— Вы хотите, чтобы я расследовал пропажу вашей души?
Клиентка кивает. Смешок против воли падает с моих губ. Мне разное поручали расследовать: измены, похищение ценностей и людей, убийства. Бывали задания из ряда вон, но такое?
— Вы состоите на учёте? — уточняю я.
Вихрастая девушка выглядит безучастно, даже холодно, хотя шевелюра — как у мифической саламандры. Веснушки на лице, милый курносый профиль. От таких ждёшь зажигательного темперамента, а не сходства с дохлой рыбиной.
— У меня диагностированы расстройства эмоционального спектра и депрессия. Никакой шизофрении, если вы об этом.
Девушка — Лиля, точнее — протягивает справки, хотя я их не спрашивал. Печать, штамп — всё по закону. Не врёт.
— Я не всегда была такой, — продолжает Лиля, когда откладываю бумагу. — Не спорю, жизнь многих меняет… но не за секунду. И не в детстве. Я потеряла душу где-то в восемь лет и считаю, что её похитили.
Я потряс головой и переплёл пальцы на покрытой трещинами лаковой столешнице.
— Даже если... — тщательно подбираю слова. — Даже если душа есть и её можно украсть, как, по-вашему, я это расследую? Я материалист, не мистик. Мне нужны вещественные улики.
Лиля пожимает плечами. Её ничего не смущает.
— Думаю, улики найдутся. Вряд ли такое можно провернуть бесследно. Какие-то ритуалы, для них реквизит — уверена, хоть объект астральный, похищение вполне материально.
— Простите, но нет, — решительно встаю из-за стола. — У меня стопроцентная раскрываемость. Понимаете, какая эта репутация? Я не стану рисковать ей ради детской выдумки.
Лиля отмахивается от возражений, как от мошки, и разваливается в кресле.
— Именно из-за раскрываемости я здесь. Стопроцентный успех — это же фантастика за гранью возможности. А раз вы у нас по сказкам, значит, и моя задача по зубам.
— У меня стопроцентная раскрываемость, потому что не за всякое берусь.
— Врёте.
Вздрагиваю. Тело обжигает, будто окатили ледяной водой.
— Да, я чувствую ложь, — усмехается Лиля. — Без своей души легко читать чужие.
Она поднимается. Кабинет слабо мерцает в боковом зрении, и я моргаю. Да что со мной?! Лиля подходит ближе и берёт меня за руку.
— Пожалуйста, — она заглядывает в глаза. — Я заплачу выше тарифа, денег хватит. Но мне надоела такая жизнь, Илья Викторович. Найдите мою душу.
— Кхе-кхе… — я отворачиваюсь.
Взгляд натыкается на шкаф с делами. Только утром я принял очередной заказ на слежку за изменщицей. Тоска, какая же тоска... Вздохнув, поворачиваюсь к Лиле.
— Я возьму дело. По тарифу, — бросаю взгляд на волосы и неуместно хихикаю. — А вы уверены, что душа была? Сами знаете, стереотипы.
Лиля картинно смеётся. Возвращается за стол, придерживает, когда садится, свою «наноюбку».
— Была. Да и у других рыжих я видела.
— Ну что ж… — Я берусь за карандаш, нажимаю кнопку вызова. — Славик, принеси мне латте. Вы что будете?
— Эспрессо корретто, — улыбается Лиля.
— Э-э-э… эспрессо корретто, Славик.
Возвращаюсь к клиентке, перехватываю карандаш, как хирург — стилет.
— Итак, как всё началось?
— Это было зимой, утром…
***
Дорога тянется так уныло, что настроение уходит не в ноль, а в минус. Я лениво придерживаю руль указательными пальцами и стараюсь не заплутать в мыслях. Интересно, если разобьюсь, куда отправится моя душа? Раз она существует, вопрос становится важным. Вряд ли я никогда не грешил… вряд ли есть хоть один безгрешный в этом мире. Получается, все, кто не исповедовался, в котлы? Тесно там будет человечеству.
Асфальт кончается резко, сменившись «наждачкой». Машина подскакивает. Руль чуть не выворачивает в сторону, и я цепляюсь за него всей ладонью. Так. Ты на расследовании. Соберись!
Дачный посёлок встречает холодно. Никого. Я медленно еду по гравию, выглядывая нужный дом: Линда описывала небольшой коттедж с розовыми окнами и садиком. Вот оно! в конце улицы вижу облупившуюся розовую краску. Морщусь — домик явно потрепала жизнь.
Женщина, собирающая с земли упавшие яблоки, хмуро оглядывается. Паркуюсь у забора. Выхожу. Увидев, в какой яме остановилось колесо, я выдыхаю сквозь зубы: уехать бы потом!
— Эй, тебе чего тут надо?! — орёт женщина, бросив гнилое яблоко. — Гостей не звала!
— Здравствуйте, Клавдия Антоновна!
Не приближаюсь — жизнь научила, что с такими надо осторожничать, как с дикими зверьми. Клавдия следит за мной из-под растрёпанных косм злобным взглядом.
— Меня зовут Илья! — говорю медленно. — Моя дочка приболела. Жена в детстве здесь гостила, и с ней такое же было. Помогите, прошу вас! Мне без дочкиной улыбки никак не жить.
— Не стану я никому помогать! — огрызается Клавдия. — Не моё дело! Валите к врачу!
— Да были мы!
Стону с максимальным страданием. Каждый детектив в душе актёр — и если гонишься за стопроцентной раскрываемостью, то играешь, как на сцене Большого. Я падаю на колени, рыдаю, как будто душа наружу выходит, и думаю: а вот не вышла бы.
— Физически у неё всё хорошо, — выдавливаю сквозь надсадные всхлипы. — В порядке тело. Но как с тем снеговиком поиграла…
— Снеговиком?!
Клавдия роняет пакет, и пара яблок вылетают на траву. Баба зло ругается, поворачивается то ко мне, то к пакету, но выбирает меня и неуклюже идёт навстречу.
— Ну-ну, не голоси. Илья, да? — Клавдия грубо вздёргивает меня на ноги и даже отряхивает. — Со снеговиками нельзя связываться. Они демоны!
Я терпеливо киваю: демоны так демоны. Безумные глаза и колтуны дрожат перед моим лицом. Осторожно спрашиваю:
— Почему?
Клавдия жуёт губы, смерив меня недоверчивым взглядом. Потом машет рукой — в дом приглашает.
— Идём, Илюшка. Расскажу тебе правду, никто не знает, а ты будешь. Может, и дочурку спасёшь.
Мы входим в дом, в котором двадцать лет назад играла Лиля, и я почему-то гадаю, как та выглядела в детстве.
Шарлотка у Клавдии вкусная, но дома отчётливо пахнет гнилью. Я скрываю брезгливость, помогаю разлить чай по чашкам.
— Как жену-то зовут? — проверяет меня бесовка.
— Лиля, — отвечаю без запинки.
— Лиля, Лилечка… о-хо-хо, бедная девочка. С дочкой моей Лилечка дружила, весёлые были подружки.
Повезло мне разыскать деревню. Не с первого раза, но всё-таки. Забавно, что Лиля не помнила дорогу к дому подруги; грустно, что спросить было некого. Сидя рядом с Клавдией, слушая историю, которую уже знал от Лили, я чувствую себя ребёнком, осознавшим, что папа и мама не вечные.
— Лиля была доброй девочкой, умненькой, и снеговика слепила красивого. А потом захотела, значит, чтобы тот ожил. Ну, скажу тебе, Илья, демон снежный из неё душу-то и высосал. — Клавдия сплёвывает, и её глаза загораются ненавистью. — Желания наши нас и убивают, Илюша, запомни слова старших!
Желания… В мире, где есть душа, её, наверное, и отдать можно. Думаю, Лиля и сделала это — случайно, по детской наивности. Отдала бесценную частицу себя неживой снежной статуе. Клавдия громко отхлёбывает чай и продолжает:
— Потом этот снеговик долго по деревне бродил, видели его то там, то тут. Дурачьё, не верили, конечно! Одна я всё знала, да кто слушал!
— И что с ним стало? — задаю главный вопрос.
Клавдия таращит на меня глаза.
— Так растаял по весне! В ручей местный утёк! Там ещё ребятишки играли часто, но больше он никого не забрал.
Вот оно! Блокнотом я на людях давно не пользуюсь, специально натренировав память — так больше доверия. Подавшись вперёд, спрашиваю:
— А что это за ребятишки были? Не друзья Лили? Может, знаю их?
Клавдия глядит на меня с недоумением. Лоб морщится под давлением воспоминаний.
— Колька Егоров там был, всё бумажные кораблики запускал; пожёг их потом. Светка Орлова с ним играла, Машка Козлова…
Провожает меня Клавдия добрее: кажется, сломлена её защитная неприступность. Бросив взгляд на гнилой дверной косяк, я обещаю:
— Заедем с женой как-нибудь, поможем вам дом починить. По старой памяти.
Клавдия фыркает, на секунду мелькает прежняя злоба.
— Заедете, конечно! Рассказывай!
Хлопает дверь. Я иду к машине, стараясь не оборачиваться, хотя чувствуя её взгляд. Тяжёлый вздох щекочет ноздри. Отперев дверь, я падаю в салон, пропитанный запахом ароматизатора с лавандой, и устало ложусь на руль.
Знаю же, что заеду. Но зачем?
Права была мать, семья мне нужна…
Вырулив с гравия, я набираю рыжую ведьму.
— Да?
— Скажите, вы знаете что-то о своих старых друзьях: Николае Егорове, Светлане Орловой, Марии Козловой?
— Илья Викторович, — смеётся Лиля, — с моей предприимчивостью стала бы я нанимать вас, если что-то знала?
Её смех неприятно режет слух, и я кладу трубку. Пейзаж за окном тянется вялой лентой.
Интересно, какой Лиля станет с душой? А она её вернёт — не стану же я портить имидж!
***
«Не поверите, но когда я жёг те детские кораблики, увидел в огне саламандру. Прямо как в сказках. Я проверялся, с котелком всё норм, честно! Тогда саламандру домой взял. У нас камин был, и она год в нём жила. Потом брат обжёг в камине очередную глиняную поделку, и саламандра исчезла. Или я повзрослел».
Недоумение лысеющего Николая было таким искренним, что я порадовался хоть какой-то информации. Затем два дня добивался от Олега Егорова историю глиняного котика; ещё неделю искал коллекционера, которому Олег, не заморачиваясь, продал ожившую игрушку. Оказалось, проще выдать статуэтку с душой за механическую и самому поверить в это, чем взглянуть в лицо правде.
Лиля за это время почти не звонила, хотя я был бы рад услышать её безликий голос. Он напоминает мне, ради чего стараюсь.
Коллекционер, высокая женщина с американской улыбкой, встречает меня дружелюбно. Зовут её Августина Геннадьевна. Дом и манеры наглядно подсказывают, откуда взялось изысканное хобби.
— Механический котик? Да, интересный экземпляр. — Августина сидит напротив, поигрывая изящной ногой. — Хотите его выкупить?
— Что вы! — всплёскиваю руками.
Ради разговора с такими людьми я давно отточил нужные манеры и жесты.
— Я хотел бы забрать её для экспозиции. Выставка посвящена благотворительности, и экспонаты берутся только у самых известных коллекционеров. По правде… — запинаюсь. — Нет-нет, ничего.
— Говорите же, — в изящном лице мелькает что-то хищное, как у заметившей добычу пумы. — Не стесняйтесь!
Я ещё мнусь для вида, чтобы крючок засел глубже, и наконец «сдаюсь».
— Вас не сразу включили в список. Были другие кандидаты. Я понимаю, вы можете не хотеть выставлять свои вещи, так что не беспокойтесь — в случае отказа есть другие желающие!
Аккуратные ноздри раздуваются. Августина Геннадьевна меняет ноги, резко покачивает туфлей.
Я выхожу из дома через десять минут с упакованным глиняным котиком. Ладони хранят странное тепло, которое шло от фигурки, а в памяти слышится протестующий писк. Без сомнений, душа Лили, пройдя путь от растаявшего снеговика до детской поделки, наконец у меня в руках.
И ждёт воссоединения с хозяйкой.
***
Осеннее утро: ещё слишком темно, чтобы выключить свет. Я сижу с настольной лампой и непрерывно смотрю на дверь, почти не моргая. Тело в оцепенении. Тяжело признаться даже себе, но я не могу думать ни о чём, кроме момента, когда Лиля заберёт свою душу из глиняной статуэтки. На столе чашка с тем самым эспрессо корретто, и я бодрю себя редкими глотками.
Лиля входит ровно в восемь, как по расписанию: явно не торопилась. Кивает от двери.
— Здравствуйте, мистер Сто Процентов. Поздравляю с очередным успехом.
У неё такое же спокойное лицо, как в нашу первую встречу. Такой же лёгкий, напевный голос. Я смотрю на клиентку, и внутри трепещет радость, когда представляю, что сейчас она снова ощутит человеческие эмоции и обретёт своё право на счастье.
Лиля садится напротив, и, глядя поверх декольте, я двигаю к ней статуэтку.
— Вот здесь. Внутри.
Котик машет лапкой, мяукает, поворачивает голову к девушке, и мне становится не по себе.
— Великолепно! — Лиля достаёт из сумки конверт и протягивает мне. — Пересчитайте, прошу вас.
Она берёт в ладонь глиняного котёнка, наверняка чувствуя то же тепло, что и я секунду назад. Откладываю конверт в сторону. Наблюдаю за ними.
— Готовы вернуть себе душу? — голос почему-то срывается.
Лиля поднимает взгляд от котика на меня и смеётся. В глазах проскакивают ледяные искры.
— Илья Викторович, вы такой наивный! Я солгала вам.
Лиля пожимает плечами, а у меня внутри ёкает. Кабинет плывёт перед глазами: только лицо с рыжими кудрями стабильно по центру. Лиля смотрит на меня с любопытством.
— Раз душа есть, — рассуждает она вслух, — наверняка её можно продать. Думаю, я выручу за неё ещё больше, чем заработала… другими способами.
Я попёрхиваюсь воздухом. Чашка летит на пол от случайного взмаха рукой. Вскакиваю.
Нет! Ни за что!
— В чём дело, герой? — Лиля усмехается. — Не привык к реальному миру?
Я тяжело дышу, возвышаясь над хрупкой фигуркой. Лёгкие сдавливает спазм. Чёрт, успокойся, Илья, успокойся!
«Добрая была девочка», — вспомнились слова Клавдии.
Я так хотел, чтобы она снова искренне смеялась.
— Расслабьтесь, — советует Лиля поднимаясь. — Деньги я вам заплатила. Судьба найденной вещи — не ваша забота.
Она окидывает меня взглядом, поворачивается к двери.
— Всего доброго.
И я нарушаю принципы.
Метнувшись вперёд, выхватываю котика. Лиля кричит. Не давая ей времени, я сжимаю глину в ладонях.
— Пусть Лиля «оживёт»! — бросаю первое, что приходит на ум.
Котик перестаёт шевелиться.
Лиля отшатывается, будто её ударили в грудь.
Мы сидим на полу кабинета среди осколков глины, когда заглядывает обеспокоенный Славик.
— Илья Викторович, всё в порядке? — он косится на Лилю и напряжённо сглатывает.
Я слабо машу в ответ.
— Да, да… иди.
Ещё пара косых взглядов в нашу сторону, и Славик нехотя закрывает дверь. Я жду секунду, другую, но всё равно не решаюсь посмотреть Лиле в лицо.
— Я просто хотел, чтобы вы вспомнили это чувство, — говорю глухо. — Перед тем как продавать… Чтобы знали, от чего отказываетесь.
Лиля дрожит. Встав, я медленно возвращаюсь к столу и беру конверт с купюрами. Надо бы его вернуть. Я же запорол работу. Чёрт, какой же идиот.
— Спасибо, — слышится сзади.
Оборачиваюсь.
Лиля стоит, и по её щекам текут слёзы, а губы улыбаются. Я замираю, так по-человечески выглядит наконец-то её лицо. Лиля то улыбается, то корчит губы в гримасе плача, и это выглядит совсем не как в моих мыслях — но даже лучше.
— Мне… мне так этого не хватало, — всхлипывает Лиля и бросается ко мне.
Замираю, чтобы не спугнуть момент. Лиля обнимает меня, и я растерян, как в юности, потому что совершенно не знаю, что делать. Отстранившись, она потирает опухшие веки.
— Оставьте деньги себе, — шепчет Лиля. — Вы их заслужили.
— Рад стараться, — брякаю глупо.
Я провожаю её до двери. Внутри всё как натянутая тетива, и даже мелькает мысль, что без чувств жить было бы легче, но я смотрю на девушку и отбрасываю секундную слабость.
— Лиля! — решаюсь, уже взявшись за ручку. — А давайте навестим вместе бабушку Клаву? Ей бы дом починить. Да и гостям она будет рада.
Лиля оборачивается. Я жду ответа, едва выдерживая блестящий от слёз взгляд.
— Конечно, Илья. — Она слабо улыбается. — Но только вместе.
— Обязательно вместе!
Дверь закрывается, а я так и стою на месте, лихорадочно растирая дрожащие ладони.
© Алёна Лайкова
