Часть 1
Зима, даже для здешних мест, нагрянула рано и неожиданно. Ещё вчера пригревало скупое северное солнце, и можно было Петровичу посидеть на завалинке, скрутить «козью ножку» из крепкого домашнего табачка и погреть старые уставшие кости, а уже утром крыши поселковых домиков были покрыты шапками первого снега, а деревья сверкали ожерельями ледяной бахромы.
*****
Петрович, неторопливо размахивая лопатой, расчищал дорожку к аккуратно сложенной у сарая поленнице дров. Избушка у Петровича хотя и небольшая, но добротная и теплая, срубленная собственными руками, конечно, не без помощи администрации, справедливо полагавшей, что много видевший и слышавший Петрович, то, что не предназначено для посторонних ушей, будет помалкивать. Поселился он здесь, выйдя на пенсию, сдав служебный уголок в коммуналке старого барака, для обслуги и охраны колонии, в которой он проработал шофером всю сознательную жизнь.
Соседей у Петровича не было. Его изба стояла на отшибе поселка, издавна, построенного и заселенного бывшими обитателями ИТК, которым после отсидки податься было некуда; и их не очень благополучными потомками, не питающими особого пиетета к своим «угнетателям», в число которых, автоматом, попадал и ни в чем не повинный Петрович.
*****
Жену Петрович давно похоронил, а дочь, тому уже лет тридцать назад, не желая закопать жизнь среди тайги и болот рядом с «красной» колонией строгого режима, не долго думая, упорхнула в Первопрестольную, и за несколько лет стерев с себя налет «лимиты», наращивала глянец и лоск столичного жителя. Приезжала несколько раз проведать престарелого отца, и, промаявшись с недельку, с легким сердцем, и чувством исполненного долга упархивала, как мотылек в благополучную респектабельную Столицу.
И в очередной раз оставался Петрович в компании старого, почти беззубого, но преданного друга, рыжего добродушного Каштана, и дюжины прибившихся и подобранных Петровичем кошек.
-А что, животины, они твари умные, душу греют, да и всё ж не один, как пень. Вот, давеча сызнова дочка приезжала, харчишек диковинных привезла, докучала всё, чтоб в Москву с ней ехал. А на кой леший мне энта Москва? Квартира у ей гдесь? В поднебесье, а я ж не господь бог на облаках сидеть. Я к землице поближе! А ещё чуду какую притаранила доня, видал, Каштанка? Биотуалетом прозывается! А что? Страсть, какая удобная штука! Сидишь, как на троне, и с низов не поддувает, и потроха не застужаются! - разговаривал с внимательно смотревшим на него слезящимися глазами Каштаном.
Петрович, любуясь суетящимися у кормушки разноперыми птахами произнёс: - Вот, тоже живность, пернатая, как её оставить в зиму, кто их покормит? Нет! Пока топчусь помаленьку, здесь, в своей избушке жить буду. Да и помирать дома краше. На кого ж я свою Настасьюшку тут оставлю? Негоже с жонкой так поступать! Дровишек в сенцы надобно сегодни принесть на пару деньков. Тяжко стало чистить дорожки-то кажен день.
*****
Из-за серых снеговых туч в избе стемнело рано. Петрович включил телевизор. -А смотреть-то и нечего! От реклам ихних, да от политики никакого спасу нет! Надо б Глебку Жеглова поглядеть. Дюже кино хорошее. Молодцы хлопцы! Эк с бандюганами лихо управляются! - вставляя кассету в старенький видик, поделился мыслью с Каштаном Петрович. Очень любил он Высоцкого, запавшего ему в душу еще лет сорок назад, когда того занесло каким-то ветром в их суровые «лагерные» места, и выступил с небольшим концертом в областном доме культуры, покорив своими песнями далеко не сентиментальных местных аборигенов. Петрович, уютно, примостился на диване у потрескивающей дровами печи, укрывшись пледом, и погрузился в созерцание фильма, азартно жестикулируя руками, как будто сам принимал участие в действиях героев.
*****
От резкого стука в окно, Петрович вздрогнул: - Етить твою! Кого ж там нечистая в такую негоду носит? Напужал, паршивец!
Петрович нехотя вылез из-под теплого пледа, и, ругаясь себе под нос, побрел к окну. – Кого там на ночь глядя корячит? – всматриваясь в покрытое инеем стекло, спросил он недовольно.
-Свои, - раздался хриплый мужской, голос.
- Каки-таки свои? Свои не колобродют в таку пурговерть по ночам. Чего надо?
-Открой, отец, не бойся. Спросить кое, что надо!
-Так к дверям иди, чего в окошко-то ломишься?
Петрович отодвинул массивный деревянный засов и открыл дверь. «Беглый!» - сразу определил Петрович, увидев перед собой человека в черной телогрейке с биркой на груди, и черной шапке-ушанке. «Свят,свят, свят!» - мелко перекрестился Петрович. «Морок какой-то! Чисто, молодой Высоцкий! Догляделся кин, орясина дремучая».
- Что, батя, рот открыл? Узрел кого во мне? Да, знаю, знаю, на кого я смахиваю. Не крестись, не мерещится тебе. Замерз я сильно. Погреться пустишь?
- А чего эт ты тут делаешь? Сбёг, никак? Из огня, да в полымя! Я ж из энтих, из тюремных.
- Вот черт! Дал винта из зоны, да на вертухая сразу и напоролся! Сдавать побежишь, дед?
- Че ж, сразу прям сдавать? Не вертухай я, а шофер. И то, бывший,- вдруг обиделся Петрович. - Сроду никого не сдавал! И вертухай нонешний сдавать не побежит. Это он на службе злой да ретивый. Служба того требует. А так, пройдет мимо и рожу отвертит. А то и стакан с тобой пропустит. Мужики они. От безысходности, от безработицы на службу подаются. Это тебе не вэвэшники Вологодские, да Узбекские. Срочники. Те пулю пустят и не почешутся. Так, что не бойсь и заходь. Холоду вон, в избу напустил.
- А скажи, мил человек, как же тебя угораздило деру дать из такого узилища? Я здесь, почитай, всю жисть прогорбатил, и ни одного побега не припомню.
- Сам же, батя, сказал, охрана уже не та, значит и время другое. Постарался я очень, и приглянулся «хозяину». Вошел в доверие. Подрядил он нескольких «благонадёжных» особнячок себе строить, и я оказался среди счастливчиков. Распустил он нас, стал одних оставлять, без присмотра, а я этого и ждал. Вчера в обед и сквозанул.
- Дурак ты, паря. Сквозанул он! Куды ж тут сквозанешь? Завтрева и найдут. Найдут и убьют. Отпишутся: «При попытке…» Сдернул бы с зоны, по ребрам бы набуцкали и срок добавили. А так, беспременно грохнут.
- Да за что грохнут?!
- А за то и грохнут, паря, чтоб на следствии не трепался, что «хозяину» особнячок ладил. А прятаться здесь негде. Плохи твои дела, сынок.
- Я погреюсь и дальше пойду. Пока снег идет, следы засыпет.
- Далеко ли уйдешь? Стукачей щас, как головастиков в луже. Голодный небось?
- Есть маленько. Просить не умею.
- Гордый?
- Стеснительный.
-Хоть незванный гость и хуже татарина, а не по- людски это, с дороги не покормить человека. Садись за стол, щас что нить сгондоблю.
*****
Петрович накрывал стол, и видел как у беглеца судорожно дергается кадык. Он завороженно смотрел на розовый кусок сала с мясными прослойками, и молча глотал слюну. - А в дорогу дашь чего пожрать? – глухим голосом спросил он.
- Дам, отчего не дать? Чай не оскудею. Тебя кличут -то как?
- Володей зови, батя, раз Высоцкого во мне увидел.
- Ну, Володя, так Володя. А я, Петрович.
- А для сугрева, Володя, дернешь?
- Можно, малость.
- Ну, давай. За удачу. За твою, Володя, удачу.
*****
Гость с жадностью глотал наваристый суп. Петрович смотрел на нежданного гостя и думал. «Не. Точно не блатарь. Из правильных «мужиков». Повидал их на своём веку. Пальцы не веером, «феню» толком не знает. А уж за лицо и говорить нечего. Породистое. Больно лицо запоминающееся. Вот видел я его где- то, а где, не упомню. Склероз окаянный».
- Так чего бежал то? С блатными не поладил? Аль срок огроменный схлопотал? Это ж строгач, за подбитый глаз сюда не сажают.
- Большой срок, хватит на троих. Но, сидеть я не буду. Ладно, бы, виноват был.
- А тут, брат Володя, все невиноватые сидят. И все «ни за что». А как узнаешь подноготную, волос на голове дыбом встаёт. Вроде, как и не зверь, но и не человек. Зверь не задерет «ни за что», а эти…
- Ладно, Петрович. Замнем для ясности. Сытый голодного не разумеет. Извини, а на курево не богат? Петрович встал, из ящика комода взял пачку сигарет, и положил перед гостем, поставил пепельницу, открыл форточку: -Дыми, бродяга. Но только одну, хошь ещё, это в сенцы. Эт пачка ещё с Советских времен. Как память хранил. Я-то самосад смолю. Больно дорог нынче табачок-то! Да и не тот он. Понапихали в него гадости всяческой, куришь, быдто бабу расчепуренную целуешь. Тьфу, гадость!
Гость скупо улыбнулся, и с жадностью втянул в себя дым давно забытого, настоящего «БТ». – А действительно, вкусно, Петрович.
- То-то!
Кто забыл поставить лайк?).
Уважаемые друзья и гости канала! Благодарю Вас за внимание и поддержку канала. Делитесь рассказами с друзьями, рекомендуйте им канал, буду Вам очень благодарна).
Возможно Вы, уважаемые читатели, не увидели этот рассказ. Он также будет интересен многим читателям, если Вы его оцените лайком)