«Пресвятая Богородица, помоги! Спаси и сохрани нас, грешных! Не за себя прошу, а за сердечко маленькое, что под моим бьётся. За него молю. Грех мой велик, но он на моей душе, а не на его. Помоги нам!»
«Как же так, Аннушка? Как же ты, не венчанная…»
«Обвенчай нас, отец Никанор! Обвенчай, не поздно ещё. Грех свой я перед Господом искупить успею, ежели жива буду».
«Да о чём ты толкуешь-то? Не пойму никак. Что за беда стряслась?»
«Матушка извести меня хочет. На Степанова отца её глаза глядят, а он лишь на меня смотрит. В жёны зовёт. А я не могу. Я от Степана ребёночка жду. Любим мы, понимаешь? Согрешили, да, но не смерть же нам наказанием за это стать должна? Господь ведь милостив. Помоги, отец Никанор. Не отворачивайся. Век тебе благодарны будем».
«Ох, дитя ты неразумное… Обвенчать-то мне вас несложно, да поможет ли это? Мать-то твоя Варвара душой настолько черна, что и на землю святую ступить не может. Знаю я её, как облупленную. Ежели удумала чего…»
«А что же делать-то? Как быть? Мне не за себя боязно, а за Степана и ребёночка нашего. Погубит ведь она нас. Ради Евстигнея своего ненаглядного через родную дочь переступит, жизнь отнимет».
«Не родная ты ей, Аннушка. Падчерица ты, вот и не жалеет она тебя. И не любила никогда. За дочь не считала. Давно бы уже с рук сбыла, но, видать, надобность в тебе какая-то для неё есть. А теперь вот, выходит, Евстигней дороже оказался».
«Не родная? Как же так?»
«Нет, не родная. И отцу не родная была. Ты рыбацкой вдовы дочка. Муж утонул у ней, а она через две седьмицы в родах померла. Тогда-то Варвара и уговорила мужа своего тебя в семью взять. Только он и любил тебя, а теперь и его нет, и тебя Варвара похоронить хочет. М-да… Плохо дело. Но ты не горюй. Сюда ей хода нет. Не посмеет. Не ходи только никуда, здесь будь. Степана твоего я сам приведу, а вечером венчание будет, чтоб не жили вы больше во грехе. Пока у меня поживёте, а дальше придумаем, как быть. Не бойся, Господь вас не оставит».
Свечи, образа в деревянных рамах, распятие, предрассветная мгла в углах… Это было утром. Осенью. Отец Никанор вышел на улицу и зашагал по узкой тропинке к большому и красивому дому, сложенному из брёвен и украшенному изящными резными наличниками. Накрапывал мелкий дождик, и тропинка была скользкой. Батюшка упал. Поднялся, попытался отряхнуть испачканную грязью рясу, но потом просто махнул на это рукой и пошёл дальше. По пути встретил девушку, которая гонялась по двору за курицей - юная совсем девчонка, рыжеволосая, и нос у неё весь в конопушках. Настюша. Служанка, наверное - отец Никанор поздоровался с ней и спросил, дома ли хозяева.
«Дома, батюшка, дома. Евстигней Герасимович отдыхают ещё, а Степан уж позавтракал».
«Позови его».
Девчонка оставила курицу в покое и умчалась в дом. Потом вернулась и снова принялась носиться по двору, а вслед за ней на крыльцо вышел высокий светловолосый парень лет двадцати. Красивый, статный. А усы у него рыжие. Со священником поздоровался, выслушал, вместе в церковь пошли. По дороге отец Никанор ещё и Степана отчитал за блуд без венчания и совращение во грех чистой девичьей души.
Церковь, кстати, в Лисьем Логе маленькая была. Да там и население-то в самой деревне, наверное, и до пары сотен душ не дотягивало. Ну и купеческий дом ещё - насколько я поняла, отец Никанор именно к нему ходил Степана звать.
А у церкви они мачеху Аннушки встретили. Неприметная такая женщина - низенькая, смугленькая, волосы редкие. Я её себе совсем другой представляла. Анна - девушка статная была и очень красивая. Русая коса в руку толщиной, брови вразлёт, глаза голубые. А на Варваре и глазу зацепиться не за что. Видимо, поэтому Евстигней и предопочёл ей Анну. Я бы на его месте на такую замухрышку тоже не посмотрела бы. А Варвара ещё и шепелявила сильно - у неё передних зубов не было. Выбил, наверное, кто-то за дела добрые. Повисла она у отца Никанора на руке и давай в голос рыдать - умоляла Аннушку за Степана не выдавать. Она, оказывается, знала, что падчерица ребёночка до свадьбы нагуляла. Такой концерт устроила - руки заламывала, волосы на себе рвала, в ноги падала, подол рясы целовала. Отец Никанор Степана в церковь отправил, а сам остался ненадолго.
«Не гневи Господа, Варвара, он всё видит. Хватит уже. Ежели б грехами стены можно было конопатить, то твоих на всю округу хватило бы. Да и какое тебе дело до детей? Ты Евстигнея заполучить хотела, ну так к нему и иди. А Аннушку и Стёпку я повенчаю, желаете вы этого или нет».
«Да погубит он и её, и сына! Погубит!»
«Да что ж вы обе заладили-то: «Погубит, погубит…» Она на тебя говорит, ты на другого грех перекладываешь. Иди, забери её. Ежели дело благое и во спасение, ежели помыслы чисты и намерения добрые, святая земля и грешнику пройти позволит во искупление грехов его. Давай, иди. Я не препятствую».
Варвара войти в церковь не смогла. Я такого никогда раньше не видела - её незримая граница обжигала в прямом смысле этого слова. А она ведь пыталась, но уже на втором шагу закричала дико, рухнула на колени и дымиться начала, как вампиры в ужастиках от солнечного света. Если бы священник не отволок её назад, там и сгорела бы, наверное.
«Будь ты проклят, Никанор! Чтоб тебе сдохнуть за этими стенами!» - зло бросила ведьма в спину своему спасителю.
Жаль, что через провидческий дар Серафимы магию не видно - мне было бы очень интересно посмотреть, что там происходило с этой точки зрения.
Отец Никанор никуда больше из церкви в тот день не отлучался - он либо молился, либо общался с прихожанами. Одну семейную пару уговорил стать свидетелями венчания. Да и уговаривать-то особо не пришлось - Аннушку и Степана все в Лисьем Логе знали как людей добрых и хороших, в отличие от родителей. Вечером эта только пара и пришла к венчанию, и священник дверь за ними изнутри на засов закрыл. А когда венчание началось, к церкви примчался разъярённый отец жениха. Кричать начал громко, дверь выбить пытался. Отец Никанор какие-то детали обряда опустил за ненадобностью, поздравил молодых с тем, что они теперь муж и жена перед Богом и людьми, а потом отвёл их и свидетелей в трапезную и открыл в дальнем углу люк в полу.
«Бегите, я его задержу. Там окошко есть, чтоб свежо было. Маленькое, но человек пролезет. Выбирайтесь и бегите к лесу со всех ног. В овраге спрячьтесь, а я утром приду. Еду принесу, одёжу… Нельзя вам здесь оставаться. Не дадут вам жизни».
Свидетелям он тоже велел спрятаться, потому что Евстигней может свой гнев на них выместить. Да он и заранее их предупреждал, что опасности миновать при любом исходе не получится. Готовы они были к побегу, поэтому и не стали возражать, когда пришлось в тёмный подпол лезть.
В тот вечер отец Никанор умер - Евстигней всё-таки выломал дверь и заколол священника вилами прямо у алтаря. Перекошенное от ярости бородатое лицо убийцы - это было последнее, что показали мне карты, а потом видения просто закончичлись. Я минут пять после этого сидела в состоянии ступора и тупо таращилась на болотника. А когда наконец-то обрела способность говорить, заявила ему:
- Ты не Степан. Ты священник. Отец Никанор.
- Как это не Степан? - непонимающе моргнул дух.
- А вот так, - развела я руками. - Тебя в церковь в день венчания кто привёл?
- Никто. Мы с Аннушкой вместе пришли. За околицей встретились, обо всём сговорились и побежали. А отец Никанор был, да. Он нас венчал.
- Угу, - поморщилась я. - Ясно. А леший за что тебя из болота выгнал?
- Так он всегда гонит. С той поры, как лес до болота дорос, никакого житья не даёт. Бузит, бузит… Перестанет, обратно пустит, а потом сызнова.
- А зовут его как?
