она могла догадаться, что о ней говорили. Она могла догадаться, что они из-за своего могущества способны превратить её во что угодно по собственному желанию. Неудивительно, что она предпочитала прятаться у себя в комнате.
Спустя несколько месяцев после того, как она начала думать, что всё успокоилось, она наконец показала себя. Это тоже было ненадолго. Растущий живот заставил её снова запереться в своей комнате. Но все уже знали. И каждый раз, когда пара глаз смотрела на её живот, её душа уносилась далеко, а уверенность крепко цеплялась за любовь, чтобы ничто из того, что она любила, не было раскрыто.
Роджали словно исчез из сферы её внимания. Кроме того, ребёнок чувствовал себя привязанным к бабушке. Хаджи Абдул, ничем не отличавшийся от аскета, утратив силы ступить в мир, теперь лишь смотрел на всё издалека с абсолютным пониманием, которое перекрещивалось с любовью. Иногда, когда он слышал сарказм по поводу поведения старшей дочери, которое сравнивали с его благочестием, то у него сразу же вырывалось из уст:
- Ах, брат, эти люди знают друг друга, но не самих себя. Когда я пытаюсь познать себя, то конечно, поступаю иначе, чем если бы вы сами хотели это сделать. Нет никакого результата для процветания и познания себя, потому что это не даёт богатства.
Но чужие попытки иногда были противоречивыми, а он пробовал то, что другие не осмеливались.
Рано или поздно окружающие начали считать Хаджи Абдула святым. Один или два раза люди приходили просить у него благословения. И в своей искренности он благословлял этого человека в его начинаниях или в достижении идеалов. В конце концов, его имя стало настолько популярным, что перед его титулом хаджа люди добавляли «киай дукун».
Из-за этого уважения к отцу Мидах становилось невыносимо вспоминать о своей беременности. Ах, этот его второй внук всё испортит. Но этого не должно быть. Они также имели право на душевное спокойствие – не только она сама. И мать её имела право на это. Какой же бедной и слабой она была, если все хотели схватить её только из-за неё самой и того ребёнка, что она носила под сердцем!
Мидах помнила каждого, кто смотрел на неё. Моргнув и взглянув в их глаза, она чувствовала, как наказывает свой живот и того, кого носила в нём. И это для неё по-прежнему было невыносимо. Сила её веры в любовь — это не сила борьбы с общественным мнением.
И однажды она искупала своего ребёнка – Джали, и надела на него лучшую одежду. И после того, как она привела себя в порядок, то взяла с собой свёрток и Джали, но прежде чем выйти из дома, мать сделала ей выговор:
-Куда это ты собралась?
Мидах выразила все те чувства, что были на сердце. Она не должна нарушать покой своих родителей из-за тех вещей, с которыми не согласны многие люди.
- Мидах, что ещё ты собираешься делать?
- Я собираюсь уйти, мама. Пусть мои родители живут здесь в мире. Со временем я всё больше убеждаюсь, что я не такая хорошая, как мои родители.
- И каковы результаты этого убеждения для тебя самой?
- Что я не должна портить доброе имя своих родителей.
- Ах, Мидах!
- Да, мама.
- Подожди отца. Когда твой отец вернётся, поговори с ним.
- Если я поговорю с отцом, боюсь, мне придётся отказаться от своих намерений.
- Ты никогда не задумывалась о том, что Джали пренебрегали? Не лучше ли было бы, если бы за ним кто-нибудь присмотрел? А его бабушка готова за ним присматривать.
- Мама и папа, простите все мои грехи и ошибки. И пожалуйста, позвольте мне уйти, как я уходила из этого дома раньше. Не удерживайте меня, потому что я точно знаю, что делаю.
- Собираешься ли ты мучить сердце своего отца пением на радио?
- Пение – это не ошибка, мама. И не грех.
- Мидах! Дождись своего отца.
- Просто скажи ему, что это было моим намерением, мама.
- Не надо, Мидах. Не уходи.
- Твоя дочь должна уйти, мама.
- По крайней мере, Джали ты с собой не возьмёшь.
- Разве он не мой сын, мама?
