Предыдущая часть:
Итак, во что же большевики одевали и обували всю эту свою красную сволочь? В сапоги? Нет, с сапогами в большевицкой Совдепии было плохо. В Совдепии со всем было плохо (даже с хлебом), и с сапогами тоже было плохо.
До 1917 года, до захвата власти большевиками, в России работало несколько крупных кожевенных фабрик и множество мастерских поменьше, которые производили достаточно большое количество сапог. Все сапоги в то время делались из натуральной кожи - хромовые и юфтевые: искусственной резины и кожи в то время еще не было, и вся резина (и резиновые изделия) производились из натурального каучука. Стоили такие сапоги достаточно дорого, так что - если говорить о крестьянах - позволить их себе могли только достаточно зажиточные крестьяне (см. Фото 1-3 ниже).
Тем не менее, когда началась Первая мировая война, вся Русская Императорская армия - и офицерский состав, и солдаты - были обуты в сапоги. И только в 1916 году, когда сапог стало не хватать (в Русской армии снимать сапоги с убитых товарищей было не принято), рядовой состав пехотных частей стали постепенно переводить на ботинки с солдатскими обмотками (в скобках замечу, что такие же ботинки с обмотками в годы Первой мировой войны использовались и в других армиях - немецкой, австрийской, британской). И вот так в России появились ботинки с этими самыми солдатскими обмотками (см. Фото 4 ниже).
Но когда большевики в октябре 1917 года захватили власть в России, они очень быстро (буквально за пару месяцев) - серией декретов о "национализации" всех банков и крупнейших заводов и фабрик - развалили всю финансовую и экономическую систему России. И началась большевицкая "разруха". В 1918 году Ленин и большевики издали декрет о введении хлебной монополии, и тем самым они искусственно создали в России первый массовый голод (с миллионными жертвами - хлеб в крупные города просто перестал поставляться: с января 1918 года по январь 1921 года население Петрограда сократилось в пять раз). Ну, а вскоре после этого большевики еще и развязали в России свой "красный террор" и "гражданскую войну".
И, естественно, все кожевенные фабрики, заводы и мастерские прекратили свою работу. Поэтому сапоги очень скоро стали большой ценностью, и довольно быстро - в результате серии непрерывных большевицких грабежей - "перетекли наверх", к большевикам и их окружению. И уже в 1918-19 году сапоги носили в основном только сами большевики, чекисты, большевицкие "красные командиры" и прочая сволочь, приближенная к большевикам (см. Фото 5-6 ниже).
Кроме того, у чекистов сразу большую популярность приобрели кожаные куртки (см. Фото 7 ниже). Такие кожаные куртки (из натуральной кожи, конечно) в России до 1917 года носили инженеры, техники, железнодорожники (с таких курток легко смывалось машинное масло и смазка), а также шоферы и летчики (в таких куртках при большой скорости меньше "продувало").
Почему же у чекистов эти кожаные куртки приобрели такую популярность - так что многие чекисты ходили в них все 1920-е годы и вплоть до середины 1930-х годов? По одной простой причине: с таких кожаных курток легко смывалась кровь - кровь тех людей, которых чекисты мучили и убивали в своих чекистских подвалах (см. Фото 8 ниже).
Ранее я уже как-то упоминал, что Михаил Булгаков в своем бессмертном произведении "Собачье сердце" в образе Полиграф Полиграфовича Шарикова изобразил чекиста 1920-х годов: тот ведь работал в "отделе очистки" - прямая аллюзия на ЧеКу (cм. ссылку и Фото 9 ниже).
И там есть такой эпизод:
"И только что было произнесено слово "милиция", как благоговейшую тишину Обухова переулка прорезал лай грузовика и окна в доме дрогнули. Затем прозвучал уверенный звонок, и Полиграф Полиграфович вошел с необычайным достоинством, в полном молчании снял кепку, пальто повесил на рога и оказался в новом виде. На нем была кожаная куртка с чужого плеча, кожаные же потертые штаны и английские высокие сапожки со шнуровкой до колен. Неимоверный запах котов сейчас расплылся по всей передней. Преображенский и Борменталь точно по команде скрестили руки на груди, стали у притолоки и ожидали первых сообщений от Полиграфа Полиграфовича. Он пригладил жесткие волосы, кашлянул и осмотрелся так, что видно было: смущение Полиграф желает скрыть при помощи развязности.
- Я, Филипп Филиппович, - начал он наконец говорить, - на должность поступил.
Оба врача издали неопределенный сухой звук горлом и шевельнулись. Преображенский опомнился первый, руку протянул и молвил:
- Бумагу дайте.
Было напечатано: "предьявитель сего товарищ Полиграф Полиграфович Шариков действительно состоит заведующим подотделом очистки города Москвы от бродячих животных (котов и пр.) В отделе МКХ".
- Так, - тяжело молвил Филипп Филиппович, - кто же вас устроил?
Ах, впрочем, я и сам догадываюсь.
- Ну, да, Швондер, - ответил Шариков.
- Позвольте вас спросить - почему от вас так отвратительно пахнет?
Шариков понюхал куртку озабоченно.
- Ну, что ж, пахнет... Известно: по специальности. Вчера котов душили, душили..."
Как нетрудно понять, гениальный Булгаков в этом эпизоде вполне прозрачно намекает на причины, по которым чекистам так полюбились такие кожаные куртки и кожаные штаны: "специальность" у них была такая. Такая у них была "работа".
Продолжение: