Я забытой Страны часовой,
Той Страны, куда нет мне возврата.
Но она за моею спиной,
Как последний рубеж для солдата.
(Андрей Растворцев, автор Проза.ру)
Среди привычных звуков рабочего города всё слышнее звучала строевая песня, перенося куда-то спешащих прохожих в памятные всем недавние годы отгремевшей жестокой войны. И не было у той простой песни автора:-
У мола, на рейде эсминец стоял
Матросы с родными прощались...
Это шла курсантская рота здешнего речного училища. Песня рассказывала о том, как девушка прощается с любимым, уходящим на корабле в бой за Севастополь. Идущим в строю было приятно, что люди на тротуарах останавливались и слушали их пение, а кучка мальчишек, размахивая руками и шлёпая ботинками по асфальту, шла впереди роты.
Но песня заканчивается и выплёскивается горечь девушки, которая: -
Слезу утирая дарёным платком,
Жалела, что мало любила.
В наступившей тишине стала слышна мерная поступь ротных шеренг и детские голоса, сопровождавшие строй.
Флажковый, шагая перед ротной колонной, поднял вверх правую руку, держа в кулаке красный флажок и этим давая сигнал автотранспорту остановить своё движение, чтобы рота безопасно прошла перекрёсток улиц. Сегодня это невозможно представить, но тогда машины и трамваи останавливались, готовые пропустить строй. Сотня 17-тилетних парней, выдерживая шаг и равнение в шеренгах, оставила за спиной переход из верхней части города в район "Канавино" и, выполняя команду “Правое плечо вперёд!”, ступила на перрон грузовой железнодорожной станции города Горького. Здесь, на первом пути, стояли четыре товарных двухосных вагона, называемые в народе “теплушками”. В них издавна осуществлялись перевозки личного состава армии.
- “Рота-а-а, стой! Нале-во! Вольно!”- дал команду старшина. Тут надо пояснить, что на погрузку в эти, стоящие перед перроном теплушки, прибыла рота курсантов третьего курса речного училища для отбытия на военную практику в далёкий Балтийск, где все будут распределены по кораблям военно-морской базы Балтийского флота. Училище было закрытым военизированным учебным заведением и, выпуская специалистов для гражданского ведомства, одновременно готовило из них офицеров запаса для ВМФ. Сейчас курсантов ждал военный флот и принятие воинской присяги.
Было начало апреля 1956 года. Весенний солнечный день и предстоящая поездка через полстраны в товарном вагоне рождали в душах приподнятость и ожидание чего-то необыкновенного. Перед строем роты начальник эшелона проводил инструктаж командиров взводов. Курсанты одеты в “робу”, а форма номер 3 у каждого сложена в скромных чемоданчиках вместе с мылом, полотенцем и зубной щёткой. Весь этот нехитрый скарб, уже доставлен к вагонам на грузовой машине. Получив от командира роты майора Боголюбова команду на погрузку все устремились к своим вагонам. На каждый взвод полагался свой вагон, где у передней и задней стенок лежала солома и тюфяки. В центре стояла печка “буржуйка”, бак с углём и деревяшки для розжига. Здесь же будет пост дневального.
хххх
Первый взвод третьей роты спал крепким, молодым сном. Укрывшись шинелями и прижавшись друг к другу тридцать здоровых парней смотрели каждый свой сон под стук вагонных колёс. Дверь закрыта полностью, чтобы тепло от “буржуйки” доставалось спящим. Вентиляция обеспечивалась через приоткрытые под крышей вагона оконца, в одно из которых была выведена труба печки. Дневальный поставил на “буржуйку” два больших алюминиевых чайника с водой, чтобы обеспечить кипятком своих товарищей, когда они соберутся завтракать. В чистом мешке лежал запас сахара, черного и белого хлеба и банки мясной тушёнки, полученные от старшины роты на вчерашней вечерней остановке на станции Резекне. Отдельно стоял бак, наполненный водой, которая будет использована утром для чистки зубов и умывания.
Команда “Подъём!” в 06.15 для бывших третьекурсников уже не звучала и они с удовольствием наслаждались полученной свободой от распорядка дня. Тем не менее, когда часы показали 08.00, дневальный легонько потряс плечо Вены Дмитриева. Неделю назад, ещё в училище, курсанты старшего курса покинули все командные должности в их роте и теперь уже командиры из своей среды обеспечивали уставной порядок. Так Вена стал командиром взвода. Он был немного старше остальных, крепкий, среднего роста и взвод принял его старшинство, как должное.
Вена легко проснулся, сбросил шинель и, шурша соломой, покинул спящих товарищей. Он откатил дверное полотно в сторону. Свежий воздух и солнце хлынули в сонное царство вагона, Слышнее стал перестук колёс и Вена с удовольствием включил свои голосовые связки: - “Взвод, подъём и умываться!” Пока его товарищи неспешно стряхивали с себя остатки сна, Вена, придерживаясь за массивную перекладину перекрывающую вход, выглянул наружу, чтобы оценить обстановку за пределами вагона. Грузовой состав, в который были включены теплушки с курсантами их роты, шёл среди зелени незнакомых полей. Изредка появлялись кучки домов и оставались позади. Паровоз, бодро вращая своими колёсами и временами выпуская пар, увлекал за собой состав в неведомые дали незнакомой Литвы.