- Да нешто у леших имена бывают? - растянул болотник в глупой улыбке свою жабью физиономию. - Ошиблась ты, ведьма. Степан я. Стёпка Зубов. Мать мою Глафирой звали, от болезни она померла, а отца…
- Ладно, ладно, - отмахнулась я от его ложных воспоминаний. - С этим мы всё равно не разберёмся, пока я с другими персонажами вашей сказки не пообщаюсь. Давай лучше о твоём посмертии поговорим. Его-то ты должен помнить чётко.
Болотник посмотрел на меня недоверчиво и потёр перепончатой лапой лысую серовато-оливковую макушку.
- А чего там помнить-то? Тоска сплошная. Одна радость только и есть - весточки от Аннушки моей. То с мышкой слово ласковое передаст, то птичкой песню чудесную пришлёт. Пела моя Аннушка дивно. Так пела, что все работу бросали и послушать приходили. А сейчас вот только птички и чирикают за неё. Всё отдал бы, чтоб голос её сызнова услыхать.
- Ну ты ещё слезу пусти, - поморщилась я. - У меня тоже семью украли, но я же сопли по мусалам не размазываю. Завязывай давай сырость разводить, а то передумаю тебя на постой в подвал пускать.
Нефёд забрался на стол и недоверчиво заглянул мне в глаза.
- Ты его к нам жить пустишь? Правда?
- А какая мне теперь разница? - пожала я плечами. - Пусть живёт. Услуга за услугу. Я ему приямок и угол сырой под временное жильё отдам, а оплату за это информацией брать буду. Упокоить не могу всё равно, пока не разберусь в этой истории детально. Проклятия-то разные бывают. Какие-то простым извинением снять можно, а от других и смерть не избавляет. Я в этом не специалист, и торопиться с решениями не хочу. Знает он много, Мария почему-то его в числе местной нежити не упомянула, чёрного ошейника на нём нет. Короче, мы с ним можем быть друг другу полезны, и отказываться от такого сотрудничества глупо. Да, Никанор?
- Угу, - согласился болотник и хлюпнул носом. - Но я Степан.
- Да Степан, Степан, - махнула я рукой. - Пойдёшь в подвал ко мне жить в обмен на информацию?
- А чего ж не пойти-то, коль зовут? - отозвался он. - Прежде гнали только отовсюду.
- Кто гнал?
- Ведьмы.
- Вот об этом-то я как раз и хочу знать, но сначала признайся, ползаете вы с Аннушкой мышами и змеями через дорогу друг к другу или нет.
У него глаза водянистые, мутноватые, а после этого вопроса аж прояснились.
- Это как?
- Ну, мне тут сказали, что ты можешь в змею или лягушку превратиться, чтобы к любимой супруге в поле на свидание сбегать.
- Я?!
Не врёт - по морде лица видно. Уж очень искреннее было изумление, такое не подделаешь.
- Значит, не можешь, - резюмировала я. - Ладно, проехали. Тогда вернёмся в прошлое. Рассказывай, что помнишь. Как болотником очнулся, где, кто в Лисьем Логе тогда жил, куда Варвара и Евстигней делись, к кому ты за помощью обратиться пытался, и что тебе на это отвечали. Мне нужно знать всё, иначе я запутаюсь и помочь ничем не смогу.
Он начал рассказывать, а я - внимательно слушать. Душа человека перерождается не сразу, на это время нужно. Вот и он тоже болотником себя осознал уже после того, как по Лисьему Логу поветрие прогулялось - это несколько лет точно после пожара в церкви прошло. Услышал, что Аннушка зовёт его, на зов откликнулся, в себя пришёл, но ни рук, ни ног своих не обнаружил. Долго поверить не мог, что умер. Запомнил, что церковь горела, а дальше - тьма и пустота.
Я читала о том, что заложные покойники часто нечистью становятся. Убиенные, суицидники, алкоголики, ведьмы с колдунами, дети некрещёные, иногда просто мертвецы не отпетые - список довольно-таки длинный. Да и знания мои эту информацию в какой-то мере подтверждали. Как ведунья я с твёрдой уверенностью могла сказать, что убило Никанора проклятие Варвары. По себе знаю, какую силу имеет слово ведьмы, в сердцах сказанное, а Варвара пожелание смерти ещё и к «будь проклят» присоединила, поэтому смерть и забрала священника так быстро. Но его дух не проклят. С того света батюшку вернули либо сам факт насильственной смерти, либо какое-то незавершённое дело. Непонятно, почему он именно болотником стал, и как подмена личности и воспоминаний произошла. У меня появилось подозрение, что у продолжения сказки после пожара есть автор. Кому-то нужно было запутать вернувшихся духов. И сделано это для того, чтобы что-то спрятать.
Отец Никанор с самого начала своего посмертного существования считал себя Степаном и свято верил в то, что его милая жёнушка Аннушка живёт совсем рядом, но в недосягаемости. Обернуться живым существом, чтобы встретиться с ней, он не мог. Слышал голос, получал весточки, искал, но так и не нашёл.
Официальная версия местной легенды, кстати, лжива настолько же, насколько неофициальные. Никакая граница владений по дороге не проходит. Болотник беспрепятственно пересекает эту дорогу и в поле, и в обратном направлении. Он к месту не привязан и везде перемещается свободно. Да и в остальном тоже путаница получается, будто неизвестный сказочник специально придумал разные версии сюжета. Я знаю, что сказкам верить нельзя. Помню. В прошлый раз для меня тоже всё началось со сказки домового, а потом из всех углов полезла неприглядная действительность.
Зацепка - вот что я искала. Отправная точка. Какая-нибудь веха, которую можно назвать фактом. Власов говорил, что я должна опираться на факты, а не на интуицию, слухи и домыслы. А где мне искать эти факты? В провидческом даре? Это вариант, конечно, но не гоняться же по лесу за лешим с колодой карт, чтобы погадать. Хотя можно и побегать - делать-то больше всё равно нечего.
Своё посмертие болотник помнил чётко, но касаемо смысла существования там ничего интересного не было. Тоска только зелёная и вечный поиск недосягаемой Аннушки. А вот про местных ведьм он знал много. С его слов, поветрие выкосило Лисий Лог подчистую. Навредило оно и другим селениям, но почему-то только на одном берегу реки. Там, где сейчас Мизгиревка находится, раньше луг был большой. Место ровное, чистое. Из Лисьего Лога и других окрестных сёл сюда коров и коз на выпас гоняли. А недалеко от того места, где сейчас дорога к лесопилке через крепкий мост лежит, тогда на этом берегу пастушья избушка стояла. Моста там не было, его уже в этом столетии построили. Да и неважно, где был мост - дело не в нём. В избушке у луга не жил никто, она нужна была для того, чтобы пастухи могли в случае необходимости от непогоды спрятаться. Печки там не было - только грубый стол и лавки у стен. Вот в этой-то избушке болотный дух немногочисленных выживших жителей Лисьего Лога и нашёл.
- Старик Архип там поселился и девчушка Олюшка. Маленькая, светленькая. На Аннушку мою немного похожа была. Не знаю, чья она дочка, шибко много лет уже прошло тогда. Всё спрашивала старика: «Дед, Архип, а когда домой можно будет?», а он отвечал ей, что домой нельзя. Нет там ничего, окромя болезни и смерти. Никого не осталось. А я сразу заприметил, что девчушка эта не совсем обычная. У ней тогда уже дар был. Травы она понимала. Выйдет, бывало, на берег, посмотрит с тоской через реку на дома опустевшие, а потом идёт, травы рвёт и в корзинку складывает. Отвары делала, старика лечила. От чахотки он помер, не спасла его Олюшка. Одна осталась. Сама могилу копала, сама отходную читала, как умела. Я однажды попробовал заговорить с ней, да напугал только. Видеть она меня не видела, а голос слышала. Да и не мог я тогда ещё вот так, как сейчас, человеку живому показаться. Она меня и научила, когда бояться перестала.
- Род Серафимы от неё пошёл? - догадалась я.
- Да, от неё, - подтвердил болотник. - По осени холодать стало, печи в избушке не было, а Архип уж помер тогда. Она к деревне здесь недалеко прибилась. К Храму Божьему сразу пошла, потому как знала, что не примут её люди добрые. Все тогда боялись, что поветрие дальше пойдёт, а Олюшка-то как раз оттуда, где уж и живых никого не осталось. А в церкви её приняли. Помогала она там. И к избушке на берег прибегала потом часто, чтоб со мной поговорить. Никому обо мне не сказывала, но всё спрашивала, нашёл я свою Аннушку или нет.
- А её родители? Ты о них спрашивал?
- Да сирота она. Архип её и растил. Они на ярмарке в Тамбове были, когда беда в Лисий Лог пришла. На обратном пути Архип захворал. Долго не могли домой вернуться, а потом пошёл слух о поветрии.
- Ясно, - кивнула я. - То есть родителей эта Олюшка ещё до чумы лишилась. А мужа она в той деревне нашла, где при церкви жила?
- Тамошний он был, да. Мизгирём его звали, хотя по имени вроде Петька был. Хваткий парень, бойкий, да она всё равно бойчее. Согласилась замуж за него пойти только после того, как он для них новый дом на месте пастушьей избушки поставил. Он долго упирался, конечно. Место пустое, от дорог и от людей далеко, но Олюшка на своём настояла. Любил он её. Так любил, что к старости у них шестеро детей было. И внуков орава. И почти все - мальчишки. Дочка у Олюшки только одна была, а внучек две получилось. Да и не надо было больше. Сила ведьмовская по крови женской дальше пошла, а это не к добру.
- То есть ты знаешь, что это у них наследственное? - уточнила я.
- Да я всех этого рода поимённо назвать могу, кто здесь жил, - гордо выпятил болотный дух нижнюю губу. - Мизгирёвых всех знал. Поначалу хутор тут был на одну избу, потом село стало. Мужики-то уходили туда, где работа есть, а бабы почти все здесь жили.
- А дар у них только от матери к дочери передавался?
- Нет, от мужиков девкам тоже.
- То есть если в одном поколении девочек не было, то он мог проявиться позже, - уточнила я.
- У Серафимы так и было, - подтвердил дух. - Папанька у ней здешний, а жену привёз откуда-то.
- Угу, - кивнула я. - А внуков у Олюшки сколько было?
Степан-Никанор закатил под лоб свои водянистые глаза, подсчитал что-то в уме и выдал результат:
- Две дюжины и ещё один.
У меня нервно дёрнулся глаз.
- Двадцать пять? Серьёзно?
- Ну, четверых можешь не считать, они младенцами померли, - успокоил меня болотник.
Я попыталась представить, сколько одарённых наследниц разъехалось по стране из этого захолустья, но очень быстро поняла, что занимаюсь ерундой. Какая разница, сколько их, и где они? Вопрос в другом - где те, кто оставался здесь? Понятно, что название своё это село получило по прозвищу родоначальника Петра Мизгиря. Ясно, что за двести с гаком лет многое могло случиться, но при такой плодовитости не вымерли же все Мизгирёвы под корень. Так не бывает.
- Война, - пояснил болотный дух. - Одна война, другая… Последняя всех Мизгирёвых и забрала. Нинка только одна с двумя дочками и осталась. Муж у ней погиб, из братьев тоже домой не вернулся никто. Клавкин добрый молодец калекой пришёл, спился и помер. Это старшая дочка, она уехала отсюда. А Серафима осталась с матерью. Долго в девках ходила, а потом одного только сына родила.
- А о какой помощи ты всех этих женщин просил? Аннушку найти?
- А мне больше ничего и не надобно. Чую, что в этом и есть смысл. Как найду её, так и упокоюсь с миром. И она покой обретёт.
Я многозначительно хмыкнула и решила, что для начала этого достаточно, иначе у меня голова лопнет. Да и рассвело уже - мне поспать бы хоть немного, а то в последнее время со здоровым, полноценным сном постоянно какие-то проблемы. Загадки никуда не убегут. Отпустила болотника в подвал, выдала Мухе завтрак, накормила Графа. Уже зашла в спальню с намерением рухнуть на кровать, но с улицы донёсся шум - к воротам подъехала машина. А я опять оставила калитку открытой. «Не пойду открывать дверь. Надоели все», - решила устало, но идти всё-таки пришлось, потому что незваный ранний гость сначала долго ломился в дверь, а потом начал стучать в окно.
- Вот ведь настырный! - проворчала я. - Нефёд, глянь, пожалуйста, кто там.
Домовой умчался в гостиную и сразу же вернулся оттуда с радостной улыбкой.
- Серёжа приехал. Нервный такой, будто на пожар спешил.
Поспала, блин. Ну вот что это за жизнь? Но не впустить в дом Серёжку я не могла - он теперь единственное, что связывает меня с Власовым. Друг, практически брат. И жилетка, в которую наконец-то можно от души выплакаться.
Оглавление: