"Родственники - это странная группа людей. Они в одно и то же время дарят тепло и приносят разочарование." Кэтрин Палмер, писательница.
А разочарование - самое противное чувство. Ни обида, ни ревность, ни ненависть. После них хоть что-то остаётся в душе. А после разочарования - пустота. Особенно сложно, когда разочаровавший никуда не делся, а живёт, дышит рядом.
С ним приходится общаться. Хотя бы отвечать. Встречаться глазами. Производить какие-то действия, если этот человек нуждается в помощи, например, заболев. Например, одна моя коллега и давняя знакомая, Галина Валерьяновна, делилась:
"Я разочарована в своей матери и не знаю, что с этим делать. Живём вместе и этого не изменить. Я не могу с ней общаться естественным образом. Нет прежней нежности. Она восстанавливается после инсульта, нуждается в помощи. Я делаю, что нужно, но не более. Не тревожусь, не нахожу слов ободрения. Лучше бы я всё узнала после её смерти."
Я расскажу вам несколько историй про разочарование, вызванном самыми родными людьми.
Сегодня история первая. Читайте, пожалуйста, если есть время.
Галину Валерьяновну - Галю, я знаю давно. Её семья переехала в нашу пятиэтажку, когда я и Галя были подростками. Она продолжала ездить в свою прежнюю школу и близко дружила с одноклассницей. И всё же, хватало общения понять, что Галя мамина дочка, а её брат - папин сын.
Хозяйки - старшая и младшая, вместе готовили, занимались уборкой, ходили на рынок. Мать научила дочь вышивать, шить элементарное - те же занавески. У них была общая косметика. Галя могла рассказать ей всё, что угодно. Даже, например, что попробовала вкус сигарет.
Мать не пришла в ужас, не наказала, а привела доводы против, подчеркнув, что курящая Галя будет пахнуть не духами, а как прокуренный мужик.
"Я допускаю, что женщина, в особую минуту - горькую, праздничную или интимную, может ложно успокоиться или пофасонить сигареткой, но становиться зависимой, я тебе не советую, Галя," - совершенно спокойно говорила ей мать.
В общем, они были подругами.
Воспитанием Галиного брата занимался отец. Тут открывалось, как держать в руках молоток, мастерить полки, чинить то, на что "бабьих мозгов не хватает." Они ездили на рыбалку и солили чехонь по всем правилам. Шестнадцатилетнему сыну отец разрешил запивать её пивом - в выходной, вместе с ним.
В общем, они тоже были друганами.
Закончив школу, Галя поступила в техникум и в двадцать лет вышла замуж. В это время её брат служил в армии. Жила молодая жена у свекрови. По разному, но терпимо. Замужество отдалило дочку от матери. Галина к ней забегала после работы, но посматривала на часы. Татьяна Фёдоровна, ещё не на пенсии, тоже больше о приготовлении ужина думала..
И когда внук родился, эта бабушка заходила на территорию другой, гостьей, не считая нужным советы давать. К тому же, из армии вернулся сын и домашние заботы увеличились. После родов, Галя раздобрела, как говорила свекровь. Девичьи повадки забылись. "Ты стала похожа на тётку!" - сказал ей муж, когда сыну полгода исполнилось.
Быть может. Но вернуться к себе прежней не получалось, поскольку у Гали переменилось мышление. "Яжемать" термина не было, но она стала такой. А ещё домоседкой с поварёшкой и пылесосом в руках. Пошли конфликты. Свекровь потребовала:
"Либо живите нормально, либо разводитесь. Можете съехать - ещё один вариант."
Её сын выбрал развод. Не очень-то убиваясь, Галина с ребёнком вернулась к родителям. Между ней и матерью возобновилась душевность, не отнимавшая у Гали свободу. В двадцать пять она заново собралась замуж и это совпало с женитьбой младшего брата. Недели две разницы и у него машина с куклой на капоте, а у сестры роспись в будний день.
Повис вопрос вопросов - кто приведёт вторую половинку в трёхкомнатную квартиру родителей. Татьяна Фёдоровна призналась дочке:
"Не хочу под невестку подстраиваться. Пусть твой голодранец из общаги перебирается к нам."
И собственно, это определило жизнь всех родных людей этого "клана." Брат с женой жил у тёщи с тестем. На квартире. Снова у тёщи. Незадолго до похорон СССР, он получил однокомнатную квартиру - с учётом правил распределения метража. У Галины, в плане жилья, перемен не случалось. И с родившейся дочкой ей мать помогала. Отец не мог.
Он несколько лет кашлял, задыхался, потел, терял силы и не мог понять отчего лечиться. Какие только диагнозы не звучали, а умер мужчина от тяжелого "астматического статуса." Татьяна Фёдоровна признавала, что жить одной ей было бы невыносимо. Любимая доченька, внук с внучкой и даже молчаливый зять спасли женщину от депрессии.
Младший сын, как женился, с отцом- "друганом" повидаться не спешил, а мать и вовсе не магнитила. Не переменился, даже когда она стала вдовой. Годы шли и всем своё принесли. Татьяне Фёдоровне исполнилось шестьдесят. Она, наконец, признала пенсию и объявила себя хозяйкой кухни.
Галина, по зрелым годам, корпулентной фигуре, логично заимела отчество. Она перебирала "деловые бумажки" в бюджетных конторах, меняя их по разным причинам. Её муж, как и раньше, работал токарем на заводе, зарабатывая не намного больше жены. Но уважения был достоин.
На тёщиной даче, вместо щитового домика, его усилиями, появился вполне себе дом со всеми удобствами. Например, мне неизвестный закон, позволял использовать его, как частное жилищное строение. Там круглогодично бывали, в том числе, и взрослые внуки Татьяны Фёдоровны. Последние, обычно с компаниями.
К недовольству Галины Валерьяновны и сын, и дочь предпочли сожительство, а не законный брак. Брат Галины, отец двух дочерей, занимал с семьёй квартиру тёщи и тестя. А те перебрались в однокомнатную квартиру, зятем когда-то полученную. Дружбы между семьями старшей сестры и младшего брата не получилось. Матери он только звонил.
Повидаться - Татьяна Фёдоровна ходила раз в месяц, говоря: "Пусть внучки не забывают, как ещё одна бабушка выглядит." И появление семьи брата, скажем на даче, выглядело бы не логично. Надо сказать, что Галина с родителями всегда общим бюджетом жила. При папе и после его смерти.
Когда Татьяна Фёдоровна стала получать пенсию, она решила её откладывать, а зарплата расчётчицы поступала в семейный котёл. Иногда она выручала дочь крупной суммой - добавить на машину, например. Но требовала вернуть и Галя, подчинялась, считая, что это их общая подушка безопасности.
В шестьдесят, оставив работу, Татьяна Фёдоровна продолжала откладывать пенсию, оставляя себе чуток "на карман." Её основное содержание взяли на себя дочка с зятем. Впрочем, самой крупной статьёй выходили лекарства. Со здоровьем у женщины было плоховато. Настолько, что в районе шестидесяти пяти лет её увезли с инсультом.
Надо сказать, что пенсия Татьяны Фёдоровны поступала на сберкнижку, и дочь не особенно была в курсе, сколько там накопилось - это единственное, в чём мать оставалась закрытой. На лечение Татьяны Фёдоровны уходили деньги из заработанного её дочерью и зятем. Из каких-то соображений, Галина позволила себе осмотреть письменный стол и книжные полки в комнате матери.
Первое, что ей встретилось за рядами книг - свёрнутое в трубочку завещание. На имя её младшего брата. А завещалась ему материнская дача. Вернее то, чем она теперь стала, благодаря мастеровому зятю, да и семейным средствам - брали кредиты, потом отдавали. Теперь это был дом, не хуже городской квартиры и стоил немало.
И всё в одни руки, мимо Галины. В псалтыре сберкнижка нашлась. Денег на ней оказалось намного меньше, чем могло быть. Потому, что Татьяна Фёдоровна на протяжении нескольких лет, раз в квартал, снимала круглую сумму. Да это её личное, но почему тайно? И разве она не часть семьи, в которой все денежные движения всегда были прозрачны?
Галина не дура, сразу предположила куда денежки убегали. Понятно, что к брату. Но может в долг? Её завещание на дачу больно ударило. Как она при отце выглядела? Сад с щитовым домиком в одну комнатку - от дождика скрыться. И забор из дощечек. Тропка - битые кирпичи. А теперь?
Мать всё ещё находилась в больнице. Выписка обещалась в конце месяца. Галина Валерьяновна чувствовала себя роботом, запрограммированным на заботу о больном человеке. Приносила домашнюю еду, кормила. Постель меняла через день. Причёсывала и умывала Татьяну Фёдоровну. Беседовала с врачом.
Тот обнадёжил - в овощ больная не превратилась, значит и дальше пойдёт улучшение. В том смысле, что сможет ложку держать, передвигаться при помощи ходунков или с чьей-то поддержкой. Речь - уже теперь становится внятней. Очень терпимая картина, учитывая возраст.
"И находится эта картинка будет рядом со мной,"- думала Галина.
Брат приходил, конечно. Приносил кисель, котлеты. Очень удивился, что мать на диете и жареное ей нельзя, а кисель не идёт при запоре.
Сказал: "У неё же вроде желудок здоровый."
Не спеша открывать всё, что узнала, Галина поинтересовалась: "Тебе не кажется, Слава, что ты бы мог поучаствовать, взяв маму к себе, скажем, месяца через три? На какое-то время."
Брат растерялся: "Галь, ну ты ведь понимаешь, что такой уход ложится на женские плечи. Моя жена ни за что не возьмётся. Они же с мамой почти не общались. Ты с ней рядом всю жизнь. В её квартире живёте."
"Ты тоже не на улице. А дочки твои - тоже бабушке не родные? Образование друг за другом получили, работают. И разве мать никак не помогала тебе?" - тонко подступила Галина.
Вячеслав удивился: "Ты в курсе? Мама просила не болтать. Ну да, младшую она за свой счёт выучила - мы бы не потянули институт старшей и колледж младшей. Я, Галя, её навещать буду. Часто. Давай расходы на лекарства разделим. Но это всё, извини."
И вот с беды Татьяны Фёдоровны прошло несколько лет. Галину Валерьяновну занесло в ту же контору, где я работала пятый год. Как и обещал врач, при хорошем уходе, женщина стала терпима для себя и окружающих. Мозг работал, говорила разборчиво. Встала и пошла - не случилось.
Но опираясь, с одной стороны на трость, с другой - на чьё-то плечо, "гуляла" по комнатам, садилась за общий стол. Оставаясь одна, даже с ходунками ходить не решалась - уже были падения. Так что - подгузы, протечки в постели со сменой белья. В обеденный перерыв, договорившись о дополнительном часе, Галина мчалась к больной.
Раз в неделю мыла больную в ванной, посадив на специальный стул. Со стороны - идеальная дочь. И вот я узнаю о её разочаровании в матери. Говорила с ощутимой эмоцией:
"Она меня предала. Бог с ними, с деньгами. Помогла племяшке и помогла. Обидно, что не сказала. Но насчёт дачи - перебор. Даже не поровну! А ведь Славка там гвоздик не вбил. Его гвоздики, вместе с папиными, снесли. Да и где он - Славик? Где дочки его?
Мои ребята г*вно не вывозят, но заходят и с бабушкой разговаривают. То фруктики принесут, то романчик с хорошим шрифтом. "Бабушка, бабуля." Она и их предала! Я мужу до сих пор не сказала - там же цемент для кирпичей на его поту замешан! Пыталась пристыдить, переубедить, но мать, как скала: "Тебе трёхкомнатная достаётся! И сколько лет ты и твоя семья ею пользуетесь?"
Но ведь и брат, пусть его жена, пользуются квартирой тёщи и тестя. И однушка им завещана. И если всё поровну - почему он за ней не ухаживает? Хотя бы раз в месяц выходной посвятил. Куплю лекарства, он чеки пересмотрит, сложит сумму и пополам поделит.
Только тогда и приходит. Про здоровье спросит, анекдот дурацкий расскажет. Сок принесёт пакетный. А ей одиноко. Поговорить хочется, чтоб по головке погладили. А я только слушать могу. Нет прежних чувств к матери. Она это просекла и спросила: "Ты что ж, без дачи, не любишь меня, Галя? Но я может, лет через 20 -ть умру. Пользуйтесь."
А я догадываюсь почему она её тёплыми руками во владения брата не передала - кто её туда возить стал бы? А мой, на руках, с третьего этажа, к машине. И там возимся. Муж благодушно, а я с таким разочарованием в ней... Лучше бы я всё узнала после её смерти."
Вот такова первая история на тему "Наши родственники и мы." Что поделать, коль есть родня - всегда возможна возня.
Благодарю за прочтение и интерес к каналу. Пишите. Голосуйте. Подписывайтесь. Лина