Убедившись, что населённого пункта рядом не наблюдается, командир взвода с удовольствием пустил струю, показывая товарищам, с чего следует начать новый день. Его примеру последовали другие, оставляя следы на железнодорожной насыпи. Когда будет следующая остановка неизвестно, а жизнь требовала своего.
На завтрак был хлеб с тушенкой и сладкий чай. Шёл второй день путешествия по просторам родной страны. Время летело незаметно. Часами сидели у раскрытой двери вагона, наблюдая сменяющиеся картины, и обменивались друг с другом впечатлениями. Города и полустанки уплывали назад, но взгляд уже встречал зелень нового поля и, казалось, что конца дороги не будет. С питанием особых проблем не было. Вчера во время длительной остановки даже накормили горячим обедом в станционной столовой. Завтрак и ужин получали сухим пайком, а чай обеспечивал дневальный.
Окончив завтракать и предоставив дневальному наводить порядок, предались праздному безделью. Кто-то снова завалился в солому, кто-то устроился у печки, а наиболее любопытные, привалившись грудью к перекладине входного проёма и подставив лица встречному ветру, смотрели на проносящуюся мимо незнакомую жизнь.
Стасик Литвинов, худощавый высокий парень, щуря глаза от бьющего в лицо ветра, также пропускал через себя картинки чужой жизни. Здесь же сгрудились его друзья Лёва Аникин, Гена Жиганов, Федя Золотарёв, Коля Смирнов. Все хорошо себя чувствовали в той необычной обстановке, в которой пребывали уже два дня, не испытывая каких-либо неудобств, что вполне соответствовало их возрасту. Грузовой состав часто останавливался на разъездах, пропуская очередной пассажирский поезд, но покидать вагоны было запрещено, потому что в любой момент мог включиться зелёный сигнал светофора. Впереди всех ждало что-то необыкновенное, ранее не испытанное.
Их новый командир Вена Дмитриев, широко раскинув руки, обнимал за плечи своих товарищей, разделяя вместе с ними наполняющую душу необычность обстановки.
- Вон, смотрите, уже пошли русские названия, – указал он на промелькнувший полустанок. - Наверное, к вечеру доберёмся до Калининграда.
В это время все ощутили снижение скорости и далеко впереди различили красный сигнал светофора. Состав замедлил ход и остановился. Все заинтересованно потянулись к двери вагона, ожидая разрешение спрыгнуть на насыпь.
- Остановка 30 минут! Можно размяться! От вагонов далеко не отходить! - кричал старшина роты, идя вдоль эшелона.
Курсанты горохом посыпались из вагонов, с удовольствием ощутив под ногами землю. Вблизи не наблюдалось каких-либо строений и посторонних лиц, а потому большинство уделили внимание справлению "малой нужды". Другие побежали к недалёким кустам, на ходу отпуская ремень. Командир роты вместе со старшиной проверяли порядок в вагонах, выговаривая замечания командирам взводов.
хххх
День подошёл к концу и в наступающих сумерках грузовой состав втянулся под своды центрального вокзала Калининграда. Сделав короткую остановку, чтобы оставить на перроне вокзала теплушки, он продолжил свой путь, известный только ему.
- Через час подойдёт паровоз и мы двинемся в Балтийск! Дальше привокзальной площади не отходить! – объявил старшина.
Курсанты с интересом оглядывали своды вокзала, который был так не похож на вокзалы России и где сама обстановка казалась нереальной. Верхние своды перрона когда-то были остеклены, но сейчас стёкла заменяли листы фанеры. Вышли на привокзальную площадь внезапно ощутив, что они находятся на самом краю СССР и совсем недалеко отсюда живёт чужая страна. В наступающих сумерках вокруг видны развалины каких-то каменных строений. Это глядели на мир пустые глазницы былой жизни. Обращала на себя внимание чистота подметённых улиц, где весь битый красный кирпич был убран под разрушенные стены домов и развалины старинного замка. Что-то чужое незримо присутствовало в окружающем пространстве, вызывая чувство тревоги.
Незаметно пролетел назначенный час и вот снова команда:- “По вагонам!” Привычно заняли свои места и перестук колёс обозначил движение эшелона к конечной точке назначения. Уже в темноте, после гудка паровоза, остановились перед КПП. Выглянув из вагона, увидели колючую проволоку, уходящую в темноту, открытые ворота с той же колючкой и фигуры часовых на вышках. Прожектор осветил теплушки и паровоз, подав гудок и зашипев выпускаемым паром, двинулся вперёд. Через короткое время эшелон снова встал.
- Выходи! В колонну по четыре становись! – старшина обозначил место для построения и в темноте каждый привычно занял своё место в строю.
- Шагом марш! - и рота шагнула в неизвестность, освещаемую редкими фонарями.
Прошли пустынной улицей с непривычной архитектурой двухэтажных домов и вышли на заросший травою пустырь. Роту остановили перед входом, ведущим куда-то в подземелье. Шеренга за шеренгой вниз по ступеням курсанты очутились в каком-то подобии огромной землянки.
Длинное и узкое помещение подземной казармы высотой более двух метров имело центральный проход, справа и слева от которого сооружены непрерывные деревянные настилы из досок на полметра поднятые над грунтом. На них вплотную лежали полосатые матрасы, набитые соломой. Казарма осталась от прежних владельцев и могла вместить, видимо, человек 200-250.
- Куда это мы попали? - озадачились самые любопытные, но уже звучала команда:
- Можно отдыхать до утра! Курить запрещается! - и рота зашевелилась, занимая места на нарах.
Сняв ботинки и укрывшись шинелями все улеглись на шуршащие соломой матрасы. Какое-то время ещё были слышны отдельные разговоры, но вскоре наступила тишина. Усталая рота, полная пережитыми за день впечатлениями, уснула. Даже дневальный, сидя на грубо сколоченном табурете, невольно клонил голову на грудь, борясь со сном.
хххх
- Рота подъём! – старшина Лаптев шёл по проходу, поторапливая поднимающих головы курсантов. Они сонно оглядывались вокруг, позёвывая, протирая глаза и приходя в себя в такой необычной обстановке. У поста дневального стояла и переговаривалась между собой группа офицеров, о чём-то беседуя с командиром роты.
- Приготовиться к построению! – команда подстёгивала замешкавшихся, побуждая побыстрее шнуровать ботинки. Поскольку умываться никто не приглашал, то было маловероятно, что сегодня удастся и позавтракать. Приведя в относительный порядок свои причёски и охватив флотским ремнём шинель, личный состав третьей роты был готов ко всяким неожиданностям, которые могла приготовить суровая служба.
- Рота, становись! – не задержалась следующая команда, ибо встречающая сторона хотела побыстрее закончить приём и распределение по кораблям вновь прибывших. Незнакомыми и хмурыми улицами курсантская рота дошагала до проходной гавани, где дислоцировалась бригада кораблей ОВРа (охраны водного района). Миновав распахнутые часовыми ворота, она вышла на просторный плац, откуда были видны причалы. Здесь рота перестроилась повзводно. К каждому взводу подошёл назначенный офицер штаба, который и повёл свой взвод мимо ошвартованных кормой к стенке кораблей и, выкликая по списку очередных, назначал каждому его будущий дом на ближайшие полтора месяца.
На кораблях только что подняли флаги и приступили к осмотру и проворачиванию механизмов, согласно распорядку дня. Матросы с интересом наблюдали за происходящим на стенке на короткое время прервав свои занятия. Назначенные на такой-то корабль курсанты подходили к трапу, а вахтенный звонком вызывал дежурного по кораблю. Поднимаясь по трапу, все прикладывали ладонь к козырьку фуражки, приветствуя флаг корабля. У трапа их встречал дежурный офицер и для прибывших начиналась боевая служба.
- Курсант Литвинов! – вызвал по списку очередного кандидата сопровождающий офицер.
- Есть! - я вышел из строя и доложил: - Курсант Литвинов.
- Вот “Большой охотник”, - показал офицер на корабль. – Здесь будете служить.
И повёл поредевшую группу к следующему кораблю.
Я подхватил свой скромный чемоданчик и пошёл к трапу, где вахтенный, до этого с любопытством наблюдавший за происходящим на стенке, уже вызвал звонком дежурного по кораблю. Поприветствовав флаг, я ступил на палубу “охотника”и доложился дежурному с повязкой “Рцы” на рукаве кителя:-
- Товарищ старший лейтенант! Курсант Литвинов прибыл для прохождения практики.
- Хорошо. Пойдёмте к помощнику командира, доложитесь ему, - ответил он и я направился за старшим лейтенантом.
Помощнику командира появление какого-то курсанта было абсолютно безразлично и я тут же последовал по ведущей вниз служебной лестнице, представ сначала пред очами командира боевой части 2-3 (минно-артиллерийская БЧ), а затем добрался до своего будущего командира старшины 1-ой статьи Голуба. Голуб, белорус, служит уже четвёртый год и ожидает демобилизации (корявого слова “дембель” тогда, слава Богу, ещё не знали и без труда выговаривали литературное “демобилизация”). Мой новый командир сначала поинтересовался:-
- Ты сегодня завтракал? - и этой заботой сразу завоевал моё уважение.
- Ещё нет, – ответил я и Голуб повел меня на камбуз, где кок уже готовил обед, а его помощник чистил картошку.
- Налей-ка парню чайку, а то он ещё не завтракал, – обратился старшина к коку. Не выказывая недовольства, тот дал мне кусок белого хлеба с маслом и кружку тёплого чая.
- Поешь, подходи ко мне. Я буду на корме у автоматов, – сказал Голуб и удалился в направлении кормы “охотника”.
Кок с помощником поинтересовались причиной моего появления на корабле и отсутствием погон на плечах. Ответив на их вопросы и закончив завтрак, я отправился на корму к зенитным орудиям искать старшину.
Дальнейшее всё происходило быстро. Перекинув ногу через высокий комингс входного люка на главной палубе с откинутой массивной крышкой, мы спустились по скобтрапу * на переборке в помещение кубрика на 18 человек. Две толстые вертикальные трубы от палубы до подволока выполняли роль пиллерсов, поддерживая главную палубу. По бортам и на передней переборке кубрика были расположены койки в три яруса. Нижний ряд представляли собой рундуки, в которые на день укладывались матрасы с верхних коек. Ночью на этих рундуках спали матросы, служившие по четвёртому году. Верхние койки утром поднимались по образцу вагонных полок и крепились на день к бортам. Возможность спать на рундуках была единственной привилегией старослужащих. Спартанскую обстановку кубрика дополняли 3 стола и, закреплённые к палубе, скамьи. Здесь обитатели кубрика принимали пищу или занимались на политзанятиях.
Мне показали будущую койку и направили к баталеру, который выдал рабочие ботинки, погоны "БФ", боевой номер и бескозырку со звёздочкой и лентой “Балтийский флот”. Пришив на свою "робу" погоны “БФ” и боевой номер на левую сторону груди, я больше ничем не выделялся среди экипажа и стал его частицей. Правда, половина экипажа была подстрижена под “ноль”, ибо носить короткую стрижку могли только те, кто служил по третьему и четвёртому году. Я в училище уже отходил свои два года, стриженным наголо, а потому теперь на корабле не выглядел новичком, хотя по возрасту был самым молодым.
Нужно сказать несколько слов о корабле, именуемом “Большой охотник за подводными лодками”. Это был корабль послевоенной постройки 60 метров длиной, который имел 3 двигателя по 1100 лошадиных сил каждый, что обеспечивало ему полный ход 18 узлов (порядка 35 км / час). Экипаж 70 человек. Внешне он выглядел красиво, имея прогиб корпуса, отчего нос задирался вверх. Носовое 85 мм орудие было закрыто броневыми щитами, создавая вид башни. Позади надстройки по диаметральной плоскости корабля стояли на вращающихся платформах две спаренные 37 мм зенитные автоматические установки. Точно такие же орудия стояли в специальном классе в училище и мы любили сидеть на местах наводчиков по горизонтали и вертикали, гоняя установки по кругу. По бортам стояли спаренные зенитные крупнокалиберные пулемёты, один из которых стал на время моим боевым постом. Соответственно назначению корабль имел глубинные бомбы для борьбы с подлодками врага. Открытый ходовой мостик с ветроотбойниками звал занять на нём место и в тайных мыслях, соответствующих возрасту, я был там и громким голосом подавал команду:- "По пикировщику! Левый борт 120, угол места 30, непрерывным, огонь!". Мог ли я тогда знать, что пройдёт ещё много лет, прежде чем я достигну той вершины, когда стану “первым после Бога на своём судне”, как говорят англичане ещё со времён парусного флота?
Говоря о скорости корабля, я употребил слово "узел". Для сухопутного читателя поясню, что 1 узел = 1 морской миле в час, а отсюда 18 узлов = 18 миль в час. В свою очередь морская миля - это длина дуги одной минуты земного меридиана, что в метрической системе составляет 1852 метра. Сухопутная миля - несколько меньше.
Первый день моего пребывания на корабле подходил к концу. Я пока не имел конкретных обязанностей, но обед и ужин получил исправно. Из офицеров, кроме командира своей боевой части, мною заинтересовался лишь замполит, капитан-лейтенант, который уже обязал меня участвовать в выпуске “Боевого листка”. Прошла вечерняя поверка, спущен флаг. Я готовлюсь ко сну на новом месте. Звучит команда “Отбой!”. Занимаю свою койку под самым подволоком и плотнее заворачиваюсь в одеяло. Синим светом дежурная лампа освещает угомонившийся кубрик. Пробую проследить события этого необычного дня, вместившего столько новых лиц, но глаза закрываются сами и я исчезаю, даже не заметив этого.
хххх
Команда “Подъём! Выходи на физзарядку!” вырывает тебя из плена сна без сновидений. Прыгаешь со своей верхней койки, опасаясь свалиться на чью-то спину, натягиваешь тельняшку и несгибаемые брезентовые штаны, суешь ноги в тяжёлые рабочие ботинки, кое-как завязав шнурки, и по скобтрапу лезешь наверх, подгоняемый старшиной “Быстрей, быстрей!” Единственный раз, когда ты появляешься на верхней палубе без головного убора, это утренняя физзарядка. Дежурный офицер на корме в свою очередь поторапливает подрагивающий от ранней утренней свежести и бегущий по трапу на стенку экипаж. И вот уже в затылок друг другу мы бежим за старшиной по периметру площади. После короткой пробежки выстраиваемся рядами, выполняем задаваемые упражнения и окончательно просыпаемся.
В гавани кроме “охотников”, стоят корабли бригады траления. Это совсем небольшие тральщики (100 тонн водоизмещения), а потому вся площадь занята группами моряков, выполняющих упражнения физзарядки. Среди них узнаю своих товарищей, одетых, как и все, в белые рабочие штаны и тельняшки. Махнув рукой, здороваюсь с ближними, но зарядка окончена и все разбегаемся по кораблям. До подъёма флага ещё нужно успеть, умыться позавтракать и произвести малую приборку. Я пока не втянулся в ритм корабельной жизни, но думаю, что не подкачаю.
Спартанская обстановка боевого корабля сразу видна при входе в тесное помещение по левому борту на главной палубе. Это гальюн на шесть "очков" и тут же краны общего умывальника. В субботу это помещение становится баней, когда с подволока подаётся пресная вода для душа. Поскольку запас пресной воды на корабле ограничен, то в обычное время в кранах забортная вода. Команде выдаётся специальное "морское мыло", которое мылится в солёной воде.
Повесив на шею полотенце, спускаюсь по скобтрапу в кубрик. Обращаю внимание, что другие его обитатели значительно живее меня ныряют вниз и поднимаются на палубу. Ничего, обвыкнусь. Команда питается в своих кубриках, группами по 6 человек на бачок. Бачковым дежурят по очереди. На него возлагается обязанность доставлять с камбуза еду и мыть посуду. Доставлять бачок с супом, когда корабль в море и испытывает качку, не просто, а ведь ещё нужно втиснуться с ним в тесный люк и спуститься по скобтрапу. Каждый "бачок" имеет свой шкафчик, где и хранятся ложки и разные миски-кружки, которые бачковой должен вымыть.
Но время подходит к 08.00 и свисток боцманской дудки вызывает команду на ют**. Экипаж стоит в строю по обоим бортам во главе с офицерами. Появляется командир и звучит команда “Смирно!” Помощник докладывает командиру и вместе с ним встаёт в общий строй. Распущен флаглинь и флаг готов к подъёму. Дежурный по кораблю внимательно наблюдает за сигналом на флагманском корабле. Вот на рее мачты флагмана взвивается специальный вымпел и вслед на всех кораблях одновременно звучат свистки и команда “Флаг поднять!”. На стоящем в соседней гавани крейсере “Орджоникидзе”, который серой громадой возвышается над пирсом, в этот момент играет духовой оркестр и на кормовом флагштоке распускается полотнище военно-морского флага, а поскольку он относится к кораблям 1-го ранга, то на носовом флагштоке дополнительно поднимается флаг “гюйс”. Команда “Вольно! Разойдись!” и начинается обычный рабочий день, согласно распорядку дня.
Прошло несколько дней моего пребывания на корабле. За это время я перезнакомился с половиной экипажа. Мой новый товарищ, командир отделения сигнальщиков, старшина 2-ой статьи Жданец. В свободное время он показывает мне святая святых нашего “охотника” - открытый ходовой мостик, откуда идут нам все команды. Отсюда видны все пушки и рельсы на юте, по которым скатываются глубинныё бомбы. Здесь же стеллажи с ячейками для сигнальных флагов, которыми корабли переговариваются между собой или с береговыми постами. Знание сигнального семафора, позволяет сигнальщикам даже в гавани общаться с коллегами на других кораблях, делясь новостями.
хххх
Колокола громкого боя нарушают привычный ритм корабельной жизни, а прозвучавшая вслед команда “Корабль к бою и походу изготовить!” срывает людей с мест и заставляет их приступить к исполнению новых обязанностей. Мой пост по “Боевой тревоге” на зенитном крупнокалиберном спаренном пулемёте по левому борту позади корабельной надстройки. Я натягиваю на голову шлемофон и снимаю с пулемёта брезентовый чехол. В момент сдёргивания чехла из него вываливается здоровая крыса и бросается куда-то по палубе. Я в свою очередь отскакиваю от родного пулемёта, совершив поступок не красящий защитника Родины. Крыса исчезла и я успокаиваюсь. Проверяю лёгкость поворота установки по горизонтали и вертикали, клацаю затвором, открываю кранцы первых выстрелов. Теперь осталось доложить командиру боевой части (БЧ), что "боевой пост такой-то к бою и походу готов". Командир БЧ на открытом ходовом мостике в кожаном шлемофоне с микрофоном принимает доклады с боевых постов. Командиры спаренных зенитных 37 мм автоматов на вращающихся платформах также надевают вместо бескозырок шлемофоны с микрофонами.
Вместе с подготовкой боевых постов члены боцманской команды готовят по бортам штормовые леера. Это втугую натянутые стальные тросики на уроне головы вдоль бортов, на которых имеются по нескольку деревянных калабашек. При качке матрос хватается рукой за скользящую по тросу эту самую калабашку и бежит, страхуя себя от падения за борт.
Снимаемся со швартовых. Боцманская команда отдаёт кормовые швартовы и убирает их под палубу. Весь экипаж стоит по боевым постам. Я догадываюсь, что начали выбирать якорь. В этот момент флаг спускается с флагштока и поднимается на гафеле мачты, где подняты на рее сигнальные флаги. Нас, артиллеристов это не касается, но мне любопытно, я с удовольствием за всем наблюдаю.
Вот вздрогнула под ногами палуба и за кормой забурлила потревоженная вода. “Охотник” начал движение, постепенно набирая скорость. Выходим из гавани. Впереди волноломы и проход между ними. Мне видно, как спускаются сигнальные флаги, а на их место поднимается другой флажный сигнал. За кормой вырастает вал от работы винтов и я чувствую, как ощутимо увеличивается наша скорость. Совсем рядом вижу проносящийся волнолом и мы в море! Впервые в своей жизни на военном корабле я вышел в настоящее плавание. Вот он, этот бескрайний простор... Море! Меня наполняет восторг от движения и лёгкого покачивания корабля. Мне нравится всё!
Тогда я, конечно, не знал, что капитаном много раз в различную погоду и время суток буду проходить эти волноломы, заходя в морской канал и следуя в Калининград. Это всё станет обыденным и уже не будет вызывать во мне чувство того, первого восторга и необычности.
Звучит в динамиках голос помощника командира:-
- Отбой боевой тревоги! Очередной смене заступить на вахту!
Оставив на постах вахтенных, экипаж устремляется в кубрики, поскольку уже звучит новая, приятная сердцу команда:
- Команде обедать!
* Скобтрап - приваренные к переборке (стенка, перегородка) скобы, позволяющие спускаться/подниматься по отвесной поверхности. Кстати, в люк спускаются так, чтобы иметь те скобы за спиной, т.е. лицом вперёд. К этому надо привыкнуть.
** Ют - кормовая часть корабля.
Нет Страны, и не тот уже строй;
Я забытой Страною воспитан,
Я оттуда умом и душой -
Навсегда её духом пропитан.
(Андрей Растворцев, автор Проза.ру)
-"Команде обедать!" - разносят динамики громкой связи по всем помещениям и боевым постам такую приятную команду, озвученную голосом вахтенного офицера.
Я сегодня дежурный "бачковой" и меня ждут за столом мои товарищи, разобрав ложки и выложив на алюминиевую тарелку хлеб. "Бачок" - это важная часть флотской службы. В том бачке с камбуза приносят вкуснейший флотский борщ для шестерых матросов, приписанных к нему. Обязанности "бачкового" выполняют все по очереди и не имеет значения служит матрос первый год или четвёртый. Я тороплюсь к двери камбуза, где уже другие мои коллеги принимают от кока полные бачки. Мне подаётся моя посудина и теперь задача, держа в руках наполненный борщом бачок и балансируя на покачивающейся палубе, добраться до люка своего кубрика. Здесь для любознательного читателя надо добавить, что рифлёные листы главной палубы почему-то не красились, а каждый день протирались соляркой. И вот, по протёртой соляркой палубе, когда обе руки заняты и нет возможности ухватиться за штормовой леер, с горем пополам я преодолеваю путь на свою Голгофу. Снизу в люке к бачку тянутся руки и я осторожно опускаю в них наш обед.
Вслед за бачком втискиваюсь в люк и по вертикальному скоб-трапу* спускаюсь в кубрик. Поварёшкой наполняю миски наваристым, аппетитно пахнущим борщом. Ложки мелькают, позвякивают металлом миски, а мне нужно бежать за вторым. Сегодня макароны по-флотски и, как всегда, обязательный компот. И вот, наконец, все сыты, отваливаются от стола и ложатся на палубу, подложив под голову собственный кулак. Это наступает “адмиральский час” - святое дело, обязательный сон, без которого немыслима флотская служба. Однако, сегодня меня это не касается, поскольку нужно собрать посуду, вымыть её и привести в порядок стол. Но завтра я буду с ложкой ждать за столом, а уже мой товарищ будет наливать в миски, принесённый им с камбуза суп. А потом и я вместе со всеми лягу на палубу кубрика и моментально засну.
Мы второй день ходим галсами. Ветра нет, но нас валяет “мёртвая зыбь”. Постепенно по кораблю прошла необъявленная новость: мы в дозоре и ждём подхода крейсера “Орджоникидзе”. На нём Хрущёв с Булганиным возвращаются из Англии, куда ходили с визитом, а наш корабль следит за безопасностью в выделенном ему районе. К исходу третьего дня мы возвратились в базу и стоим ошвартованные у стенки на своём прежнем месте, так и не увидев в море крейсера. Наш поход закончен. А в соседней гавани уже стоит громада “Орджоникидзе”, который звуками духового оркестра каждое утро сопровождает подъём флага. Непонятно. Может быть мы его просмотрели?
В субботу вначале всё идёт, как обычно, кроме того, что вместо малой приборки после подъёма флага звучит команда:
- Начать большую приборку!
Корабль становится похож на муравейник. Из кубриков на пирс выносится постельное бельё, которое тут же вытряхивается и складывается отдельно. А в это время буквально весь корабль моют с мылом. Свою “робу” матросы на асфальте стенки поливают водой из пожарного шланга и натирают корпусными щётками, которыми моют и надстройку корабля. На главной палубе натягивают леера, на которые вешают на просушку свою стирку. Корабли стоят у причалов и ветер шевелит развешенное бельё. Эти штаны, тельняшки, и рубахи преображают их грозный вид во что-то домашнее.
хххх
30-го апреля 1956 года наш дивизион больших охотников за подводными лодками снялся со швартовых и пошёл по морскому каналу в Калининград. Прошли причалы рыбного и торгового порта и огромное полуразрушенное здание элеватора. Вдоль канала видны стены разрушенных зданий из красного кирпича с разбитыми окнами. Корабли подошли к мосту через реку Преголя почти в центре города рядом с развалинами старинного замка и встали на якоря, выстроившись в линию. Завтра будет демонстрация, командующий флотом на катере обойдёт строй кораблей и поздравит экипажи с Днём международной солидарности трудящихся всех стран.
После ужина на месте для курения, что находится по левому борту у выхода из гальюна (т.е. туалета) возле металлического ящика, наполненного моршанской махоркой, собрались курильщики, обсуждая прошедший день. Поскольку табачное довольствие полагалось каждому, но курили не все, то ящик всегда был полон этой самой махоркой, которую, кстати, курила половина страны. Папиросы были не всем по карману. Никогда не бывал я в городе Моршанске, но махорка была знаменитая. А уж армия даже прославляла её в строевой песне:
“Эх, махорочка-махорка,
породнились мы с тобой.
Вдаль глядят дозоры зорко,
мы готовы в бой!
Эх, мы готовы в бой!“
В то время на базаре небритые лица южной внешности цветами не торговали. На принесённых с собой скамеечках сидели бабушки с раскрытыми мешочками, в которых хранился табачок-самосад. Продавали его стаканами. Тут же обязательно лежала газетка. Очередной покупатель, оторвав от неё нужный клочок и свернув самокрутку, пробовал табак на крепость. Купив его, он подставлял кисет или карман пиджака, куда и ссыпалось приобретённое.
Я не курил, но здесь, у ящика с махоркой, получил первые уроки курения: отрываешь от газеты клочок, насыпаешь махорку, заворачиваешь самокрутку и, смочив слюной краешек бумаги, заклеиваешь её. Теперь и закуривай на доброе здоровье.
Утро 1-го Мая было тёплым и солнечным. Произвели малую приборку, позавтракали и, одетые по форме № 3 первого срока**, выстроились на корме в две шеренги. На бескозырках одеты белые чехлы и экипаж выглядит празднично. Офицеры в парадных мундирах. Появился командир в тужурке.
- Смирно! – и помощник командира доложил ему о готовности к подъёму флага.
- Здравствуйте, товарищи! – повернулся командир к строю.
- Здравия желаем, товарищ командир! – громко прозвучало в ответ.
Командир имел звание капитана 3-го ранга, но на корабле к нему единственному и офицеры и матросы обращались "товарищ командир!". Так было принято на флоте. Он тоже встаёт в строй. Вахтенный сигнальщик следит за сигналами на флагманском корабле. Вот на его мачте вымпел “Исполнительный“ поднимается “до места” и в тот же момент на кораблях слышны свистки и команда:
- Флаг и флаги расцвечивания поднять!
Поднятые дополнительно сигнальные флаги морского свода придают праздничность наступившему дню.
Команда остаётся в строю. Ставят небольшой столик, покрытый красным. Замполит о чём-то тихо переговаривается с командиром. Приносят винтовку с примкнутым штыком. Вчера меня предупредили, что сегодня приведут к Присяге. Мне 17 с половиной, а нужно иметь за плечами 18 лет. Решено не обращать на это внимание. И вот звучит команда:
- Смирно! Матрос Литвинов, к принятию Присяги выйти из строя!
- Есть выйти из строя! - покидаю своё место и подхожу к столику. - Товарищ командир! Матрос Литвинов для принятия Присяги прибыл!
Именно “прибыл”, а не “явился”. Это знакомо с первого курса, когда тебе разъяснили, что является только чёрт из табакерки или святой дух, а курсант "прибывает”. Старшие командиры пояснили, что на Флоте на обращение отвечают "Есть", а ответ "Я" принят только в Армии. Тогда же нас приучили использовать вместо сухопутного "Разрешите" флотское слово "Добро". Например:- "Прошу "Добро" встать в строй?" Или, предварительно постучав, высовываете голову в щель приоткрытой двери и уверенным голосом произносите:- "Прошу "Добро?" Всем сразу ясно, что владелец данной головы просит разрешение войти в помещение. В своде сигнальных флагов ВМФ есть флаг "Добро", представляющий из себя жёлтое полотнище, поднятием которого испрашивается разрешение на выполнение какого-то действия и им же даётся подтверждение на это.
Даётся команда “Кру-у-гом!” Я стою лицом к строю всего экипажа. Замполит вручает мне в правую руку винтовку, а в левую – раскрытую красную папку. Если скажу, что в этот момент я спокоен, это будет неправдой. Я волнуюсь, а потому подрагивающим голосом старательно прочитываю текст Присяги, на вложенном в папку листе. Текст прочитан, замполит забирает винтовку, а я кладу на столик папку и ставлю свою подпись под Присягой. Командир поворачивается ко мне:-
- Матрос Литвинов! Поздравляю с принятием Присяги.
- Служу Советскому Союзу!
- Встать в строй!
- Есть встать в строй! - и я занимаю своё место среди товарищей.
хххх
Показался катер, на палубе которого золото погон и белые фуражки. Катер малым ходом проходит вдоль строя кораблей и человек с адмиральскими погонами здоровается с каждым экипажем и поздравляет с праздником. Звучит ответное “Ура!”. Неожиданно из ствола орудия корабля, стоящего за нами, вырывается серый дым, пронзённый огнём, и звучит звук выстрела. Мы не видим свою носовую пушку, но слышим её гром. Это весь дивизион одновременно стреляет холостыми, давая 21 артиллерийский залп праздничного салюта. На берегу много людей, которые приветственно машут нам руками. На них наплывает лёгкий дым от выстрелов. Но вот смолкли пушки. Торжественная часть окончена. Наступивший праздничный день частично освободил экипажи от занятий, оставив необходимый минимум. Когда-то в старину на парусном флоте в воскресный день была команда "Команде плясать и петь песни!", что во время длительных походов скрашивало матросскую жизнь. В наши дни такой команды нет, но послабление в службе присутствует.
Вечером дивизион снимается с якорей и возвращается в Балтийск. Каждый занимает своё место у причала. Праздничный день подходит к концу. Вечерняя поверка, корабли успокаиваются до следующего утра, но вахтенные у трапа по-прежнему на посту.
Совершенно незаметно пролетел апрель, в течение которого мне ни разу не пришлось побывать в увольнении и посмотреть, что это за город такой Балтийск. Лишь единожды, вместе с несколькими нашими матросами был наряжен от корабля мести какую-то улицу в этом городе. Тогда, шаркая метлой по брусчатке мостовой и разглядывая дома, я дивился непохожести его на города России. Теперь же шёл май месяц, в середине которого мы распрощаемся с военным флотом, поскольку закончится срок нашей практики.
Однако, как мне и хотелось, наш “охотник” ещё раз вышел в море на практическое бомбометание при, якобы, обнаружении подводной лодки. Экипаж на постах по “боевой тревоге”, а корабль идёт полным ходом в известную только там, на ходовом мостике, точку. Платформы зенитных пушек разворачиваются на правый или левый борт, выполняя команды командиров установок. Идёт учёба и я тоже ловлю в прицел условную цель, грозя ей своим спаренным пулемётом.
Звучит команда: - “Внимание! Стрельба реактивными установками!” По обоим бортам в носовой части “охотника” установлены стеллажи, как на известных каждому “Катюшах”, с лежащими на рельсах глубинными бомбами. С наших боевых постов нам не видны установки, но внезапно по бортам ударяет пламя, достигающее середины корабля. Может по этой причине и не красят главную палубу, мол, краска всё равно сгорит? С рельс срываются чёрные каплеобразные бомбы и устремляются вперёд. Корабль резко меняет курс, сильно кренясь на повороте, а далеко впереди бомбы падают в воду. Спустя короткое время море вспучивается и по корпусу удар молотом. Мы находимся далеко от места взрыва, а каково приходится тем, кто находится в тесных отсеках подводной лодки, на которую падают бомбы?
Я последнюю ночь лежу на своей койке, на третьем ярусе под самой главной палубой. Мне немного жаль, что так быстро прошли эти полтора месяца. Я не тяготился службой и с удовольствием выполнял свои обязанности. Замполит остался доволен тем, что не ошибся выбором, включив меня в редколлегию “Боевого листка”. С моим участием в роли художника их было выпущено целых три, чем я внёс посильную лепту в боевую подготовку экипажа, как сказал сегодня замполит, пожимая мне на прощанье руку.
Последнее утро на корабле. Поднят флаг. Служба не знает перерыва, а мне нужно сдать баталеру, полученную на время практики бескозырку с лентой “Балтийский флот”. Пожав руки окружившим меня бывшим сослуживцам и приложив вытянутую ладонь к козырьку своей форменной фуражки, приветствуя флаг, я сошёл на пирс. Ещё раз махнул на прощанье рукой и направился к своим старым товарищам, что уже собрались большой группой около командира нашей роты. Прежние наши командиры вступили в командование. Звучит голос старшины Толи Лаптева:- Рота! В колонну по четыре становись!
Впереди ждёт поезд, который повезёт нас в родной город Горький, а с прибытием в училище мы сразу уйдём на другую плавательскую практику, где нас ожидают пассажирские суда Волжского пароходства.
- Рота, шаго-о-о-м марш! - жизнь продолжается.
Примечание:
* "вертикальный скоб-трап" - к стальной переборке (стенке) кубрика приварены скобы, удерживаясь за которые человек поднимается вверх и через люк выбирается на палубу. Кстати, по скоб-трапу вверх поднимаешься лицом к тем скобам-ступеням, а вот опускаться вниз нужно обязательно спиной к скобам.
** "форма №3 первого срока"
В военно-морском флоте в то время форма одежды имела каждая свой номер:
№1 - белые брюки и белая форменка (только для Черноморского флота)
№2 - чёрные брюки и белая форменка (температура воздуха 25 градусов)
№3 - черные брюки, тёмно-синяя форменка (выходная одежда)
№4 - рабочая одежда
№5 - флотский суконный бушлат при похолодании
№6 - шинель и шапка
Предыдущая часть:
Продолжение:
