- Когда ты родился, - начала свой рассказ Антонина, разливая чай из горячего самовара, - я стала себя очень плохо чувствовать. Вдруг появилось какое-то странное недомогание. До этого у меня никогда не болело сердце, не скакало давление, не случалось одышки. Здесь же навалилось всё сразу. Как говорится, семь напастей. Да и то, что двое здоровых людей целых семь лет не могли родить на свет ребёнка – факт настораживающий. А ведь к кому только не обращались. И к докторам, и к знахарям, и к экстрасенсам. Ничего не помогало.
Ты рос здоровым мальчишкой. До семи лет, а потом начал болеть. Часто и тяжело. Чуть ли не помирал даже от всякой жалкой простуды. Мы с отцом не знали, что делать. Куда мы только тебя не возили. К профессорам в Москву, Ленинград, к народным целителям разным, травникам известным. Ничего не помогало. И когда уже стали терять надежду на избавление от твоих постоянных болячек, ты вдруг выздоровел. Вот так, в одночасье. Тогда-то, сынок, у меня и появилась уверенность, что это неспроста. Неспроста я семь долгих лет не могла забеременеть, неспроста ты вдруг после семи лет нормального развития вдруг стал болеть. Да ещё и как. Меня вдруг осенило, что это чьих-то чёрных рук дело. Я рассказала всё твоему отцу, Петру.
Он вначале только рассмеялся, но затем, проанализировав ход событий, согласился, и мы вместе задумались о выходе из ситуации. И придумали. Была у нас на свадьбе одна девушка. Из наших мест. И до того любила Петра – просто жуть. А он выбрал меня. Теперь же вспоминает её как ошибку молодости. Была та девица общей подружкой, вместе гуляли компанией, вот и на свадьбу пригласили, чего ж тут отделяться.
Пришла… Я тогда и не задумалась об этом… Но было в её присутствии на свадьбе нечто такое…Друзей-то, подружек с добрый десяток. Как тут кого-то выделишь. Но вот она… В-общем, свадьба! Дым коромыслом, пир горой! Танцы, музыка, подарки разные. А вот её подарок я запомнила навсегда. Это был вышитый вручную большой красивый рушник – настоящее произведение искусства. Я никогда доселе не видела такой красоты. Помнишь, Петя?
Супруг в подтверждение слов жены многозначительно кивнул.
- Красивый был рушник, и когда мы купили этот дом, То повесили его в спальне, у образов. Повесили и любовались. В спальне, я подчёркиваю, видимо в этом всё дело. Вот ты и не появлялся семь лет. Рушничёк-то приколдованный был.
- Как это? – впервые прервал рассказ матери Валька.
- Да ты не перебивай, всё услышишь. Через семь только лет ты появился, а потом стала болеть я. И также семь лет маялась – то голова, то сердце. Ты же – ничего, здоровое дитё. Зато с семи лет начал хворать! Понятно? То-то и оно, что ничего не понятно. Но я, заподозрив неладное, начала поиск той самой бабки, которая потом и рассказала мне всё. Долго искала, но не бы-
ло в нашей округе таковых. Испуг? Да, лечили. Привороты всякие-разные снимали, ещё там чего… Но вот, чтобы всю силу нечистую извести напрочь – не могли отыскать мы с отцом такую. Спасибо, люди подсказали, подсобили. Что в одной деревеньке живёт старушка, правда ей уже за восемьдесят, но она знает всё.
Собрались мы к ней с Петром, сели на свой мотоцикл с коляской и поехали в названную деревню. Ранёхонько выехали, затемно, путь неблизкий, с полдня добирались, но нашли старушку. Пелагеей звали. Отчества и не помню уже, а скорее и не знала его вовсе. Её там все так и кликали, только не Пелагеей, а Палагеей. Деревенский акцент такой, что ли…
Да, деревушка оказалась малёхонькой, дюжина дворов- то всего. А ейный дом – так на самом отшибе стоял, у леса. Приехали мы к ней, стучимся, а дверь и не заперта.
- Входи, кто там, - раздалось из дому.
Тихонько зашли мы с Петром в избу и увидели её, Палагею. Живая такая, шустрая, хотя и возраст.
- Здравствуйте, бабушка, - говорю я .
- Я-то здравствую, слава Богу, да и ты не болей, а то вона как мучаешься-то.
Слова эти будто ледяной водицей окатили меня. Откуда ей знать, ведь я ещё и рта раскрыть не успела. Старушка тем временем продолжала.
- Зря ты сейчас пришла, дочка. Ко мне ночью приходить надо. И одной. А ты вот с мужем своим. Как его, Пашкой кличут, что ли?
- Петром, бабушка, Петром, - погромче сказала я, думая, что Палагея глуховата.
- Да не ори ты так, слух в порядке. Петром, значит. Я и вижу, что на Пэ имя-то его, как и моё…
Потрясённая стояла я, широко разинув рот и качая головой. А Палагея между тем продолжала:
- Надлежит тебе одной до меня придти. Не нужен мне супруг твой Петь-
ка. Так, что ли? – старуха вопросительно кивнула в нашу сторону.
- Ага, - ответил Петя, удивлённо взглянув на меня.
- Склероз мучит меня, дочка. Что есть, то есть. Древняя уже стала, девятый десяток пошёл, от того и склероз. Старость – не радость, не зря же люди говорят. Оно и правда. Так ты, дочка, говорю, одна приходи, а Петр мне не нужон. Он ей был нужон тогда, да и сейчас тоже. Разлучнице. Вот она и бережёт его здоровье, а тебя со свету белого сживает. Лечить буду, проклятие чернявенькой ведьмы снимать. Видно крепко ты ей дорожку-то перешла, Антонина. Просто так со свету не сживают, запомни. У зла всегда есть причина. Будь-то маленькое зло – палец ребёнок поцарапал, кровь пошла – причина проста. Бегал по улице, да о камешек и споткнулся. А как споткнулся, так и упал. Вот руку и поранил. А чего ж споткнулся и поранился. Знать, хтой-та глянул ненароком злобно, пустил черноту на дитяти. Будь-то большое – война, например, или даже стихийное бедствие. Всё, дочка, от грехов людских. Накопится их много, вот и получаем с небес наказание. Всё имеет свои причины. Просто так ничего не происходит.
Мы стояли как приворожённые Палагеевыми речами. Всё, что она говорила, было, на первый взгляд, ясно и понятно, однако оставалось и что-то тайное. Дом на окраине. Тут же лес и то ли болото, то ли озеро. Наши имена, которые она практически правильно назвала. А уж то, что бабуля упомянула «чернявенькую» сразу развеяло наши сомнения и укрепило веру в то, что мы нашли того, кого нужно.
- Ступайте, детки, ступайте. А как будет новолуние, так и приходи, Антонина, я буду ждать.
С тем и вышли из дома. И уже сойдя с крыльца, направлялись по двору к калитке, когда старуха бросила нам в след:
- И рушник не забудь. Антонина.
- Какой рушник? – зачем-то спросила я.
- Который у вас в опочивальне на стенке висит. Его и возьми. Больше чернявенькая ничего не дарила?
- Хорошо, тётка Палагея, едва вымолвила я, покидая двор.
Весь путь домой молчали. А мне думалось – как же пойти одной к ней ночью безлунную. Хорошо, что в той деревне жили добрые люди, и мы попросились в одной избе приехать через несколько дней на одну ночь.
- К Палагее, - понимающе кивнул такой же древний старичок, - приезжайте, буду рад. Только вот,- он слегка помялся, - винца с собой прихватите. Сельмаг в другой деревне, самогон уже не гоню, а выпить иной раз охота.
Пообещав деду винца, мы сели на свой мотоцикл и умчались домой.
- Что было дальше? – нетерпеливо вопросил Валька.
- Приехали домой, и первым делом сняла я злополучный рушник. Завернула в газету, отнесла в сарай. И как будто светлее стало в нашей спальне. Воздух, что ли, стал чище…Не знаю…Только задышалось, определённо, свободней. И как-то радостнее…
Прошла неделя. Луна постепенно угасала, пока не исчезла совсем. Мы запаслись для деда винцом, папиросами, взяли кое-какой снеди на гостинец и отправились по известному маршруту. Рушник, тщательно завёрнутый в газету и перевязанный веревкой, лежал в коляске под сидением. Выехали с обеда, чтобы к вечеру быть на месте. Выехали спокойно. А вот через часок где-то и начались неприятности. То колесо в той самой коляске прокололось, то в кювет чуть со скользкой от внезапного ливня дороги не свалились, то бензин в баке вдруг ни с того ни с сего закончился. Толкать пришлось километра полтора до ближайшей бензоколонки. Чуял рушничок-то свою кончину. Я же тряслась со страху как липка. Это спасибо Петру за поддержку. Иначе бы я не выдержала такого испытания.
Добрались к ночи и сразу к деду во двор. Тот уже ждал, знал про новолуние старик.
- Винца-то привезли? – живо осведомился он.
- Привезли-привезли. Держи, дед, - Пётр протянул ему увесистую сумку. Тут тебе и выпить и закусить. И даже закурить.
- От-от! Табачок – это дело! – довольный старик радостно потёр руки и удалился в дом.
Ночь была темнее вороньего крыла. Страх пронизал меня до последней клеточки…Но идти надо.
- Я провожу, - предложил Пётр.
- Нет, будь здесь. Мне надо самой, иначе всё зря. Всё будет хорошо и, поцеловав его в щёку, со свёртком в руках двинулась в сторону избы бабки Палагеи. Карманный фонарик, конечно, освещал мой путь, только страху от этого не убавлялось. Дойдя до последнего дома, я невольно почуяла чьё-то свирепое рычание. «Волк»! – пронеслось в моём сознании. Готовая упасть в обморок, сделала я ещё несколько шагов, когда из-за забора до меня донёсся заливистый лай огромного пса. В ужасе отпрянула я назад, на дорогу и поняла, что потеряла свёрток. Посветив фонариком, я ничего не нашла и тогда вновь попыталась приблизиться к забору. Дикий лай озверевшей собаки встретил меня снова, когда в тусклом пятнышке света я случайно обнаружила утерянный рушник. Он лежал у самого забора, в котором была щель размером с кулак. Собачья лапа тянулась к моему свёртку, цепляя его крепкими когтями. Но я оказалась проворней и, отбросив страх, ринулась в атаку. Один прыжок – и я у цели. Свёрток в руках, слышится треск разрываемой домашней материи. То зверь уцепился-таки когтем в рушник и тянул к себе.
Я что есть мочи побежала вперёд, прочь от этого места, а собачий лай всё ещё летел мне в след. Одно удивляло – почему этот хранитель зла не перемахнул через забор и не растерзал меня. Видно, мой ангел-хранитель оборонил меня, вышел победителем в этой жуткой ночной схватке.
До дома бабки Палагеи оставалась какая-то сотня шагов, огонёк в её окошке становился всё ярче и ярче, когда откуда ни возьмись передо мной внезапно, из болотно-лесной тьмы, материализовалось некое крылатое чудовище. «Ух-ух-ух», - тяжело вздыхало оно, и я поняла, что это филин. Содрогнувшись от ужаса, я сильнее прижала к груди свёрток и подалась вперёд. Птица же была непростая! Она охотилась. И не на мышку-полёвку, а на меня. Сделав резкий разворот, о чём я догадалась по взмахам тяжёлых крыльев, ночной кошмар предпринял ещё одну атаку. На сей раз, филину удалось с такой силой толкнуть меня в спину, что я повалилась на землю, как сноп. И тут же напоролась на суковатую палку. Поранив руку, которая сжимала свёрток, я выдернула из земли этот дрын и во время следующей атаки чудища, со всего маху умудрилась огреть его прямо на лету. Оружие моё разлетелось на мелкие кусочки, такой силы был удар. Но и филину не повезло. Замертво рухнул он у моих ног. Посветив фонариком, я с отвращением увидела бьющееся в предсмертных конвульсиях тело птицы. Голова у него отсутствовала, и из разорванной раны плыла чёрная, как та ночь, кровь.
Зажав собственную рану на руке, я подалась вперёд и через пару минут уже вошла в дом поджидающей меня Палагеи.
*************************************************ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