- Этот ребенок умрёт брошенным, если ты будешь носить его повсюду с собой без какой-либо конкретной цели. Разве здесь не твой дом, Мидах? Ах, если бы мы были так же богаты, как прежде, мы бы обязательно построили для тебя дом, чтобы тебе больше не нужно было прятаться под чьей-то крышей.
- Что ты сказала? Пожалуйста, позволь мне уйти. Это моя единственная просьба с детства, мама.
- Я не позволю этого, Мидах. И я не думаю, что твой отец это допустит.
Мидах сидела в кресле, держа на руках своего ребёнка. Багаж размещался на полу.
Её мать стояла лицом к ней с родительским беспокойством о шатком будущем своего ребёнка – ребёнка, который только что вернулся к ней.
- Мама, однажды я рожу ребёнка без отца. Если этот ребёнок войдёт в мир и закричит, почувствует ли он свою мать, или отца, услышит ли рассказы других людей? Я сама не смею гадать об этом, но я буду любить этого ребёнка. Я думаю, что буду любить его больше, чем Джали. Он рёбенок, который родится в любви своей матери и будет поддерживаться любовью своих родителей.
- Я приму его, как и других своих внуков. Разве я недостаточно обещала, Мидах?
- Мама, до рождения этого ребёнка нетрудно давать такое обещание. Но однажды родившись, он всю жизнь будет осквернять сердца матери и отца. И мне это не нравится.
- Мидах! Что ты сказала?
- Ещё не всё произошло, мама. Но как только это произойдёт, мама, ты почувствуешь, как горько рожать такого ребёнка, как тот, которого я ношу сейчас.
- Мидах, разве я не спросила тебя, как зовут этого человека, чтобы пойти к его родителям и выдать тебя замуж? Нет, не уходи, дитя моё. Этот дом подарит тебе покой.
- Не дом, мама, а ребёнок! Рука Мидах коснулась живота, и она не нашла в себе сил. Джали плакал у неё на коленях.
- Он голоден. Смотри, твой сын голоден.
И прежде чем Мидах успела возразить, рука её матери схватила внука и ввела его в комнату. Мидах молчала, глядя на дорогу перед домом.
Внутри неё бушевал вихрь.
- Я должна идти! И я не могу оставить этого ребёнка. Конечно, не могу. Но если я его заберу, он будет брошенным, как сказала мать. Правильно! Это правда! В её руках ребёнку будет безопаснее, чем в моих. По крайней мере, он законнорожденный ребёнок, хотя и родился с моей ненавистью к Тербусу, но о нём хорошо позаботятся его бабушка, дедушка, дяди и тётя. Но этого ребёнка я должна спасти! Должна! Его никто не должен оскорблять, даже если мир будет называть его незаконнорожденным. Он мой ребёнок, который появится на свет благодаря любви и желанию, потому что мне нужно, чтобы люди любили меня, хотя, в конце концов, я единственная, кто любит человека, который не любит меня на самом деле. Но всё это лучше, чем жить с пустым, окаменевшим сердцем. Роджали будет в безопасности в руках бабушки и дедушки. Он не встретится с врагом. Ему не грозит наказание со стороны тех, кто знает его историю. Он родился в кругу здравых социальных норм и порядочности.
Медленно она поднялась. Её сердце молилось о вечной безопасности для своего ребёнка, которого будет воспитывать бабушка. Её ноги нерешительно шагнули к воротам, затем она посмотрела в сторону дома родителей и снова остановилась. Надолго остановилась.
Затем она услышал крик Джали и вернулась внутрь, чтобы встретиться со своим сыном.
- Хватит ли мне духа оставить его, не поцеловав?
Она подошла к его сыну, поцеловала его в щёку и макушку. Ребёнок уже располнел, щёки у него были красными и румяными. Он засмеялся и попросил, чтобы его взяли на руки. Она поставила свой багаж и понесла его. Мадам Абдул посмотрела на дочь.
Она не понимала поведения дочери. Ей хотелось спросить, но показалось, что Мидах так потеряна, так погружена в свои мысли. Она теперь могла чувствовать, что происходит в душе дочери. Теперь она понимала, как Мидах пыталась уберечь семью своих родителей от разговоров окружающих людей. Это осознание породило своего рода нож, который разрезал её сердце. И она замолчала. Теперь она была погружена в свои мысли. Иногда понимание людьми чего-либо подобно воде, поглощающей их собственные души понемногу.
Кроме того, это понимание разъедало сердце мадам. Она ощущала боль в груди. Но ничего не сказала.
- Джали, – прошептала Мидах, – твоя мать хочет уйти. Ты будешь жить здесь с бабушкой.
Мальчик засмеялся.
- Может быть, мама снова придёт в гости. Может быть, и нет, Джали.
- Мидах, ты не можешь отложить свои намерения?
- Я всё тщательно продумала, мама.
Мадам не могла продолжать.
- Я знаю, что ты теперь понимаешь, что я имею в виду.
- Да, я понимаю. Но лучше бы я этого не понимала. А если тебе уже нельзя помешать, разве ты не будешь часто приходить в гости к своему ребёнку?
- Мама, я знаю: мой приезд сюда навсегда стал ударом, который нанёс вред отцу и тебе, а также образованию, полученному моими младшими братьями и сестрой, даже моему собственному ребёнку.
- Так ты не придёшь сюда снова?
- Мама, хотя я и не хочу запятнать имя нашей семьи, ничего не поделаешь — я уже это сделала. Но я сама об этом не жалею. Но об этом определённо сожалеете вы, мои родители.
- Что ты имеешь в виду, Мидах?
- Отпусти меня сейчас. Мама, скажи отцу, что я не хотела его обидеть.
- Мидах!
Мидах положила Роджали на колени бабушки.
- Мидах!
Молодая женщина медленно, неуверенными движениями стала удаляться, оставив свою мать и ребёнка одних. Подойдя к террасе дома, она оглядела дом сзади и сказала едва слышным голосом:
- Я надеюсь только на молитвы моей матери. И мне нужно только благословение отца.
Затем она оглянулась на пункт назначения: шоссе впереди. Склонив голову, словно глядя на свой живот, она шла медленно. Она как будто услышала голос, зовущий её:
- Мидах! Мидах!
Но она больше не смотрела и продолжала идти.
Она словно слышала, как соседи с разных сторон здороваются с ней:
- Куда ты идёшь, Мидах?
Она не смотрела и продолжила идти нетвёрдыми шагами, но к определённой цели. Дойдя до трамвайной остановки, она остановилась, смешавшись с толпой. А когда подошёл нужный ей трамвай, она села в углу, не глядя никуда.
Она могла видеть только одно: кучу света, видимую другим людям. И в этом свете стояла фигура. И фигура та принадлежала Ахмаду. Она улыбнулась. А трамвай продолжал идти.....
Часть двенадцатая
Чем дальше Мидах шла по своей жизни, тем бессмысленнее ощущалась горечь, неоднократно обрушавшаяся на неё. Со вторым ребёнком на руках она пыталась петь и для себя, и для своего ребёнка, и для Роджали, и для всех, кто хотел, для всех, кто слышал. Только когда она пела, он чувствовала, что вносила свой вклад.
После того, как в течение нескольких месяцев имя красотки с золотым зубом перестало звучать на концертах и по радио, оно распространялось повсюду.
Мидах в своей нынешней жизни встретила много мужчин. Она не задавалась вопросом, любит того или иного, или нет, потому что её любовь к Ахмаду следовала за ней, куда бы она ни пошла, и являлась единственным имуществом, которое заполняло пустоту её души. Встречая на своём пути много мужчин, её сердце ослабло. Однажды она несколько месяцев жила на курортной вилле вместе с индонезийцами, китайцами, арабами и представителями других национальностей, а все приличия и цивилизованный порядок между добром и злом, которые она принесла с собой из дома, теперь уже не волновали её мыслей. И ещё больше была её тоска по Джали, чем чаще она пыталась встретить человека, которого полюбит, который сможет заставить её кровь кипеть.
Популярность её имени связана была с её популярностью у мужчин.
После того, как радиостудия стала её привычной ареной, она решила заняться кино. Её очарование вызывало восхищение у сотен тысяч человек. И её имя шептали многие молодые мужчины и женщины. Но кроме её отца, матери и её самой, никто в мире никогда не пытался узнать, что же на самом деле произошло, и что у неё на душе.
Отсюда уже начинается история Мидах – красотки с золотым зубом, но уже как профессиональной певицы.