Если книга была увлекательная, я очень ясно представляла себе всё происходящее. Закончив книгу, я надолго была обеспечена персональным кинотеатром: даже не обязательно было глаза закрывать, просто остаться наедине с собой - и я видела персонажей, обстановку, слышала их реплики, переживала события. Потом конечно же, представляла себе продолжение - не пытаясь сочинять, а давая действию продолжаться или выдавать вариации относительно книги естественным способом, согласно характерам персонажей.
Первые пару дней это была легко, потом персонажи как будто выдыхались, тут мне приходилось начинать именно что сочинять - и очень быстро выдыхалась я)) Отдельные сцены у меня получались эффектные, не хуже первоисточника, а вот в сюжет они не складывались.
Так что я уже в детстве поняла что книги сочинять не так просто))
Во всяком случае я, кажется, была добрая душа - если уж придумывала альтернативный финал книги, то такой, чтобы всем было хорошо.
Само странное, что мне было жаль некоторых не очень симпатичных или даже крайне несимпатичный персонажей, и я выполняла немалую интеллектуальную работу, чтобы оказать им достоверную виртуальную помощь. Какое вмешательство судьбы нужно было, чтобы Плюшкин и Иудушка Головлёв не чувствовали себя такими одинокими в конце жизни? Чем занять Софью Львовну из рассказа Чехова "Володя большой и Володя маленький", чтобы она не чувствовала себя пустым местом и игрушкой мужчин?
Это просто для примера)) Сами понимаете, в мировой литературе полно народу, нуждающегося в спасении. Может, когда достаточно рано такие вещи читаешь, тогда и хочется в детском порыве навести в этом мире порядок.
Когда, уже позже, в более зрелом возрасте, читаешь что-нибудь типа "Госпожи Бовари", то понимаешь, что судьба персонажа - во многом следствие его качеств а не горестная случайность.
Ну и чем дальше, тем больше таких книг... хорошо написанных, классных - но самые лучшие из них уже не хочется переписывать, как бы трагически там всё ни складывалось. Может быть, в этом отличие восприятия книг в детстве и в зрелости.
Что вспомнила: в одном романе Бределя был эпизод... лучше я прямо цитату принесу, это вот прямо про моё "детское" восприятие литературы, один в один😊
Театр Эрнста Друкера на Шпильбуденплатце в Санкт-Паули был настоящим народным театром. Шли там обычно водевили и фарсы, грубые, незатейливые, большей частью на гамбургском диалекте; плут на сцене в последнем акте получал по заслугам, а угнетенная невинность находила благородного и богатого покровителя.... И вот, много лет назад, одному из драматургов этого театра пришла в голову мысль взять из «Фауста» трагедию Гретхен и поставить её на сцене. То ли у него не было подходящей пьесы, то ли ему захотелось дать публике пищу посерьёзнее. Зрители и вправду смотрели спектакль серьёзно и внимательно.
Они громко выражали свое состраданье, когда Гретхен металась по сцене, терзаемая муками совести. Когда девушки у колодца стали судачить о ней, мужчины в зале сердито загудели: «Верно, так оно и бывает. Проклятые бабы! Сплетницы!» Но под конец разыгрался такой убийственный скандал, какого еще никогда не видели стены старого почтенного гамбургского театра. И этот скандал завершился полной победой негодующей в своей добродетели гамбургской публики и полным поражением Гёте. Когда доктор Фауст покинул в темнице Гретхен и вместе со своим спутником Мефистофелем собирался было удрать, зрителей отнюдь не удовлетворил голос с небес, возвестивший, что Гретхен спасена. Гамбуржцы, в которых еще не заглохло чувство правды и справедливости, всем сердцем сочувствовали невинной Гретхен — для них небесный глас был слишком мистическим и шатким утешением… Мужчины и женщины поднялись с мест и, возмущённые до глубины души, стали кричать: «Что там за спасение? Сказки это! Пусть женится на ней! Женится, женится! Давай сюда доктора!.. Пусть женится…»
Публика хором кричала: «Пусть женится!.. Женится!.. Женится!..»
Белый как полотно выскочил на сцену режиссер и призвал зрителей к спокойствию. Он объяснил, что это не его вина, что сочинил это Гёте.
Ему не дали и договорить. «При чем тут Гёте!.. Отговорки одни. Пусть женится на ной… Пусть женится!..»
Наконец Гретхен и доктор Фауст — последний с видом смиренно кающегося грешника — вышли на авансцену. Когда зрительный зал стих, доктор заговорил: «Прости меня, Гретхен, я плохо поступил с тобой. Я хочу искупить свою вину. Скажи, согласна ли ты стать моей женой?» И Гретхен тихо ответила: «Да, Генрих». Они протянули друг другу руки и поцеловались.
Эта счастливая концовка вызвала неописуемое ликование.
Во, видали. Даже Гёте не устоял. По-моему, такое проявление сострадания делает зрителям честь)
Любили в детстве читать? А мысленные фанфики сочинять? Или даже письменные?😉